Дежавю. День второй - Алексей Олексюк

– Тебе действительно интересно, о чём я пишу?

Мальчик молча кивнул.

– Я дам тебе почитать небольшую вещь… рассказ… только он не законченный. Вот ты и решишь: стоит ли его дописывать.

– Я? – несколько ошалел от свалившейся на него ответственности мальчик. – Как же я решу?

– А вот как решишь, так и будет.

12. Смольный

В арке стояла милицейская машина: из-за приоткрытой передней дверцы торчал громоздкий ботинок с высокой шнуровкой. Ботинок скучал, слегка покачиваясь в воздухе. Ещё одна машина – серый, ни чем не примечательный микроавтобус – преграждала подъезд к зданию Смольного института. Ничто не нарушало утреннюю умиротворяющую тишину: редкие китайские туристы молча перемещались по дорожкам между газонами и цветниками, фотографировались на фоне бюстов и даже медитировали, сидя на парапете фонтана… Время здесь замерло, увязнув в золотистом янтаре. Все китайцы казались удивительно схожими: не столько на лица, как это принято думать, сколько на выражение лиц – приветливо-любопытное и… отстранённое, отделённое от действительности незримой стеной трёхтысячелетнего созерцания.

– Хотел бы я быть китайцем, – заметил внезапно Антон.

– С чего вдруг? – оглянулась, забежавшая, как всегда, вперёд Аделаида.

– А чем плохо? Затеряться в миллиардном народе, раствориться в нём – песчинкой среди себе подобных. Почему считается, что быть как все – плохо, что нужно непременно выделяться из толпы, быть «яркой личностью»? Не лучше ли… не мудрее ли искать то, что нас объединяет, а не разъединяет? Разве не так?

– Не знаю…

Девушка присела на единственную сухую скамейку под сенью высокого клёна. Книга легла ей на колени.

– Давайте читать дальше.

– Вы собираетесь читать вслух? – шепнул ей Антон, подсаживаясь сизбоку.

– А вас что-то смущает?

– У меня ощущение, что вот эти ребята, – он кивнул в сторону взъерошенных ворон, чистивших свои перья о мокрую траву, – явно из КГБ.

Аделаида присмотрелась: длинноклювые птицы, действительно, походили на персонажей дешёвых шпионских фильмов пятидесятых годов, этакие однобокие «рыцари плаща и кинжала».

– Что ж, значит им тоже интересно.

13. Последствия ночного разговора

Войдя в родной подъезд, мальчик, прежде всего, сбил с шапки и воротника налипший снег. Привычный кисловатый запах ударил ему в ноздри. Огромный чёрный кот, неподвижно возлежавший доморощенным сфинксом у дверей лифта, пристально следил своими зелёными очами за каждым движением мальчика. Тусклая люминесцентная лампа над электрощитом угрожающе гудела, то и дело смаргивая от напряжения. И такая несусветная тоска подкатывала к сердцу от её монотонного гудения и жиденького «жидомасонского» свечения, что мальчик поспешил взбежать на третий этаж и постучать в знакомую дверь.

Открыл ему старший брат, одетый в мятые брюки, стоптанные тапки на босу ногу и белую футболку с эмблемой чемпионата мира по футболу. Под мышкой он держал учебник английского языка.

– Вот из ит? – произнёс брат, отступив от порога вглубь прихожей.

– Да вот, – ответил не владевший языком Шекспира мальчик, устало опустившись на старинный сундук, стоявший под вешалкой. Медный свет лился сквозь дымчатый плафон люстры, душистым липовым мёдом обволакивая отсыревший мозг. Голова у мальчика отяжелела. От верхней одежды исходил едва ощутимый запах талого снега. Хотелось завалиться на бок – прямо здесь, на жёстком, окованном железом сундуке, и подремать, пока родители в зале смотрят телевизор, а старший брат на кухне безжалостно щиплет струны отцовской гитары, завывая акыноподобным речитативом:

Ла-андон из зэ кэ-эпитлОф Грэ-эйт Бри-иттн-н-н…

Тепло растекалось в теле мальчика, плескалось в голове, убаюкивая усталое сознание.

– Суп на плите! – крикнула мама из зала. – По-моему, ещё тёплый.

– Хорошо, – отозвался мальчик, с трудом отгоняя отягощающую его дрёму.

Он заставил себя подняться с сундука, снять перешитую из маминой шубы куртку, вязаную шапку с надписью «Puma», валенки-самокатки, пройти в ванную и подставить ладони под струю горячей воды. Наполнив горсть, мальчик плеснул себе в лицо: это вернуло ему способность осмысленно двигаться в заданном направлении. Он двинулся на свет.

Недавно купленная отцом люстра, похожая на сомкнутые краями суповые тарелки, ярко горела над восседавшим посреди кухни братом, который пел уже не из учебника английского:

Ви а лив ин э еллоу субмарин…

На громыхавшего посудой мальчика он не обращал внимания. Мальчик достал из буфета чистую тарелку, налил в неё густого «бабушкиного супа», нарезал хлеба и сел за стол. Суп оказался едва тёплым, хлебать его приходилось, превозмогая отвращение к налипавшему на язык и нёбо жиру, но встать и разогреть было лень.

Рукопись (вернее, блеклая машинопись на тонкой и хрусткой бумаге), данная рыжеусым незнакомцем в цигейковом пальто, так и торчала из кармана брюк, куда мальчик сунул её.

– Что это у тебя? – спросил брат, отложив гитару.

– Рассказ.

– Рассказ? О чём?

– Не знаю. Я ещё не читал.

– Дай позырить…

– Ты же английский учишь.

– Уже нет. Я вообще не понимаю, зачем простому электрику знать английский язык. Вряд ли мне придётся чинить проводку в посольстве Великобритании. Так что я лучше рассказ твой почитаю.

– Он не мой. Мне самому интересно, что там написано.

– О'кей, я буду читать вслух.

Мальчик протянул брату свёрнутую в трубку машинопись. Тот развернул и принялся читать: сначала небрежно, слегка торопливо, но, чем дальше, тем с большим интересом. Мальчик взглянул в окно: за лёгкой тюлевой занавесью плыла в разрывах туч желтоватая луна. Сорвавшийся с цепи северный ветер метался меж домов, завывая и терзая клыками тонкую жесть подоконников. Тучи неслись всё быстрее и быстрее, подгоняемые страхом, луна мелькала в разрывах уже с какой-то кинематографической скоростью. Казалось, весь мир за окном скользит куда-то под откос…

14. Духан-трава

«Что поделаешь, зима», – подумал Властелин вод, Потрясатель Вселенной, Великий хан монголов, сын Есугэй-багатура из рода Борджигин, кутаясь в тёплый, с меховым подбоем плащ. С северо-востока дул холодный ветер, именуемый в здешних местах «сухой кут», в отличие от «гнилого кута», задувавшего с северо-запада. Хотя снега ещё не было, чувствовалось, что вот-вот и пойдёт. Природа словно притихла. Сизые облака вытянуло в длинные ленты, из-за чего небо казалось похожим на пашню. Великий хан вобрал полной грудью (так, что раздались в стороны стальные пластины зерцала) холодный воздух. Он знал этот запах: горько-сладкий, щиплющий, надломленный запах духан-травы – жёсткой, как проволока, злой, сорной травы, которую даже скотина не ела из-за жгучего сока внутри и лишь шаманы изредка развешивали в юртах, чтобы отгонять болезни.

Великий хан взглянул на противоположный берег реки. С высокого холма, на котором он стоял, открывался великолепный обзор: город был виден, как на ладони. Белели одноэтажные и двухэтажные дома среди тонкого кружева обнажённых ветвей, желтели массивные оборонительные стены, голубели купола мечетей. Великий хан взглянул на город, как хозяин на выбранного к обеду барана… почти любуясь…

Войсковая колонна сильно растянулась вдоль дороги: её голова уже достигла пологого берега реки, а хвост едва показался из-за оплывшего от времени кургана на востоке. Отчётливо доносились редкие выкрики, лошадиное ржание и скрип многочисленных повозок. Плотный поток потных, усталых людей, понурых лошадей, осадных орудий мерно месил плодородную грязь оазиса.

Солнце приметно клонилось к закату. Изломанные полосы тумана, словно позёмка, стлались по струящейся, мускулистой глади реки. Там, где непрерывный поток войск вливался в озерцо бивачных костров, виднелся небольшой, буквально в три доски, причал, но лодок, которые могли бы оправдать его существование, нигде не было видно.

Внезапно налетевший порыв холодного ветра согнал туман. Великий хан плотнее запахнул меховой плащ и перевёл взгляд ниже. Разведывательный отряд в десять всадников направлялся через прибрежные заросли к холму. Седовласый, но ещё крепкий на вид старик в каком-то рубище бежал, то и дело спотыкаясь, за лошадью одного из нукеров: руки пленника были стянуты длинным кожаным ремнём, притороченным другим концом к седлу.

Нукер молодцевато осадил лошадь. Выпрыгнув из седла и взбежав по склону холма, он кратко доложил, что выше по течению есть удобный брод.

Великий хан никак не отреагировал на слова нукера. Казалось, он глубоко задумался. Он всё ещё ощущал в сердце горчащий запах духан-травы.

Смущённый его молчанием молодой нукер продолжал уже не столь уверенно: