Варшавские тайны - Николай Свечин

Прощание с семейством вышло невеселое. Все привыкли к его постоянным отъездам, но шесть месяцев — большой срок. Может, соединятся они вскоре в Варшаве, а может, это окажется неудобным. Мало ли для того причин? Варенька всплакнула. Сыновья отказались слезать с отцовской шеи, и пришлось отвлекать их мороженым. Когда они ринулись на зов няни, Лыков обнял жену, взял вещи и уехал на вокзал.

Поезд из Петербурга прибывал в Варшаву ровно в полдень. Задолго до этого Лыков понял, что он не в России. В империи, но не в России! С утра за окном тянулись ухоженные поля. В лесах не валялось ни одного бесхозного дерева. Кабаны и косули смело высовывались из кустов, разглядывая паровоз с вагонами. По шоссированной дороге в аккуратной бричке ехал прилично одетый крестьянин и курил трубку. Вдоль пути — ни бумажки, ни соринки. И этих людей мы хотим подчинить своей воле, подумал Лыков. Впору учиться у них, а не пытаться диктовать.

Он не любил поляков — за раннюю смерть отца, за фанфаронство, за неприязнь ко всему русскому. Но ведь в культурном отношении польская нация стоит выше, и глупо это отрицать. И каково более развитому народу подчиняться менее образованному? Плюсом добавить тупую властность нашей бюрократии… А еще особенности русского характера делают гнет особенно унизительным. Алексей вспомнил рассказ агента Девяткина из нижегородского сыскного. Тот проходил воинскую службу в Царстве Польском. Когда их рота выдвигалась на маневры, привал часто устраивали возле фруктовых садов. Наши солдаты, побросав винтовки, тут же бежали набрать яблок или слив. Но они не рвали плоды, а ломали целиком лучшие ветки! Обдирали деревья так, что те потом долго болели или вообще погибали. Само воинство состояло преимущественно из крестьян, которые у себя дома сеяли, сажали и должны были, казалось, понимать цену рабочего пота. Как же так? Для чего этот вандализм? Из злого озорства, увы, часто присущего русскому человеку… Притом ротные командиры поддерживали безобразия, а вышестоящее начальство закрывало на них глаза. Девяткин, неглупый и богобоязненный человек, рассказывал о ломке деревьев с удовольствием. Пусть, мол, знают! Ишь, обустроились! Ну и как должен относиться к русским тот поляк, чей сад погубили?!

С невеселыми мыслями Лыков отвернулся от окна и стал присматриваться к попутчикам. Вагон был со спальными диванами, но без купе — все пассажиры на виду. Они четко делились на три категории. Больше всего ехало офицеров и чиновников. Эти направлялись к месту службы серьезные, важные, словно татары за ясаком. Военные — подтянутые и хмурые, а у статских в глазах напускное, неуверенное чувство превосходства. Будто они понимали свою несуразность и вынужденно маскировали ее апломбом…

Вторыми по численности были ополяченные евреи. Финан систы, коммивояжеры в добротных сюртуках и с дорогими булавками в галстуках. Несмотря на такую наружность, с русскими они держались подобострастно и охотно оказывали им мелкие услуги.

И наконец, третьим элементом были туристы, едущие в Европу. Для них остановка в Варшаве была лишь коротким эпизодом, закуской перед главным блюдом.

Собственно поляков во всем вагоне не оказалось ни одного!

Кондуктор прошел по вагону и объявил, что прибытие состоится через четверть часа. Пассажиры стали укладывать вещи. Вскоре поезд въехал в скучное правобережное предместье Варшавы — Прагу. За окном мелькали закопченные кирпичные казармы и деревянные складские балаганы. Нако нец состав остановился. Лыков с саком и корзиной вышел на дебаркадер и сразу увидел встречающего. Среднего роста и возраста человек, в готовом костюме-тройке, с цепким взглядом, стоял в толпе. Он тут же подошел и чуть приподнял шляпу.

— Позвольте представиться: губернский секретарь Яроховский Франц Фомич, заведующий столом приключений.[12] Прибыл сопроводить вас до начальника отделения.

Яроховский говорил по-русски правильно, но с характерным польским произношением, когда ударение ставится на предпоследний слог.

Лыков передал вещи носильщику, они вышли на биржу и сели в заранее арендованного извозчика. Алексей обратил внимание на внешний вид пролетки. Очень чистая и аккуратная, на лежачих рессорах — таких не встретишь ни в Петербурге, ни тем более в Москве. Лошади тоже как с картинки, здоровые и ухоженные. Упряжь «краковская», рогатый хомут и чересседельник украшены посеребренными бляхами. Извозчик бритый, подтянутый и вежлив без заискивания. Чудеса! Биржа вообще поразила сыщика. Возницы разбирали пассажиров в порядке очереди, без ругани и состязаний. Седо ки тоже не пытались торговаться, а чинно рассаживались и мирно уезжали. Как это не похоже на Россию… Присмотревшись, Лыков обнаружил на стенке коляски небольшой листок с текстом на двух языках: «Один конец — 20 копеек».

— Франц Фомич, что это за «конец»? Сколько в нем верст?

— Конец — это одна поездка. Она может быть и двести саже ней, и десять верст. А цена одна — двугривенный.

— Но если я подряжу извозчика ехать на другой конец горо да? Со столь малой суммой он же окажется в невыгоде!

— Такие «концы» редки. Варшава не настолько велика. Обычно поездки короткие, и возница не остается внакладе.

— Удивительно! — только и сказал Лыков.

Между тем пролетка выехала на мост, и открылся вид на город. Он был очень красив. На левом, высоком берегу Вислы раскинулись живописные кварталы. Поражало обилие зелени — варшавяне любят прогулки на свежем воздухе. Среди густых крон тут и там возвышались бельведеры шляхетских дворцов и шпили костелов. Алексей залюбовался. Варшава смотрелась европейской столицей. Яроховский, заметив это, полыценно улыбнулся и стал объяснять:

— Справа от моста Королевский замок. Там, где столпились узкие дома, — Старо Място. Этот район действительно очень старый — некоторые жилища стоят с семнадцатого века. А шпиль, что виден позади, — это Свентоянский костел, главный в городе. Известен с 1250 года! Правда, он неоднократно подновлялся, последний раз всего полвека назад, и внешний вид искажен, но зато внутри все древнее! Не поленитесь и загляните туда. В костеле погребены последние мазовецкие короли Януш и Станислав. Очень красивые мраморные надгробия. У вас тогда… как это говорится? Сапогом суп ели, да? А у нас уже как в Европе было.

Алексея покоробил такой выпад, ничем не спровоцированный. Он хотел одернуть поляка, но передумал. На новом месте первое время надо больше слушать и меньше говорить…

Губернский секретарь между тем продолжал:

— От замка влево идет главная варшавская улица Краковское Предместье. То наши Елисейские Поля! Самые красивые дома и дворцы магнатов здесь или поблизости. Вам обязательно следует тут прогуляться!

— Да, я решил изучить ваш город как можно быстрее. Это и для службы полезно, и удовольствие…

— Если желаете, готов показать вам все интересное!

— Спасибо, Франц Фомич, но незнакомый город надо изучать одному, без провожатых. Пару раз заплутаешь, зато быстро освоишься! Вы мне лучше про криминальную обстановку в Варшаве расскажите.

На этих словах Яроховский сразу замкнулся.

— По этому вопросу вам следует адресоваться до господина начальника отделения.

— Хорошо, вернемся к городу. Ежели я, согласно вашего совета, пойду гулять по Краковскому Предместью, где окажусь потом?

— О, вы попадете в Новы Свят, еще один чудесный уголок! Там действительно все без древностей. Строения приятные и представляют собой образчики модных направлений архитектуры. Мы стараемся брать пример с Парижа и Вены. Не с Петербурга, нет.

Лыков развернулся к собеседнику и посмотрел на него в упор.

— Чем же вам так Петербург не угодил?

Яроховский отнюдь не стушевался и ответил с вызовом:

— А он не мне одному, он всем полякам не угодил. Прослужите тут хотя бы с месяц — и поймете чем.

Алексей попытался смягчить разговор:

— Я слышал, что для коренных жителей существуют затруднения в производстве. Вас что, обошли чином? От этого обида?

— Чином обошли, верно. Как всех других добрых католиков, не желающих менять веру на карьеру. Но бог с ним, с вашим чином! Хотя я служу честно, существую лишь жалованьем и здорового честолюбия не лишен. Не знаю, поймете ли вы нас… Да, русские везде обходят по службе потому лишь, что они русские. Таков негласный порядок. И это очень неприятно наблюдать. Я служу уже восьмой год и пребываю в двенадцатом классе. Со мной в гимназии учился некий Ташкин, лентяй и пустой человек. Но зато православный! И что вы думаете? Он уже надворный! Чем-то там руководит в магистрате, хотя по способностям ему лучше всего быть свинопасом. Лямку под ним тянут честные поляки, а чины идут Ташкину И еще тем, кто с гуттаперчевой спиной…

Яроховский вздохнул и отвернулся. Пролетка между тем проехала мост и стала взбираться по широкому подъему. К большому удивлению Лыкова, дорога оказалась из асфальта! В Петербурге этим дорогим и модным материалом отделали лишь несколько площадок перед театрами и великокняжескими дворцами. А здесь… Экипаж катил по гладкой и ровной мостовой бесшумно и споро, словно бы по стеклу. Очень быстро седоки очутились на Замковой площади.