Блондинка из Пекина - Джеймс Чейз

Дорн подошел к двери, чтобы предупредить Доджа, потом снова вернулся к столу.

– Доктор, скажите, что вам известно об этой женщине?

– Пожалуйста. Когда ее сюда доставили, мы констатировали…

– Не то, доктор. Я знаю эти факты, так как читал ваш рапорт. Меня интересует ваше личное мнение. Во-первых, она действительно потеряла память или просто ломает комедию?

– Я так не думаю. Она не поддается гипнозу. И у нее приличный кровоподтек на затылке. Вполне возможно, что это след от удара, который и послужил причиной потери памяти. Такие случаи редки, но тем не менее встречаются в практике. Я думаю, что у нее типичная амнезия.

– Что вы можете сказать относительно продолжительности этого состояния?

– Ничего определенного. Неделя… Месяц… Думаю, не больше.

– Вы не пробовали вводить ей скополамин, чтобы заставить говорить?

– Такая мысль была, но ведь это очень опасно. – Форрестер улыбнулся. – Если амнезия мнимая, то она заговорит. В противном случае мы усугубим потерю памяти. Конечно, если вы прикажете мне ввести скополамин, я введу, но при этом мы рискуем продлить амнезию на неопределенный срок.

– Благодарю за помощь, док. Я приду к вам еще раз, когда получу заключение нашего эксперта. Мы избавим вас от этой беспокойной больной, как только появится хоть какая-то возможность.

Полчаса спустя Вольверт вошел в помещение, предоставленное в распоряжение Дорна доктором Форрестером. Там уже был О'Халлаген.

– Ну что? – спросил Дорн, поднимаясь.

– Вне всяких сомнений, эта женщина была любовницей Кунга. Я достаточно часто видел его инициалы, чтобы не ошибиться. Да и цвет татуировки весьма специфичен, так что его практически невозможно подделать.

– Практически? – переспросил Дорн, пристально глядя на Вольверта.

– Может быть, какой-нибудь выдающийся мастер и смог бы это сделать, но я сильно сомневаюсь в такой возможности. Мое «практически» означает «абсолютно». Я поставил бы свое жалованье на то, что в данном случае речь идет об Эрике Ольсен.

– Ну что же, – проговорил Дорн, оглянувшись на О'Халлагена. – Наблюдайте за ней повнимательнее. Я сообщу в Вашингтон. Мы не можем ничего предпринять, не получив санкции оттуда… Жаль, конечно, терять время. Но дело слишком важное. Слишком…

– Можете не сомневаться, здесь она будет жива и невредима, пока не понадобится вам.

Но, говоря это, О'Халлаген не брал в расчет приезд Малиха. Когда после приземления русского в Париже шеф английской разведки узнал, что его агент обведен вокруг пальца, он был так взбешен, что решил больше ни о чем не информировать американцев. Так уж получилось, что самый опасный из русских агентов совершенно свободно разгуливал по столице Франции, а ЦРУ совершенно про это не знало. Если бы необходимая информация своевременно поступила к О'Халлагену, Эрику охраняли бы намного бдительнее.

Когда в дело вступал Малих, никакие предосторожности не были излишними.

В начале седьмого вечера тщедушный человечек вошел в магазин Саду Митчелла. В руке посетителя был небольшой потрепанный чемоданчик с металлическими уголками. Его маленькие черные глазки бегали из стороны в сторону. Ему было девятнадцать лет, хотя он и выглядел на все тридцать. Это был Жожо Шанди. Он родился в Марселе, его отец был сутенером, а о матери вообще ничего не было известно. Десять лет спустя отца зарезали, хотя Жожо особенно этими не опечалился. Он честно зарабатывал себе на жизнь, работая зазывалой у проститутки-негритянки, чья выдающаяся профессиональная техника снискала одновременно и восхищение юного оборванца, и верность клиентов.

В восемнадцать лет, скопив немного денег, Жожо прибыл в Париж, где, как он не без основания предполагал, человеку с его способностями найдется лучшее применение, чем в Марселе. Но он просчитался. Парижская полиция не симпатизировала сутенерам: его так часто арестовывали и били смертным боем, что он решил сменить профессию и устроился мойщиком посуды в один из восточных ресторанов. Там он и познакомился с молодой китаянкой, состоявшей на жалованье у Иет Сена. Она-то и разглядела в юноше способности наемного убийцы.

Щедро оплачиваемый и умело обученный, Жожо уже через год стал одним из особо доверенных людей Иет Сена.

Продажный, аморальный, совершенно лишенный всякого представления о добре и зле, Жожо жил только ради денег. Ни опасности, ни трудности, ни смертельный риск не останавливали его, когда дело шло о приличной награде. Он играл своей жизнью, зная, что в этом мире ему уже нечего терять.

Жожо вошел в лавку в тот момент, когда Жемчужина Куо продавала нефритовую безделушку толстой американке, на голове которой красовалась нелепая шляпка с цветами.

Вьетнамка вздрогнула. Она знала этого подонка, и его приход означал, что Саду предстояла какая-то грязная работа. Когда американка вышла, Жемчужина натянуто улыбнулась Жожо.

– Сюда, – сказала она, открывая дверь позади прилавка. – Вас ждут.

Но Жожо медлил. Вид вьетнамки пробудил в нем вожделение, и он не отрывал от нее взгляда. Лишь повторное приглашение заставило его пройти в заднюю комнату.

Саду встретил его с презрительным снисхождением.

– Садитесь, – сказал он. – Если я все правильно понял, вы должны убрать эту женщину, а в мою задачу входит проследить, чтобы все было сделано как надо?

Жожо молча сел, положив чемоданчик себе на колени. От него исходил такой омерзительный запах, что Саду поморщился.

– Во-первых, – продолжал Митчелл, – мы должны установить, в какой больнице находится эта женщина, на каком этаже и в какой палате. Остальное уже не представляет трудностей. Хотя вполне возможно, что вам придется залезть в палату по стене.

– Это ваше первое дело? – вдруг спросил Жожо. Поскольку Саду ничего не отвечал, он продолжал: – Да? В таком случае ни о чем не волнуйтесь. Так будет лучше. Вы занимайтесь колымагой, а все остальное – мое личное дело. Вам достанется слава, а мне деньги, и все будут довольны.

– Вы не смеете разговаривать со мной подобным тоном! Здесь я распоряжаюсь… И вы будете делать то, что я скажу.

– Саду, умоляю тебя. – Митчелл резко повернулся, услышав ласковый голос женщины. – Саду, мне кажется, что ты должен все предоставить на усмотрение этого человека. У него уже есть опыт подобного рода дел.

Холодно посмотрев на вьетнамку, Жожо поставил чемоданчик на стол, открыл его и достал пистолет с глушителем. Осмотрев оружие, он спрятал пистолет под пиджак.

Увидев, с какой профессиональной уверенностью Жожо обращается с оружием, Саду сразу успокоился.

– Ну а теперь, – сказал Жожо после недолгого молчания, в течение которого он глазами раздевал Жемчужину, – мы отправимся в госпиталь. Наше первое дело, как вы сказали, узнать, где находится интересующее нас лицо. Стемнеет после девяти, так что у нас еще уйма времени. – Он пихнул свой чемодан в угол комнаты и прошел в лавку.

– Слушайся его, – сказала Жемчужина. – Это ведь его ремесло. Ты сможешь воспользоваться его опытом.

Саду помедлил. Полное отсутствие опыта в подобных делах приводило его в растерянность. Поразмыслив, он решил, что Жемчужина права.

Куо смотрела, как они дошли до Триумфальной арки и исчезли в уличной толпе. Час был неподходящий, но она все же встала, зажгла благовонную палочку и обратила свои молитвы к Богу.

Вашингтон дал «добро» на акцию Дорна как раз в момент встречи Малиха и Смерка в аэропорту. Рекомендованный посольством план был рассмотрен директорами ЦРУ и ФБР. Эти господа оказались очень осторожными. В своем естественном виде дело было еще не настолько важным, чтобы сообщать о нем Белому дому. Ведь та женщина могла и не быть Эрикой Ольсен. Но тем не менее игра стоила свеч.

– Я даю вам карт-бланш по крайней мере на первых порах, Джон, – закончил свой разговор Большой босс из Вашингтона. Этот разговор транслировался через спутник связи, и шеф из Вашингтона разговаривал с Дорном довольно снисходительным тоном. – Я открываю вам неограниченный кредит. Старайтесь придерживаться официального плана. Однако, если возникнет что-то непредвиденное, немедленно сообщайте.

– Вы немногим рискуете, давая мне карт-бланш. – Джон усмехнулся. Он любил именно такие дела, особенно когда ему предоставляется полная свобода. Денег сколько захочешь и полная ответственность как за удачу, так и за поражение. Часы показывали 21.10, и у него было достаточно времени на размышления. Он чувствовал, что готов действовать.

Малих ехал по направлению к Парижу в машине Смерка. Саду и Жожо в это время уже изучали американский госпиталь. Предполагаемая Эрика Ольсен, любовница крупнейшего в Китае специалиста в области ракетостроения, спала под действием укола наркотика. Солдат первого года службы Вилли Джексон, довольно ограниченный, но достаточно дисциплинированный, склонный к быстрому отступлению перед любой опасностью, ходил взад и вперед по коридору госпиталя, время от времени поглядывая на дверь палаты Эрики Ольсен.