Избранник Ада - Николай Норд

Я зашел к ней с правого бока, приобнял за плечо и положил другую руку у основания шеи, склонившись к ее плечу и имитируя поцелуй за ее ухом, в котором холодела золотая сережка с аметистом. Софья доверчиво склонила набок свою головку, убрала прядку русых волос, оголяя мне место для моих губ. Я коснулся, в легком, обманном поцелуе, ее нежное заушье, с пульсирующей синей жилкой, выжидая сигнал в левой руке. И вот, через десяток секунд, он поступил: в центр ладони, как бы, бросили горсть сухого песка. Энергетическая цепь замкнулась. В тот же миг моя правая рука, плотно прижимаясь к спелому телу, стала скользить вниз по межгрудью, упругому овалу живота, и далее – в сторону ее паха. Софья напрягалась и изгибалась всем телом, по ходу движения моей ладони, будто вместо руки ее переезжал гусеничный трактор. Когда моя пятерня оказалась в самом низу ее живота, таз девушки зигзагообразно дернулся, ноги ослаблено подогнулись, и она, натужно охнув, судорожно вцепилась пальцами в платье и стала приподнимать его, оголяя белую крутизну бедер.

– Что ты со мной делаешь, Коля? – натужно сдерживая грудной стон, пролепетала она.

– Не здесь, пойдем к тебе, – не растерялся я и, подхватив Софью под руку, повлек за собой ее безвольное тело на заплетающихся ногах.

На лифте мы поднялись на пятый этаж и оказались в одноместном совковом номере гостиницы. Софья не стала зажигать свет и судорожными рывками начала сбрасывать с себя одежду. Первыми, в дальний угол, полетели туфли, пальто, с шорохом ременной передачи фордовского конвейера, свалилось на пол, слышно было, как треснули швы на ее платья, сверкнув наэлектризованными искрами. Я тоже разоблачился быстро, но без излишней суеты и, в свете неоновой рекламы, мерцавшей бегущими огненно-красными буквами с крыши сталинской девятиэтажки, за сквером, еще успел рассмотреть нехитрую стандартную обстановку номера. Прямоугольный стол, два стула, кресло, холодильник, шифоньер, умывальник и раскладной диван.

– Ну, где ты, мерзавец этакий? – услышал я нетерпеливый голос Софьи из-под одеяла и нырнул к ней в томительное теплышко.

Она жарко прижала меня к своей упругой груди, обхватив голыми ногами мои бедра. В паху у меня шарахнула граната…

В постели мы не могли угомониться от взаимной страсти целых полночи. Ее страсть пьянила меня, и я никак не мог оторваться от, выворачивавшего меня наизнанку, желания снова и снова обладать этим манговым телом, которое было скроено по стандартам ушедшей эпохи – узкая талия, широкие, плотные бедра, пышные, упругие груди – настоящие, не надутые силиконом, как у нынешних субтильных вумен с доскообразными телами и деревянными задками. И еще в ней был особый запах, такой, что я вдруг понял состояние бедных псов, мотающихся за самками во время весеннего гона. Это сравнение, возможно, грубовато, но зато – точно. Я впился в нее, словно вампир, высасывающий из жертвы все ее соки, а она – как чудовищная гидра, заглотившая меня целиком. Черти что! Прямо озверелость какая-то! На мордобой похожая. Бывает такой сладкий, убийственный мордобой, упоительный, когда, чем больше крови – тем больше наслаждения…

И все же, несмотря на животную исступленную страсть, я подспудно не забывал о главном. Правда, я, практически, ничего не знал о Софье, кроме того, о чем упомянул уже раньше. Она тщательно избегала разговоров о своем прошлом, ограничиваясь только настоящим. Но я был молод и, где-то, наивен и бестолков, хотя и не считал себя законченным идиотом, но мой ум был лишен практической сметки, ибо я был единственным ребенком заботливых родителей, выросшим в неге под крылышком любящей мамы, и до сих пор планов, кроме как успешно окончить институт, не строил. И вот, наконец, выбрав паузу отдыха и опустошенного расслабления, я спросил Софью:

– Послушай, рыбка моя, у меня к тебе все серьезно, а не абы как. Я хочу, чтобы так было всегда, хочу, чтобы ты стала моей… женой, – я сказал это с трудом, нерешительно и со страхом ждал ее ответа.

Софья лежала, закинув свою горячую ногу на мои и положив мне голову на грудь. Ее русые волосы рассыпались на моем теле, источая неповторимый, принадлежащий только ей, волнующий запах. Она пошевелила головой, щекоча меня жесткими прядками, и ответила:

– Котик мой, а разве тебе ТАК со мной плохо? – казалось, что она не хочет говорить ни о чем серьезном, она млела в неге, ей был приятен сам этот момент жизни, в котором этой ночью она растворилась со мной. – Да и куда нам спешить? И разве ты чувствуешь себя готовым к браку? Я уже поторопилась один раз, теперь, вот, в разводе.

Я погладил ее голову и нежно, как грудного ребенка, поцеловал в темя.

– Мне нравится определенность и законность во всем. И я тебя люблю Софочка! – со вздохом облегчения и уже приободренным голосом сказал я – все же начало разговора не закончилось откровенным отказом.

– Я тебя тоже, котик. А тебя не смущает, что я старше тебя на целых пять лет? Ты еще так юн. И ты пока что студент, где и на что мы будем с тобой жить, котик? На твою стипендию? На мою зарплату не рассчитывай, эти двести пятьдесят рэ на меня одну-то не хватает. Давай лучше…

Она перелезла на меня и заняла позицию сверху, предав свое, налитое негой тело, новой страсти. Она подвывала в такт рывкам бедер, всосавших в себя мою сущность, как удав кролика, и в конце путешествия в любовь, закатив глаза, пугающе поблескивая пустыми, без зрачков, белками, взвыла, словно волчица на полную Луну. В конце концов, оскалив крепкие белые зубы, она затрясла ягодицами и, со стоном величайшего облегчения, расслаблено упала на меня, расплескав по мне свои сливочные груди. Софья тяжело дышала, и я чувствовал, как подрагивают на моей груди ее ресницы.

На сей раз, я принимал в этом оргическом действе лишь косвенное участие, не отдаваясь безотчетно во власть наслаждения и контролируя себя, а лишь выжидая момент, когда пыл Софьи иссякнет, и я смогу продолжить свой разговор.

– Знаешь, рыбка, не все так уж и плохо, – выждав минуту, заговорил я. – Я получаю стипешку – тридцать пять рублей, родители рубликов по пятьдесят в месяц будут подкидывать. На меня хватит. Квартира у нас двухкомнатная, правда, комнаты смежные и в рабочей окраине, но трамвай туда ходит. Для начала перебьемся, потом я закончу институт…

Софья засмеялась беззвучно, но я ощущал это потому, как подрагивало ее тело.

– Мой, глупенький котик! Стипешка! Представляю себе нашу жизнь: надзирающее око свекрови, смежная комнатка у заводского забора, семейный телевизор в углу, любовь тайком, шепотом, чтоб не слышно. Ни, тебе, друзей пригласить, ни нагишом не пройтись. Из дома выйдешь, а там – бараки, копоть от заводских труб, сараюшки, помойки, пьянь, шаромыги, матерщина с поножовщиной… – Она отвалилась от меня и легла на спину, раскинув согнутые в коленях ноги. – Слушай, у меня, по-моему, уже синяк здесь, – она бесстыдно, с каким-то хрустом, почесала свой лобок, густо обросший, рыжими волосьями.