Дуэль - Эльмира Нетесова

— Но, кто надоумил? Кому в колган пришло не просто вытащить, а и накрыть всю толпу, судейских, прокурора, легавых. Повезло спастись лишь защитнику Лешего.

Фартовый видел, как адвокат выпрыгнул в окно. Угодил прямо на бабу. Тучную, мясистую, ту, что сидела в первом ряду и за весь процесс не сказала ни слова. Лишь вытирала тихие, невольные слезы и вздыхала тяжело, горько.

Баба осталась жива. И защитник уцелел. Извинился и побежал, прихрамывая, поскорее и подальше от суда.

Леший усмехается. Уж кто другой, а защитник, увидь пахана выскочившим на волю, никогда бы не выдал Лешего. Это фартовый чувствовал нутром.

— Нарисовался, слава Богу, а то уж заждались. Хавать охота. Отваливай к кентам и давай бухнем. Обмоем волю, — предложил Лешему старый медвежатник, с каким пахан фартовал уже много лет.

— Возник! Ну и пахан! Цел, как падла! Без царапины, словно не из суда, а со шмары тебя сняли! — смеялись фартовые.

Шанхайцы тоже искренне радовались возвращенью Лешего и готовились к попойке, долгой и веселой.

На шухере оставили самых зорких и быстрых пацанов. Какие на случай появления милиции должны поднять кипеж на весь белый свет.

Но милиция искала останки Лешего на пожарище. И только наткнувшись к утру на пустую клетку, где находился фартовый во время суда, поняла: опять сбежал пахан «малины». На воле гуляет. А значит, случившееся в суде не миновало рук «малины». И милиционеры, задыхаясь от очередного провала, кляли воров на чем свет стоит. Ведь не просто вырвали Лешего из рук правосудия, а отняли жизни у многих людей. А за что?

— Найти его надо! Во что бы то ни стало! Поймать, как бешеного пса! И не просто в клетку, а на цепь, как зверя приковать! — бледнело лицо начальника наряда милиции.

— Поймали, а он, вишь, что утворил — бестия продувная, — ответил, указав на пожарище, инспектор пожнадзора.

— А не поймаем, еще хуже будет! Он, как зверь, непредсказуем, — возразил милиционер. И, вернувшись утром на работу, написал подробное заключение об осмотре места происшествия, где указал причиной пожара умышленный поджог суда.

Леший это предполагал. И знал наверняка, что ни сегодня, ни завтра, не станет искать его по городу всполошенная пожаром милиция. Не до того ей. А потому гуляли фартовые в ту ночь беспечно, бездумно, с шиком, отмечая очередное рожденье на свет пахана.

Рекой лился коньяк, с шумом вылетали пробки из бутылок шампанского. Хмелели шанхайские красотки. И только Лешего не валило с ног. Он пил и слушал кентов. Молча, тихо, не перебивая.

— Бурьян петуха предложил. Мы скумекали, что файно будет. И следили. Двух шанхайских шмар на задние ряды в суд подкинули. Они и вякнули, когда процесс к концу пошел. Мы резину не тянули, — рассказывал медвежатник по кличке Фомка.

— Там воды нет. Да и со второго этажа всем враз не слинять. Ну, а лестницу, чтоб не сунулись, сбрызнули малость. Порохом посыпали. И в коридоре — тоже. За судом стремачили. Ждали, когда слиняешь. Случись клетка на ключе, я с чердака возник бы. Но ты не пурхался. Не тянул резину. И мы за тобой сюда прихиляли.

— Секи, Фомка, теперь судейские шустрыми будут. Легавых на стрему начнут ставить. На выходе. Допрет до них, кто «петуха» подкинул. Потому тыквы «под маслину» не суйте. Кентов мало, всех сберечь надо, — говорил пахан.

— Линять с Охи надо. Пока легавые очухаются, далеко будем. Мне не по кайфу их браслетки. Да и «зелень» нужна, пацаны. Не то «малина» совсем прокисла. В дело пойти не с кем, — продолжил Леший.

— А мы тебе уже не хевра? — возмутились кенты. Но быстро забыли про обиду. Пахан о деле ботает, значит, имеет что-то на прицеле, приметил, обмозговал. Может, и навар сорвать повезет. Тогда и линять не обидно будет…

Но Леший молчал. Не сказал последнее слово. Видно, обдумывал, решал для себя. Да оно и верняк. Три месяца на воле не был. Если что и наметил раньше, теперь заново проверить стоит. А все ли по-прежнему?

Кенты, пропустив по стакану, и вовсе потеплели. Не пил лишь один из них, недавно принятый в закон, совсем еще молодой ворюга по кличке Бурьян.

Его взяли в «малину» за светлую голову, за отчаянную смелость, нахальство, за крепкие кулаки и быстрые, как у оленя, ноги.

Он шестерил у фартовых с малых лет. Был стремачом и наводчиком. Нигде не лажанулся. Умел бухать не кося. Нигде не сеял колган, никогда не нарушал воровской закон. Он родился здесь — на Шанхае. Мать его, красивая смолоду, быстро спилась. И однажды замерзла насмерть по пьянке. Бурьян рос, не зная своего отца. Не захотела ответить на этот вопрос и мать. Но все фартовые в один голос говорили, что Бурьян — копия Лешего. И не только внешне. А такое сходство случайным не бывает.

Леший грубо обрывал недвусмысленные намеки. И сам, помимо воли, выделял парня.

Нередко говорил с ним по душам, учил, берег от опасностей и никогда не обжимал в доле.

Бурьян со своей стороны не искал общенья с паханом. Но и не наезжал, не разевал на него хайло, как на других фартовых.

Учился у него. Всему. А коль случался Леший в хорошем духе, Бурьян не уходил от безобидного трепа.

Бурьян уже умел многое. И считался в «малине» нужным, своим. Он никому не набивался в кенты, умел постоять за себя. И никогда, ни разу за все годы его не вытаскивали на разборку фартовые.

Вот и сегодня, бухает «малина», а он сидит с краю. Внимательно вслушивается в голоса ночи.

Мстительный, недоверчивый, подозрительный, он не утопит волю в бутылке коньяка, не проспит ее под боком шмары. Он уже наслышан о горестях зон, о длинных, холодных ходках на северах и хочет жить и дышать на воле как можно дольше.

— А ты не ссы фартовой доли. Что отпущено судьбой, то и будет, хоть в штопор свернись. Это я ботаю. Тот не фартовый, кто ходку не тянул и северной зоны не нюхал. Но и там, трехаю тебе, свои имеются — фартовые. И в зоне они файнее фрайеров дышат. Секи про то. И заруби на шнобеле — фартовый — везде свой, — говорил Леший.

— Хм, это где ж? — не поверил Бурьян.

— А ты секи! Кому первому из людей Господь наш, уже на кресте, грехи отпустил и ввел в рай? Иль мозги ты проссал? То-то! Вору земные грехи Богом прощены были. Разбойнику все отпутилось. За веру. За раскаяние. А не легавым! Они всюду западло! И на земле, и на небе!

— Всех лихо бьет, — не согласился Бурьян.

— Это ты мне ботаешь? Лихо мусорам без навару дышать. А нам скулить — западло! Потому что закон не велит, — серчал Леший.

— А с чего ты фартовать стал? Ну я, ладно, шанхайский. Иного быть не могло. Ты ж с хрена ли в фарте возник? Как паханом стал? — впервые насмелился Бурьян.

— Леший! Кенты тебя в хазу зовут! — перебил фартовых медвежатник. И пахан заторопился к бараку, куда незадолго до него юркнул рыжий мужичонка, работавший всю жизнь, с самой молодости, грузчиком в универмаге.

Фартовые молча слушали его. А завидев пахана, потребовали:

— Ботай по новой, все, что нам натрехал.

— Рыжуху в универмаг привезти обещаются. Завтра. О том доподлинно услышал от продавцов. Боятся товар брать. Шибко большая партия. Попросили усиленную охрану у легавых, чтоб чего не случилось. Но мусорам не до магазина нынче. Шухер в суде случился. Вряд ли пришлют подмогу сторожу. Потому орут бабы-продавцы. Мол, не хотим за воров в тюрягу влипать. Либо охрану давайте, либо товар не возьмем.

— А что легавые продавцам ботнули? — спросил Леший.

— Сказали, что сторож вооружен. И универмаг в двух шагах от ихней легашки. Если шухер — не то выстрел, крик услышат. Пусть только не спит на дежурстве. Что нет смысла давать дополнительную охрану в магазин, какой глаза в глаза с милицией стоит.

— Лады! Заметано. Завтра позорче будь. В оба гляди, запоминай, куда рыжуху притырят на ночь. Вечером нарисуйся. Вякнешь, что пронюхал, — дал сто рублей наводчику пахан. И, едва тот вышел, послал за ним Фомку проверить, не притащил ли грузчик на хвосте мусоров ненароком?

Но все обошлось тихо. И фартовые, обсев стол голодными мухами, загудели:

— Видать, хвост подпаленный свербит у легавых, коль стремачить в универмаге ссут? — смеялся Фомка.

— А я думаю, ловушка там, — предположил кто-то.

— Полудурок вовсе! Какая ловушка, коль легавые отказались?

— Отказались сегодня, пока рыжухи нет. А завтра, едва получат, мусора и возникнут. Перед самым закрытием, чтоб внезапно.

— Кого внезапно? Их не дозовутся. Хотя и впрямь из мусориловки весь универмаг как на ладони. Вот уж поставила его какая-то блядь с умом. Сколько наших кентов там засыпалось из-за сраного соседства…

— То-то и оно. На универмаге погорели многие. И теперь думаю, уж не пустили они утку, чтоб заманить нас? Обставили все как по нотам. Чтоб мы, прослышав, клюнули на навар. Все. Они и накроют разом, — говорил Леший.

— Да ты что, пахан, разве у наших мусоров мозги завелись, чтоб до такого додуматься? Да откуда они их высосут? Поди, еще после суда не поотмылись! Чего бздишь? Иль разучился мокрить мусоров, иль «маслины» в нагане твоем перевелись? Тряхни мохом! Не дрейфь! А коль слабак в яйцах, мы пойдем. Сами, — предложил Фомка.