Когда гаснет свет - Елена Грушковская

Нимало не стесняясь присутствия дам, он сыто отрыгнул воздух и, распространяя вокруг себя пельменно-пирожковую ауру, покинул магазин. Снаружи хлопнула дверца машины, заурчал мотор и слился с общим шумом улицы.

Всё было как всегда и вместе с тем — иначе. Нет, мир не стал лучше, не перестал стискивать в мертвящем, удушающем захвате душу Алёны, но в ней поселилось беспокойство. Как-то всё странно, неуловимо, непонятно… Последняя пара линз помогала ей видеть глазами, но душе помочь не могла.

Выходя вечером на улицу, Алёна радостно вздрогнула: в нескольких шагах от крыльца стоял под снегопадом Олег. Судя по количеству снега на его шапке и плечах, ждал он уже минут десять, не меньше. Так вот зачем он спрашивал, до которого часа работает магазин!..

И вдруг…

— Алёнушка, садись, подвезу тебя домой!

Из открытой дверцы машины высунулся хозяин — как всегда, в дублёнке нараспашку и небрежно накинутом на шею шарфе.

— Спасибо, Валерий Сергеевич, это без надобности, — сухо ответила Алёна, — я недалеко живу.

— Да садись, — уговаривал шеф. — Время позднее, с транспортом плохо… Я не могу позволить такой красивой девушке идти по улице одной! А если отморозки какие-нибудь встретятся? Я же за вас всех перед вашими мамами отвечаю! Понабрал на работу красавиц… теперь вот безопасность их обеспечивать должен! — И хозяин шутливо вздохнул.

Выплюнуть ему в лицо, что он, козёл похотливый, ей противен?.. Гм, а завтра узнать о своём увольнении? Нет, мир — всё-таки дерьмо… Пока его заполняют вот такие вот… уроды. Говорить об ответственности, при этом недвусмысленно оттягивая пряжку ремня под жирным брюхом и попутно маскируя там предательский бугор!.. Алёна обернулась. Олег не только не уходил, но и приблизился на пару шагов — с сурово сжатыми губами и поднятым подбородком.

— Извините, Валерий Сергеевич, за мной пришли, — сказала Алёна, про себя подумав: «Что я делаю?!» Но другого выхода не было.

Шеф заметил Олега. Оценил его рост и габариты… На краткий миг в его взгляде отобразилось нечто похожее на уважение, но потом, при виде белой трости, губы скривились в пренебрежительной усмешке.

— Вот этот вот?.. — Его глаза упёрлись взглядом в Алёну — холодно и вопросительно.

— Ну да, — ответила девушка твёрдо.

За её плечом шевельнулся кто-то светлый и сильный; тёплые мурашки побежали вниз по шее и лопаткам, и ей вдруг стало хорошо и спокойно. Даже злость на шефа куда-то улетучилась, осталась только насмешка.

Шеф хмыкнул.

— На кой тебе сдался этот… гм, инвалид? Дурочка ты, что ли?

Из-за плеча раздался твёрдый спокойный голос:

— Девушка не хочет ехать с вами, оставьте её в покое.

Глаза хозяина, сузившись в холодный прищур, уставились на Олега.

— А ты вообще кто такой? Топай отсюда… или ползи на ощупь!

Мурашки волнами побежали по спине, когда на плечо Алёны опустилась тяжёлая, но добрая рука. Она слегка отодвинула её в сторону, и Олег, чуть склонившись к шефу, проговорил ровно и монотонно, почти без выражения:

— Берегите себя, осторожнее на дорогах. Всего доброго.

Вроде бы он ничего особенного не сказал, но шеф начал как-то меняться в лице. Весь съёжившись, как сдувшийся шарик, он пробормотал в ответ бесцветным голосом:

— Да, большое спасибо, и вам всего хорошего.

И куда только девались его самоуверенность и напор! Глядя остекленевшим взглядом прямо перед собой, он захлопнул дверцу и завёл мотор, а большая сильная рука Олега, приобняв Алёну за плечи, повлекла её в сторону от машины.

Вот и всё: был шеф — и не стало его. Уехал, сбежал, наложив в штаны!.. От восторга, смешанного с уважением и страхом, перехватило дыхание, и Алёна просто молча смотрела на Олега, а тот — то ли куда-то поверх крыш, то ли внутрь себя, под тёмными очками не поймёшь. Скользнув ладонью вниз по её рукаву, он добрался до пальцев и ласково сжал их. Это вернуло девушке дар речи.

— Слушайте, это… Класс, супер! — возбуждённо засмеялась она. — А вы… Вы загипнотизировали его, да?

Олег улыбнулся.

— Ну… скажем, есть кое-какие невербальные приёмы.

— А меня научите так? — Кровь Алёны закипала, бурля миллионами радостных блёсток. Дыхание сбилось, и она умолкла, дрожа застывшей, окаменевшей грудью.

В глазах на секунду померк свет, а потом она оказалась прижатой носом к заснеженной дублёнке Олега. Снежинки таяли, холодя кожу.

— Ну… Ну… Всё, — провибрировал тёплый голос, и Алёна наконец смогла выдохнуть.

Хитрый день… Волшебник. Закружил, заворожил, заманил и увлёк в тёплую бездну, из которой не хотелось выныривать никогда. Осыпал сверху блестящим конфетти, опоясывал мишурой и серпантином, накрывал звенящей новогодней тайной, затягивал в хоровод снежинок. Ну и день…

Они шли вдвоём под снегопадом, держась за руки. Мороз был слабый, и Алёна сняла варежку, а Олег — утеплённую кожаную перчатку, в которой его и без того не маленькая рука походила на лапищу робота-трансформера.

— Так научите меня?

— Зачем тебе?

— Ну… Чтоб босса отшить, если он опять…

— Он к тебе больше не сунется.

— Ну… мало ли ещё всяких уродов на свете?

— Посмотрим. Может, и научу… потом.

— Когда?

— В своё время.

— А когда наступит своё время?

Вместо ответа пожатие руки Олега стало крепче. Сердце Алёны щекотал смех, прорываясь наружу почему-то — слезами. Не уплыли бы линзы… Последние. Завтра надо заказывать. Господи, какие это всё мелочи, ведь к сердцу вплотную подобралась пушистая новогодняя сказка, тёрлась о него мягким боком и, мурлыча, согревала…

— Олег…

— Мм?

— А трудно тебе — вот так?.. (Когда они перешли на «ты»? Впрочем, неважно.)

Дурацкий вопрос, глупое любопытство. Обязательно надо испортить сказку чем-нибудь таким… нелепым.

Он всё-таки ответил:

— Особенно начинаешь ценить солнечный свет, когда он гаснет. Цени его сейчас. Цени то, что имеешь.

Снег налип на ресницы, тушь потекла… Плевать. Ведь он не видел этого, и ему было неважно, как она выглядит. Он никогда не увидит ранней седины, что пару месяцев назад заблестела в её волосах; это каждую ночь, отяжелев от печали, падала звезда, превращая один русый волосок на голове Алёны в серебристый. Но всё это — пустяки, потому что она была жива. Жила, дышала и ВИДЕЛА.

— Мне трудно… не в бытовом плане, нет. К жизни в темноте я уже приспособился и прекрасно обхожусь без зрения. Трудновато иногда бывает оттого, что я слишком многое чувствую… по другим каналам. Вот сейчас мы идём, и я чувствую тебя… Ты часто грустишь… Бываешь подавлена. Но сейчас — нет, сейчас тебе хорошо. И я рад этому.