Выстрел - Анатолий Рыбаков

Заиграл оркестр.

Юра и Люда поднялись и смешались с толпой танцующих.

Навроцкий вынул из кармана пиджака конверт, положил на стол, прикрыл карточкой меню, щелкнул затвором портсигара, размял папиросу, закурил, бросил спичку в пепельницу, откинулся на спинку кресла, глубоко затянулся и даже не повернул головы, когда к столику подсел Красавцев.

Навроцкий придвинул ему портсигар, приподнял карточку меню. Красавцев достал папиросу, вынул из-под меню конверт, опустил в карман.

– Здесь вся сумма?

– Можете не пересчитывать. Когда я получу следующую партию?

На помятом, красном от водки лице Красавцева появилось обычное для взяточника выражение неприступности.

– Через неделю, не раньше, и без скидки на брак и третий сорт.

– Почему?

– Зимин собирается лично проверить брак и сорт, беспокоится, что его слишком много.

– С ним нельзя поладить?

– Из старых спецов, трусит. Хотел задержать вашу партию, но я успел ее отправить.

– Я успел ее отправить, – хладнокровно возразил Навроцкий.

Красавцев покосился на него.

– Если бы я не предупредил Панфилова…

Навроцкий перебил его:

– Если бы я не успел за полчаса погрузиться, вы бы попались на фиктивном браке и пошли под суд.

Красавцев опять покосился на него – пижона следует осадить.

– Зимин требует документы по вашей отправке.

– Пожалуйста, документы в порядке, – ответил Валентин Валентинович.

– Если в них особенно не ковыряться.

– Документы в полном порядке, – повторил Валентин Валентинович. – Можете спокойно их передать. Пусть изучает. Даже у себя дома. Вот именно, пусть возьмет домой и тщательно ознакомится.

Оркестр смолк.

– Значит, договорились? – Навроцкий давал понять, что Красавцев может удалиться.

Вставая, Красавцев ухмыльнулся:

– Вы здесь с дочкой Зимина, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. Можете спокойно передать документы Зимину в личное пользование.

Вернулись Юра и Люда. Люда села, оправила платье, осмотрелась.

– Ну как? – спросил Валентин Валентинович.

– Прекрасно!

Люда впервые в ресторане. Когда она шла сюда, волновалась, смущалась, ей казалось, что она прикоснется к опасной, запретной, но заманчивой стороне жизни. Папа и мама будут огорчены, узнав, что она была здесь, но она хотела посмотреть, хотела знать, что это такое, узнала, посмотрела и, может быть, больше не придет сюда. Ничего особенного – пьют, едят, танцуют. Пьют и едят очень вкусно, вкуснее, чем дома, и совсем иначе. Она так честно и скажет: хотела посмотреть – посмотрела; папе и маме всегда важно понять мотивы, она им объяснит мотивы: было интересно посмотреть. Правда, ей приятно, что и на нее смотрят. Дома существовала эта тема – Люда кокетка, ее за это высмеивали, папа часто говорил: «Люда опять смотрится в самовар». В конце концов, у каждого есть и должны быть недостатки. В общем, Люда мысленно договорилась сама с собой, мысленно договорилась с родителями.

– У вас знакомые в оркестре? – спросил Валентин Валентинович.

– Мальчик из нашего дома, Славка Эльдаров. Очень талантливый.

– Не без дарования, – снисходительно согласился Юра.

– Нет, очень талантливый! – возразила Люда. – Но у них дома неприятности, родители разошлись, и он вынужден играть в ресторане.

– Это пойдет ему на пользу, – сказал Валентин Валентинович.

– Да? Почему? – спросила Люда.

– Трудно объяснить… На ум приходят банальные слова: невзгоды закаляют, характер вырабатывается в горниле испытаний и тому подобное. Но в этих стертых выражениях заложены никогда не стареющие истины.

– Итак, да здравствуют сложности! – провозгласил Юра. – А если их нет?

– Их не может не быть, – ответил Валентин Валентинович.

– Почему вы не танцуете? – спросила Люда.

– Не умею.

– Фокстрот – это очень просто.

– Мне поздно учиться.

– Вам? Вы себя считаете стариком?

Валентин Валентинович улыбнулся:

– Скажите лучше, как вам работается на фабрике?

– Стою с хронометром, очень стараюсь, тем более что я дочь инженера, но работницы на меня косятся: я им, по видимому, не нравлюсь.

– Всюду рабочие не любят хронометражистов, – сказал Валентин Валентинович, – а то, что вы дочь инженера… Разве вашего отца на фабрике не уважают? Ведь он крупный специалист.

– Вот именно специалист, – подхватил Юра, – буржуазный спец, учился в Англии, служил на фабрике еще до революции, у хозяев капиталистов, и, значит, сам капиталист. А Люда – дочь буржуазного спеца. У нас обожают наклеивать ярлыки: интеллигент, спец… Я, например, упадочник, у меня, видите ли, упадочные настроения. Почему, отчего – никто не знает, и что значит упадочные, тоже никто толком не знает. Представляю, что бы творилось, если бы узнали, что мы сидим в ресторане, да еще танцуем фокстрот и чарльстон. Нас бы объявили белогвардейцами.

– Вот видишь, – засмеялся Валентин Валентинович, – а ты говоришь, что у тебя нет сложностей.

6

Когда Юра, Люда и Валентин Валентинович подошли к дому, они увидели Витьку Бурова. Он стоял в калитке, вырезанной в воротах, в своей обычной ленивой позе, загораживая проход и не проявляя намерения сдвинуться с места.

Юра оказался позади Валентина Валентиновича. Впрочем, у него все всегда получалось естественно, а значит, и достойно.

– Молодой человек, – холодно произнес Валентин Валентинович, – будьте добры посторониться.

– Места вам мало? – Витька продолжал загораживать калитку широкими плечами.

– Витя, перестань! – поморщилась Люда. Она не боялась Витьки.

– Или вы посторонитесь, или я помогу вам это сделать, – сказал Валентин Валентинович.

Витька лениво подвинулся.

– Чешите, не вы мне сейчас нужны.

– Так будет, пожалуй, разумнее, – оставил за собой последнее слово Валентин Валентинович.

Во дворе, на скамейке, виднелась еще одна фигура – Шаринец.

– Мне сюда, спокойной ночи! – Юра вошел в свой подъезд, оставив Валентина Валентиновича один на один с Витькой и Шаринцом.

Прощаясь с Навроцким, Люда сказала:

– Витька опять к вам привяжется.

– Переживу как-нибудь, – улыбнулся Валентин Валентинович. – Вы довольны сегодняшним вечером?

– Очень.

– Я рад, что Юра нас познакомил, – сказал Валентин Валентинович.

– Да, спасибо ему.

– Ваши уже, наверно, спят.

– У меня свои ключи.

Навроцкий скользнул взглядом по ключам, которые она вынула из сумочки.

– Ну что ж, спокойной ночи, привет вашей очаровательной матушке.

Люда поднялась по лестнице, осторожно повернула ключ в замке, открыла, потом тихо закрыла дверь, сняла туфли, в одних чулках прошла по темному коридору, вошла в свою комнату…

Послышались шаги, и вслед за ней в комнату вошел Николай Львович.

– Ты не спишь, папочка?

– Ты тоже не спишь.

– Сказать тебе, где я была?

– Пожалуйста.

– В ресторане… Да, да представь себе… И мне там понравилось: музыка, танцы… Но если ты не хочешь, то больше не пойду, обещаю.

– Ничего страшного в ресторанах нет… Но мне кажется, туда ходят одни спекулянты. И, может быть, тебе еще несколько рановато… Впрочем, если ты захочешь ходить, никто тебя не удержит…

– Нет, папочка, я тебе сказала: если ты не хочешь этого, я больше ни разу не пойду.

– Но ведь ты пошла, захотела и пошла, и нам ничего не сказала… Конечно, потом призналась, так сказать, постфактум, и на том спасибо, не стала ничего выдумывать и придумывать, это очень хорошо… Но ведь мы не знали, где ты.

– Ты не ложился из-за меня? И мама?

– Ты спрашиваешь об этом?

– Я думала, что вы… Я понимала, что огорчу вас… Но если бы я знала, что вы не спите из-за меня…

Вошла Ольга Дмитриевна.

– Доченька, господи, как я волновалась, чего я не передумала! Ну, слава богу, ты дома! Я уже одевалась, чтобы пойти тебя искать!

В халате, розовая, румяная, Ольга Дмитриевна выглядела свежо, моложаво, казалась не матерью, а старшей сестрой Люды – такое же нежное лицо, такие же каштановые кудряшки, такие же тонкие стрелочки бровей и зеленоватые глаза.

– Ну, мама, – только вздохнула Люда, – я не понимаю, чего ты боялась?

Ольга Дмитриевна смешалась при этом вопросе, Люда поняла ее смущение и, выручая мать, сказала:

– Я ведь не маленькая, и я никого не боюсь – ни бандитов, ни жуликов.

– А я боюсь, – подхватила Ольга Дмитриевна, – боюсь нашего двора, боюсь Витьку Бурова. Он бандит.

– Мы, кстати, как раз его встретили, он вел себя, как паинька.

– Ну да, потому, что его проучили… Но не в нем дело… Где ты была?

– Мамочка, я уже сказала папе…

– Да, я информирован, – заметил Николай Львович.

– Но обещай мне, – продолжала Люда, – что не будешь сердиться и ругать меня. Обещаешь? Ну, так вот, я была в ресторане, была с Юрой и с его приятелем Валентином Валентиновичем, ты его знаешь – это тот молодой человек, который тогда во дворе вступился за Андрея и за Мишу Полякова, помнишь?