Пророчество - Андрей Кокотюха

– И какие предложения? – спросил дежурный.

– Считать все случившееся учением в обстановке, максимально приближенной к реальной. Слушайте, вы что, всерьез считаете, что Серега Горелый мог начать валить всех подряд из калаша? Могу с кем угодно забить на ящик коньяка, что до суда это дело не дойдет! А раз нет судебной перспективы – на фига козе баян?

Дежурный и старшина переглянулись. Остальной народ, толкавшийся в дежурной части, казалось, не обращал внимания на эти разговоры. Подобные дела здесь, среди своих, обсуждались и решались довольно часто.

– Я, вообще-то, даже еще и не оформил его… – начал было капитан.

– Давайте, мужики, не будем торговаться. – Шпола поднялся. – Взять со вчерашнего зэка нечего. Решать такие вещи за пару пузырей тоже не дело. Все же знают Горелого, верно? А эту макулатуру мы просто порвем – и в корзину. Лады?

Капитан пожал плечами:

– А мне что, больше всех надо?

– Ну так давай его сюда!

Дежурный безошибочно выбрал в ряду кнопок на панели нужную, снял черную эбонитовую трубку и произнес вполголоса в микрофон:

– Слышь, где там у нас Горелый сидит?

Пауза.

– И как он?

Короткая пауза.

– Да ничего особенного. Давай, выводи с вещами. – Не сдержался, добавил с ухмылкой: – Тут мамка за ним приехала. Сейчас сиську даст…

По такому поводу Шпола радостно разодрал пополам оба рапорта.

Потом – еще раз пополам.

Вмурованные в казенную стену часы показывали без четверти девять – время, когда начинает стремительно расти активность не только Конотопского городского отдела полиции, но и городских, районных, межрайонных и линейных отделов и отделений во всех городах, местечках, поселках и даже селах Украины. В этом работа конотопской полиции не отличалась от работы, которую делали коллеги в Шостке, Шепетовке, Сторожинце, Голой Пристани, Нежине и, уж тем более, в Киеве.

С девяти вечера и до часу ночи камеры предварительного заключения гостеприимно распахивают свои двери для алкоголиков, мелких воришек, наркодилеров, которых свозят из ночных клубов или задерживают на вокзалах, где всегда толчется всякий случайный люд. Везут сюда также иностранных граждан без документов и даже с документами, но требующими тщательной проверки. Святое дело – основательно «прокачать» какого-нибудь темнокожего или желтолицего с точки зрения возможности содрать с него или с его земляков-соплеменников выкуп. Не столь часто и не в таких количествах подвозят и проституток – не тех, которые разъезжают в такси от клиента к клиенту, и, уж конечно, не тех, вполне ухоженных и благоухающих недорогой, но приличной парфюмерией, что пасутся в кафе при отелях и саунах. Нет, сюда везут ветеранок професии: расплывшихся, с больной кожей, потрескавшимися от холода руками и подбитыми глазами, раскрашенных копеечными румянами, как снежные бабы нашего детства кусочками свеклы, и носами, цветом напоминающими лежалую морковь. Так выглядят и тридцатилетние, и сорокалетние привокзальные шлюхи-алкоголички, готовые исполнить любое желание клиента за двести граммов «паленки» в придачу к сотне гривен. И уличные наркоманки, чей верхний возрастной предел едва достигает двадцати пяти, потому что начинают они в шестнадцать – через год после того, как сделали первый укол «драпа», и через полгода после смерти от передоза того, кто вместе с первой инъекцией стал их первым возлюбленным. На панель их выставляют мелкие наркодилеры, которые по совместительству становятся такими же мелкими сутенерами, а спустя пять лет у этого «товара» окончательно истекает «срок годности».

Поэтому польза от таких задержанных – только в количестве, поскольку план по задержаниям за сутки никто еще не отменял, а порой начальство даже требует его перевыполнения.

Среди всей этой довольно унылой человеческой массы, конечно, встречаются яркие исключения, но в целом контингент настолько однородный, что в журналах регистрации задержанных по всей стране можно смело менять имена-фамилии, но род занятий и характер деяний останется одним и тем же.

Утром, обычно часов в девять, всех выпускают – как любят пошутить сами менты, «до вечера». В КПЗ остаются только иностранцы, которые еще не успели откупиться, и молодые пацаны, пойманные в районе вокзала с «кораблем» конопли в кармане. За них еще пару дней будут вестись с виду вялые, но упорные торги. Так все и движется по замкнутому кругу, созданному не нами и не сегодня и который еще не скоро удастся разомкнуть.

Когда Сергея Горелого вывели из камеры, двое патрульных как раз затаскивали в райотдел очередного пьяного. Шпола посторонился, пропуская их. Однако задержанный, который по пути сюда вел себя не агрессивнее, чем мешок с картошкой, внезапно, словно осознав, что угодил в полицию и сейчас его затолкают в душную камеру к таким же, как он сам, разразился длиннейшей возмущенной тирадой, состоявшей из виртуозного безадресного мата, и предпринял попытку вырваться. Молодые патрульные не сумели его удержать, и пьяный, к тому же здоровенный мужик, потащил их за собой на пол, словно якорь – легкие суденышки.

Куча мала, образовавшаяся между Горелым и Шполой, помешала их встрече и даже как-то смазала ее. Когда Горелый обогнул груду тел, мужчины обнялись не радостно и крепко, как следовало бы, а наспех, будто не пять лет прошло после их последней встречи и один из них только что не вытащил другого из серьезной передряги. Выглядело это так, словно оба исполняли какой-то обязательный ритуал.

– Ничего не меняется. – Горелый указал на кучу малу.

– Без тебя – никак, – развел руками Шпола.

– Нет, Андрей, пусть уж лучше все это без меня.

Он снова кивком указал на злых и расхристанных патрульных, которые без особого успеха пытались поднять с пола задержанного, напрасно ожидая помощи со стороны. Все, кто в это время находился в дежурной части, включая капитана, который лишь кивнул Сергею, наткнувшись на его взгляд, продолжали следить за усилиями молодых патрульных с азартом футбольных болельщиков.

– Ты как? – Шпола уже приметил рубец на правой щеке Горелого, не слишком глубокий, но довольно заметный. Раньше этой характерной приметы у друга не было. – Что, наши подарили?

– Наши, – подтвердил Горелый. – Только не ваши, а именно наши.

Чтобы нагляднее показать, насколько широким является это понятие, Горелый изобразил обеими руками неправильной формы окружность.

Запыхавшиеся патрульные тем временем принялись советоваться, что делать с тушей, которая, наконец-то унявшись, развалилась на полу.

– Он сейчас уснет, парни, – предупредил Горелый.

– Я ему, блин, сейчас засну!.. – отозвался один из патрульных, даже не взглянув на непрошеного советчика.

– Так в каком смысле «наши»? – переспросил Андрей, дернув друга за рукав куртки.

– В самом прямом. Осужденный мент – хоть он вроде бы и зэк – на самом деле все равно мент, – пояснил Горелый. – Там, где я сидел, все наши. Только порядки как на черной зоне[1]. В общем, была одна история… – Он коснулся шрама кончиками пальцев. – Слушай, мы чего тут стоим?

– Ты мне лучше скажи, какого черта ты вообще здесь оказался?

– А, это… – Горелый отмахнулся.

Пьяный на полу глухо застонал, после чего его бурно вывернуло.

– Твою ж мать! – в один голос взвыли патрульные.

Зрители дружно заржали. Правда, хохот довольно быстро оборвался – в заблеванном полу дежурной части не было ничего смешного. В бессильной ярости один из патрульных засадил задержанному носком ботинка, что только вызвало у того новый рвотный спазм.

– Это уже кое-что, – заметил Горелый. – Теперь дело пойдет.

– Какое еще дело? – На этот раз патрульный развернулся, чтобы посмотреть, кто тут такой умный.

– Такое, как надо. Сейчас проблюется и малость придет в себя. Сможете даже с ним поговорить.

– На хрен мне эти разговоры? – огрызнулся патрульный.

– А на хрен ты его сюда притащил? – парировал Горелый.

Ответа ни у одного из патрульных не нашлось. Возможно, только теперь оба начали осознавать глубинный смысл поставленного вопроса: они, и в самом деле, привезли с собой нудную и кропотливую работенку, подхватив с тротуара крепко вмазавшего мужика, который не совершил ничего противоправного, за исключением злоупотребления спиртным.

В этот момент дверь дежурного отделения распахнулась и из влажного мартовского сумрака в помещение шагнул мужчина.

Новый посетитель был одним из тех сотен тысяч, если не миллионов невысоких русоволосых мужчин среднего возраста, которые носят мушкетерские бородки и при этом тщательно бреют усы.

На фоне сыскаря Шполы в потертой, но все еще добротной кожанке, Горелого в теплой камуфляжной куртке, купленной на вещевом рынке в Конотопе, расхристанных потных пацанов в форме и задержанного на полу, облаченного в когда-то светлый длиннополый плащ, этот господин с бородкой выглядел явлением с другой планеты.