Бешеная - Александр Бушков

Конечно, когда отставной майор, невысокий и крепенький, как боровик, возник в квартире, в облике его не отмечалось ни малейших следов проведенной в утехах ночи – наоборот, вид у майора был этакий благородно-усталый, с упором на «благородно», как и полагается частному сыскарю, свято стерегущему завоевания расцветающего капитализма, рынка и всего такого прочего (см. выступление вице-премьера Чубайса на всероссийском слете Юных Друзей Товарно-Сырьевой Биржи…).

Майор (очень он любил именно такое обращение, при каждом удобном случае напоминая, что в США отставники пожизненно носят прежние титулы, как-то: «полковник», «губернатор», «президент») с видом предельно умученного служебным долгом служаки отделил кобуру с разовым «Айсбергом», примостил ее на холодильнике, принял непроницаемый вид и стал наливать себе кофе.

Даша, вытянув шею, демонстративно и шумно втянула воздух ноздрями. И заключила:

– «Пуазон». Польского производства.

– Инсинуации, – сказал майор.

– Есть еще хорошее ругательство – «ist eblisch ment», – сказала Даша. – Нет, ну конечно, ты всю ночь пролежал у сейфа, притворяясь факсом, чтобы конкуренты не слямзили рецепт знаменитой миндальной настойки. А факсы у нас как-то исстари повелось протирать «Пуазоном». Все замотивировано.

– Трепло, – хмыкнул майор. – Ну какой «Пуазон»?

– Знаю, – сказала Даша. – Это я так, абстрактно. Я ж тебе не Шерлок Холмс, чтобы угадывать марку с лету. Но запашок-то все равно присутствует, а, родитель?

Родитель скромно потупился.

– Молоток ты у меня, майор, – сказала Даша. – Пятьдесят шестой пошел, а ты вон какой еще бодренький по утрам, опосля, стало быть… Лет-то очередной сколько?

– Тридцать один, – с оттенком законной гордости поведал майор.

– Ого? – Даша подняла брови. – Двойные поздравления, майор. Этак ты скоро до школьниц докатишься.

– Вот уж кого боюсь, так это нынешних школьниц. Уровни развития у меня с ними не совпадают. Слава богу, успел я тебя родить до сексуальной революции и прочих нынешних художеств…

– А, все равно получилось нечто ужасное, – отмахнулась Даша. – Можешь и меня поздравить. Нынче ночью сто штук заработала в эскорте. Майор, не отвешивай челюсть до пупа, я ж не говорю, что я за них трудилась, я их просто заработала…

– Это как?

– Секреты оперативно-следственной работы, – отмахнулась Даша. – Понимать должен.

– Брали кого?

– Брали.

– Взяли?

– А когда это я кого не взяла? – на сей раз в ее голосе звучала вполне законная гордость.

– Ну ты у нас и впрямь крутой мент…

– Ты не язви, родитель, – сказала она совершенно серьезно. – Ты меня, конечно, помнишь в закаканных пеленках и все такое, но я и впрямь крутой мент, если в смыслах профессионализма…

– Ты пока что собака Баскервилей, и не более того, – отозвался родитель. – Выследить, да загрызть. А вот когда ты в зубах у начальства оставишь клочки шкуры, да все равно из этих зубьев вырвешься и доделаешь дело – тогда и будешь крутой мент, понимаешь ли…

И принялся шумно распечатывать чашки с китайской «моментальной лапшой», в последние годы ставшей в Шантарске прямо-таки национальным блюдом, не хуже, чем в самом Китае. Очень уж здорово экономил время сей продукт.

Даша задумчиво посмотрела ему в спину, но ничего не сказала из дочернего почтения, хотя могла бы и съязвить, благо прошло двенадцать лет, и время майоровы царапины давно зализало…

Сам майор в свое время из зубов начальства так и не вырвался – точнее, капитулировать не захотел. В общем, как посмотреть.

Майор, как и многие, в том числе и весьма даже порядочные мужики, попал под Федорчука, словно под поезд. Верный сподвижник товарища Андропова, Федорчук прошелся по МВД, словно асфальтовый каток по груде пустых бутылок – столь же целеустремленно и туповато. Говорят, у Федорчука были самые благие намерения – да вот беда, всем понятно, куда ведет вымощенная таковыми дорога…

Поскольку ни одну контору на планете никак нельзя назвать филиалом рая, грехов и грешников хватает в любом заведении, на всех меридианах и параллелях. Вот только искоренять грехи вкупе с грешниками можно умно, а можно и по-дурацки…

Одним словом, под подозрение в коррупции (тогда, правда, словечко это не было в такой моде) попадал практически каждый мент, имевший несчастье обзавестись машиной либо дачкой. Даже если дачка эта представляла собой фанерную конуру, окруженную парой грядок с редиской, нововведения были суровы – либо в кратчайшие сроки избавляйся от компрометирующего поместья, либо можешь отправляться ко всем чертям. И так далее, и тому подобное.

Майор Шевчук, человек в общении тяжелый, не то чтобы нарывался на скандал – попросту не мог понять, отчего вдруг его купленная на трудовую денежку «Нива» и шесть соток с лелеемой малиной повисли на плечах тяжким компроматом и от малины следует немедленно избавиться. Начальство, свято проводя в жизнь новую линию, стало «брать на бас». Майор, с которым такие штучки проходили плохо, показал зубы. Вот только начальство, так уж заведено, изначально зубастее. Тем более в таких вот ситуациях – когда отдельные несознательные индивидуумы мало того, что не понимают новой линии, так еще злонамеренно ей препятствуют. И накрылся начальник районного угро майор Шевчук, пролетел, как фанера над Парижем. Хорошо еще, что приземлился не мордой в битое стекло, а на жесткий стул заместителя начальника питомника служебно-розыскных собак. Откуда и ушел на вольные хлеба – в те совсем недалекие времена, когда разрешили и легализовали частный сыск. И был отныне вторым человеком в одном шантарском агентстве, далеко не самом хилом.

В общем, ему еще повезло тогда. Случались перемещения и посквернее. Добрый знакомый майора, начальник ГОВД в граде Абакане (живописные и благодатные места, сибирская Швейцария) вообще угодил на полторы тысячи километров севернее, аккурат за Северный полярный круг – начальником вневедомственной охраны в Норильск, в места скучные и мерзопакостнейшие. Сам товарищ Сталин когда-то отбывал ссылку почти в тех же краях – и довольно быстро ушел в побег ввиду непреходящей унылости тамошних пенатов…

Время, конечно, все сгладило, но Даша не хотела лишний раз бередить отцу душу еще и из-за того, что он вбил себе в голову, будто неуступчивостью перед начальством испортил любимой доченьке жизнь.

А ничего подобного не было. Останься он на прежнем посту, Даша вместо университета, о котором размечтался майор, все равно бы завербовалась в доблестную Советскую Армию. Ибо роман с бравым гарнизонным капитаном полыхал лесным пожаром, вот и напялила дуреха форму, чтобы оказаться рядом с неповторимым и единственным – каковой уже через полгода проявил гнилую натуру во всей красе, да поздно было переигрывать, и пришлось рыжей связисточке дослуживать полтора года согласно принятой присяге. А потом прошла мимо университета вполне осознанно, в Шантарскую милицейскую школу, так оно и поехало…

Майор старательно залил лапшу кипяточком – две чашки. Подумал и налил в третью.

– Что, не покормила? – лениво съехидничала Даша.

– Гусарские офицеры у дамы утром не завтракают. Разве что похмеляются, – сообщил майор.

– А что это у тебя глазки бегают, гусар?

Майор помялся, потом все же выдал:

– Даш, я, может, и женюсь…

– Ну, взялся за ум, – сказала она искренне. – Давно пора. Только ты мне ее сначала предъяви, а я возьму в разработку – вдруг это алчная хищница хочет проникнуть в приватизированную хату немощного старичка, а потом старинушку-то под дождь и выпереть.

– Трепло. У нее у самой однокомнатная. И если что – так я туда… А хоромы остаются тебе. – Майор глянул донельзя хитро. – Глядишь, и распорядишься ими с умом…

– Не тянет меня что-то на штампы, – сказала Даша. – И на те, что в паспорте, в том числе…

– А что, с журналистом у тебя не все ладно?

Даша встала, запахнула халат и старательно, без всякого наигрыша испепелила майора взглядом. Родитель занервничал очень скоро:

– Ну что, спросить нельзя?

– Не виляй, частник, – сказала она сердито. – Интересно, ты с чего это взял, что он журналист, если я ни словечком не упоминала…

– Да говорила.

– Не надо ля-ля. Ни разу не говорила. Колитесь, майор.

Майор без особой цели перемещался по кухне, пытаясь насвистывать и покачиваясь с пятки на носок. Однако в конце концов с тяжким вздохом дал показания:

– Слушай, ну должен же я знать, с кем мое единственное дите… проводит время. А возможности у частных сыскарей ныне имеются. Ребята мне по дружбе в свободное время и посодействовали…

– Та-ак, – сказала Даша. – Значит, это ваш был синий «опелек»? То-то мне показалось… Ладно, чистосердечное признание вину вроде бы смягчает, но если ты и в дальнейшем попытаешься своих обормотов за нами пускать, они у меня слезами умоются. Усек, майор?