Пять поросят - Агата Кристи

Квентин Фогг был худощав и бледен, его индивидуальность не была так ярко выражена. Его вопросы были спокойны, не выказывали никаких чувств, отличались настойчивостью и твердостью. Если Деплича можно сравнить со шпагой, то Фогг скорее напоминал бурав. Он никогда не пользовался славой, но был известен как олицетворение законности и, как правило, выигрывал процессы.

Эркюль Пуаро посмотрел на него задумчиво:

– Итак, таково ваше впечатление?

Фогг утвердительно кивнул.

– Видели бы вы ее на скамье подсудимых! Старый Хэмфри Рудольф, который вел следствие, разделал ее как господь черепаху.

Он умолк на миг и неожиданно добавил:

– Собственно говоря, знаете, удовольствие было слишком легким.

– Не понял вас… – сказал Эркюль Пуаро.

Фогг свел четко очерченные брови. Его холеная рука поглаживала верхнюю безусую губу.

– Как бы лучше выразиться?.. Не стреляй в птицу, которая сидит. Это чисто английская поговорка. Она лучше выражает мою мысль. Сейчас вы меня поняли?

– Это поистине, как вы сказали, английская поговорка. И я, кажется, понял вас. Как в уголовных делах, так и в охотничьих угодьях англичанину нравится, чтоб жертва также имела шанс. Это – спортивная точка зрения.

– Абсолютно верно. В данном случае обвиняемая не имела ни одного шанса. Хэмфри Рудольф делал с ней все, что хотел. Сначала допрос учинил Деплич. Она выдержала его смиренно и покорно, как девочка на конфирмации. На вопросы Деплича она отвечала будто заблаговременно выученными фразами – очень гладко, но абсолютно неубедительно! Ее научили, что необходимо говорить, и она говорила. Деплич не был в этом повинен. Старый лис сыграл свою роль отменно. Но на всякой сцене должно быть два артиста, один-единственный не может вести всю пьесу. А она не подавала ему необходимых реплик. И тогда поднялся старина Хэмфри. Я полагаю, вы имели случай видеть его… Он взмахнул своей мантией, покачался, будто пятился назад, а затем… Он заманивал ее в бесчисленное множество капканов, и каждый раз она в них попадала.

Он принуждал Кэролайн соглашаться с абсурдностью ее заявлений, заставлял противоречить самой себе, увязать все дальше и дальше во лжи. И наконец, подал свое обычное блюдо – веско и решительно сказал: «Я считаю, миссис Крейл, что ваш рассказ о цикуте, которую вы похитили якобы для самоубийства, от начала и до конца выдумка. Вы взяли ее с целью дать вашему мужу, который хотел вас оставить и сойтись с другой женщиной. И вы действительно обдуманно дали ему яд». Кэролайн Крейл посмотрела на него – она была такая очаровательная, нежная, тонкая – и сказала: «Ой, нет, нет, я этого не делала!» Это была самая неуклюжая, самая неубедительная защита из всех, какие мне доводилось слышать. Я увидел, как Деплич нервно завертелся на стуле. Он сообразил, что в эту минуту все уже было проиграно.

Фогг немного помолчал и продолжал:

– Присяжные поняли, что это создание не имеет ни малейшего шанса на спасение. Она даже не была в состоянии защищать себя. Стало очевидно, что любой ее аргумент разгромил бы старый пень Хэмфри. Все почувствовали, что она погибла.

Но это было, если хотите, самым лучшим, что она могла сделать. Перерыв, когда присяжные ушли на совещание, продлился не более получаса. Их решение звучало так: виновна, но заслуживает снисхождения. И, понимаете, на самом деле контраст между нею и девушкой, замешанной в процессе, был в пользу Кэролайн. К той с самого начала присяжные отнеслись с антипатией. Она, однако, с этим не считалась и ни на минуту не теряла спокойствия. Очень красивая, с головой на плечах, современная, она для присутствующих на процессе женщин была одиозной фигурой – типом женщины, которая рушит семейный очаг. Любая семья всегда находится в опасности, если вблизи такие девицы, из которых так и брызжет секс и которые с презрением относятся к правам женщин-матерей. Надо признать, что она не жалела себя. Она была по-своему честна, искренне сознавшись в том, что полюбила Эмиаса Крейла, как и он ее, и что она ни на минуту не колебалась в своем желании увести его от ребенка и жены.

Я и то был восхищен ее смелостью. Деплич с пристрастием ее допрашивал, но она выстояла. Присяжные, однако, не симпатизировали этой девице. И судье она не понравилась. Судьей был старый Эвис, довольно легкомысленный в молодости, ставший большим моралистом, когда надел мантию. Его обвинительная речь против Кэролайн Крейл – это воплощение милосердия. Он не мог отбрасывать факты, однако довольно ощутимо намекал на то, что обвиняемая была спровоцирована.

Эркюль Пуаро спросил:

– Он не поддерживал концепции защиты, то есть самоубийства?

Фогг покрутил головой.

– Эта версия, по сути, никогда не воспринималась всерьез. Я не хочу сказать, что Деплич максимально не воспользовался ею. Он был великолепен. Он создал волнующий портрет человека, исполненного душевности, темперамента и стремления к наслаждениям, внезапно охваченного страстью к молодой красивой девушке, человека, которого мучает сомнение, но не способного устоять. Затем – чувство гадливости, неуважения к самому себе, муки совести из-за собственного аморального отношения к жене и ребенку и, наконец, неожиданное решение покончить со всем… Единственный честный выход! Прошу вас верить мне: это было волнующее выступление! Речь Деплича вызывала у многих слезы. Представьте себе несчастного человека, раздираемого борьбой между собственными страстями и глубокой порядочностью. Эффект был колоссальный! Однако стоило ему закончить свою речь, как чары развеялись, и уже ничто не могло связать этот воображаемый образ с личностью Эмиаса Крейла. Все знали о нем слишком много. А Деплич не сумел привести ни одного доказательства, которое подтвердило бы его версию. Можно сказать, что Крейл был человеком, который совсем не имел совести, даже самой элементарной, был равнодушным, себялюбивым, эдаким жизнерадостным эгоистом! Если у него и были когда-то моральные принципы, то только в отношении живописи. Я убежден, что он никогда не позволил бы себе написать плохую картину. Но во всем остальном он проявлял безудержный темперамент, обожествлял жизнь, любил ее страстно и пылко. Чтобы он покончил самоубийством? Все, что угодно, только не это!

– Возможно, была избрана не наилучшая защита?

Фогг пожал своими узкими плечами.

– Какую еще защиту можно было выбрать? Это был необычный процесс, и обвинению даже не надо было искать доказательств против обвиняемой. Доказательств было много, слишком много. У Кэролайн был яд, она созналась, что выкрала его. В наличии ведь все возможные доказательства: средство, мотивы преступления, удобный случай – все!

– А разве невозможно было попробовать доказать, что все эти обстоятельства искусственные, инсценированные?

Фогг ответил решительно:

– Она сама их признала, во всяком случае, большинство из них. Но как бы то ни было, ваша мысль вполне естественна. Вы хотите сказать, что кто-то иной убил Крейла, но так все это обставил, чтобы свалить вину на нее?

– Полагаете, что подобную версию невозможно защищать?

Фогг сказал спокойно:

– Боюсь, что так. Вы намекаете на какого-то таинственного Икса. Где его искать?

Пуаро сказал:

– В узком кругу, разумеется. Было лишь пятеро, которые могли иметь отношение к делу. Не так ли?

– Пятеро? Сейчас посмотрим. Прежде всего тот эксцентричный и старомодный тип со своей манией изготовления лекарств из трав. Небезопасное увлечение! Хотя приятный человек. Немного, правда, непонятный. Я не представляю его себе в роли Икса… Затем та девушка. Она могла бы убрать Кэролайн, но, конечно, не Эмиаса. Потом биржевой маклер – лучший друг Крейла. Подобное можно встретить в полицейских романах, только не в обыденной жизни. Больше никого не осталось… Подождите! Младшая сестра – еще ребенок. Ей невозможно предъявлять серьезные претензии. Итак, всего четверо.

Эркюль Пуаро прибавил:

– Вы забыли гувернантку.

– Да, правда. Эти бедные гувернантки… Всегда о них забывают! Все же я смутно припоминаю ее. Довольно некрасива, но очень способна. Представляю себе, какой-нибудь психолог сказал бы, что она воспылала греховной страстью к Крейлу и потому убила его. Отвергнутая старая дева!.. Я просто-напросто в это не верю! Мои воспоминания, хотя немного и бледные, застарелые, не дают основания видеть ее неврастеничкой.

– С тех пор прошло много времени.

– Считайте, лет пятнадцать-шестнадцать… Да, именно так… Поэтому не особенно рассчитывайте на мою память.

Эркюль Пуаро возразил:

– Наоборот. Я вижу, что вы помните обо всем слишком хорошо. Меня даже удивляет, как твердо вы держите в памяти события. Когда вы рассказываете о судебном процессе, видимо, эти образы проходят перед вашими глазами?..

Фогг сказал медленно:

– Да. Вы правы. Я снова вижу все очень четко.

– Мне интересно, дорогой друг, очень интересно, можете ли вы объяснить – почему?