Стихотворения - Давид Самойлов

Возьмёт, как любят старики,

Вчерашнюю газету.

И станет медленно читать

И разбираться в смысле

И все событья сочетать

В особенные мысли.

1959

ЧЁРНЫЙ ТОПОЛЬ

Не белый цвет и чёрный цвет

Зимы сухой и спелой —

Тот день апрельский был одет

Одной лишь краской —

серой.

Она ложилась на снега.

На березняк сторукий.

На серой морде битюга

Лежала серой скукой.

Лишь чёрный тополь был один —

Весенний, чёрный, влажный.

И чёрный ворон, нелюдим.

Сидел на ветке, важный.

Стекали ветки как струи,

К стволу сбегали сучья,

Как будто чёрные ручьи,

Рождённые под тучей.

Подобен тополь был к тому ж

И молнии застывшей,

От серых туч до серых луж

Весь город пригвоздившей.

Им оттенялась белизна

На этом сером фоне.

И вдруг, почуяв, что весна,

Тревожно ржали кони.

И было всё на волоске,

И думало, и ждало.

И, словно жилка на виске,

Чуть слышно трепетало —

И талый снег, и серый цвет,

И той весны начало.

1959

«Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал…»

Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.

Я любил, размышлял, воевал.

Кое-где побывал, кое-что повидал,

Иногда и счастливым бывал.

Гнев меня обошёл, миновала стрела,

А от пули — два малых следа.

И беда отлетала, как капля с крыла;

Как вода, расступалась беда.

Взял один перевал, одолею второй,

Хоть тяжёл мой заплечный мешок.

Что же там, за горой? Что же там — под горой?

От высот побелел мой висок.

Сорок лет. Где-то будет последний привал?

Где прервётся моя колея?

Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал.

И не допита чаша сия.

1960

ЗАБОЛОЦКИЙ В ТАРУСЕ

Мы оба сидим над Окою,

Мы оба глядим на зарю.

Напрасно его беспокою,

Напрасно я с ним говорю!

Я знаю, что он умирает,

И он это чувствует сам,

И память свою умеряет,

Прислушиваясь к голосам,

Присматриваясь, как к находке,

К тому, что шумит и живёт…

А девочка-дочка на лодке

Далёко-далёко плывёт.

Он смотрит умно и степенно

На мерные взмахи весла…

Но вдруг, словно сталь из мартена,

По руслу заря потекла.

Он вздрогнул… А может, не вздрогнул,

А просто на миг прервалась

И вдруг превратилась в тревогу

Меж нами возникшая связь.

Я понял, что тайная повесть,

Навеки сокрытая в нём,

Писалась за страх и за совесть,

Питалась водой и огнём.

Что всё это скрыто от близких

И редко открыто стихам…

На соснах, как на обелисках

Последний закат полыхал.

Так вот они — наши удачи,

Поэзии польза и прок!..

— А я не сторонник чудачеств,

Сказал он и спичку зажёг.

1958–1963

АЛЁНУШКА

Когда настанет расставаться —

Тогда слетает мишура…

Алёнушка, запомни братца!

Прощай — ни пуха ни пера!

Я провожать тебя не выйду,

Чтоб не вернулась с полпути.

Алёнушка, забудь обиду

И братца старого прости.

Твоё ль высокое несчастье,

Моя ль высокая беда?..

Алёнушка, не возвращайся,

Не возвращайся никогда.

1960

НАТАША

Круглый двор

с кринолинами клумб.

Неожиданный клуб

страстей и гостей,

приезжающих цугом.

И откуда-то с полуиспугом —

Наташа,

она,

каблучками стуча,

выбегает, выпархивает —

к Анатолю, к Андрею —

бог знает к кому! —

на асфальт, на проезд,

под фасетные буркалы автомобилей,

вылетает, выпархивает без усилий

всеми крыльями

девятнадцати лет —

как цветок на паркет,

как букет на подмостки, —

в лоск асфальта

из барского особняка,

чуть испуганная,

словно птица на волю —

не к Андрею,

бог знает к кому -

к Анатолю!..

Дождь стучит в целлофан пистолетным свинцом…

А она, не предвидя всего,

что ей выпадет вскоре на долю,

выбегает

с уже обречённым лицом.

1960

«Дождь пришёл в городские кварталы…»

Дождь пришёл в городские кварталы,

Мостовые блестят, как каналы,

Отражаются в них огоньки,

Светофоров цветные сигналы

И свободных такси светляки.

Тихо радуюсь. Не оттого ли,

Что любви, и надежды, и боли

Мне отведать сполна довелось,

Что уже голова побелела

И уже настоящее дело

В эти годы во мне началось.

И когда, словно с бука лесного,

Страсть слетает — шальная листва,

Обнажается первооснова,

Голый ствол твоего существа.

Открывается графика веток

На просторе осенних небес.

И не надо случайных чудес —

Однодневок иль однолеток.

Эй, листва! Постарей, постарей!

И с меня облетай поскорей!

1961

СОРОКОВЫЕ

Сороковые, роковые,

Военные и фронтовые,

Где извещенья похоронные

И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.

Просторно. Холодно. Высоко.

И погорельцы, погорельцы

Кочуют с запада к востоку…

А это я на полустанке

В своей замурзанной ушанке,

Где звёздочка не уставная,

А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,

Худой, весёлый и задорный.

И у меня табак в кисете,

И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,

И больше нужного хромаю.

И пайку надвое ломаю,

И всё на свете понимаю.

Как это было! Как совпало —

Война, беда, мечта и юность!

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,

Свинцовые, пороховые..

Война гуляет по России,

А мы такие молодые!

1961

«Слава богу! Слава богу!…»

С. Б. Ф.

Слава богу! Слава богу!

Что я знал беду и тревогу!

Слава богу, слава богу —

Было круто, а не отлого!

Слава богу!

Ведь всё, что было,

Всё, что было, — было со мною.

И война меня не убила,

Не убила пулей шальною.

Не по крови и не по гною

Я судил о нашей эпохе.

Всё, что было, — было со мною,

А иным доставались крохи!

Я судил по людям, по душам,

И по правде, и по замаху.

Мы хотели, чтоб было лучше,

Потому и не знали страху.

Потому пробитое знамя

С каждым годом для нас дороже.

Хорошо, что случилось с нами,

А не с теми, кто помоложе.

1961

ПЕРЕБИРАЯ НАШИ ДАТЫ

Перебирая наши даты,

Я обращаюсь к тем ребятам,

Что в сорок первом шли в солдаты

И в гуманисты в сорок пятом.

А гуманизм не просто термин,

К тому же, говорят, абстрактный.

Я обращаюсь вновь к потерям,

Они трудны и невозвратны.

Я вспоминаю Павла, Мишу,

Илью, Бориса, Николая.

Я сам теперь от них завишу,

Того порою не желая.

Они шумели буйным лесом,

В них были вера и доверье.

А их повыбило железом,

И леса нет — одни деревья.

И вроде день у нас погожий,

И вроде ветер тянет к лету…

Аукаемся мы с Серёжей,

Но леса нет, и эха нету.

А я всё слышу, слышу, слышу,

Их голоса припоминая…

Я говорю про Павла, Мишу

Илью, Бориса, Николая.

1961

ВДОХНОВЕНЬЕ

Жду, как заваленный в забое,

Что стих пробьётся в жизнь мою.

Бью в это тёмное, рябое,

В слепое, в каменное бью.

Прислушиваюсь: не слыхать ли,

Что пробиваются ко мне.

Но это только капли, капли

Скользят по каменной стене.

Жду, как заваленный в забое,

Долблю железную руду,

Не пробивается ль живое

Навстречу моему труду?..

Жду исступлённо и устало,

Бью в камень медленно и зло…

О, только бы оно пришло!

О, только бы не опоздало!

1961