Творцы апокрифов - Андрей Мартьянов

– Ага, – Дугал мотнул встрепанной шевелюрой, отчего пара заплетенных у висков тонких косичек размашисто качнулась из стороны в сторону. – Погоди, дай вспомнить… Значит, сначала я угодил к Филиппу Французскому. Тогда, лет десять назад, он только-только взобрался на престол, и держался обеими руками, чтобы не спихнули любящие родственники. Я дрался на его стороне, потом подался к Ричарду. Он с братцами в очередной раз поссорился с собственным папашей, Старым Гарри. Ричарду не слишком везло – против него выступили сговорившиеся Генрих и Филипп, а я понял, что мне надоело рисковать своей единственной шкурой за английских да французских принцев и королей. Какое мне, в сущности, до них дело? Мы никогда не видели от них ничего хорошего. Я решил податься на полдень – никогда там не бывал, а небылиц слышал столько, что в голове не умещалось. Шел себе и шел, никуда особо не спешил, ни во что не встревал, перебрался через какие-то горы и вдруг мне говорят: «Это уже Италия». Италия так Италия, одна страна ничуть не лучше и не хуже другой.

– Италия… – задумчиво протянул Гай, словно пробуя название далекой страны на вкус. – Расскажи, на что она похожа?

– На праздник, – без раздумий ответил Мак-Лауд. – Затянувшийся праздник, который никогда не кончается. Все уже забыли, что празднуют, но не могут остановиться. Еще там все резкое и яркое – и люди, и еда, и цвета, даже запахи. Достаточно на день задержаться в любом городе, чтобы голова пошла кругом. Я не успел даже ничего сообразить, едва выучился связывать между собой пару слов по-тамошнему, как очутился в войске Фридриха Германца, того, которого кличут Барбароссой-«Рыжебородым» – он что-то не поделил с итальянцами, то ли земли, то ли налоги с городов. Но Рыжий требовал от своих подчиненных такого порядка, что я очень быстро сбежал и ушел к его врагам. Мы устроили отличную битву, Фридриху изрядно досталось, но итальянцы, как назло, перессорились между собой, а заодно повздорили с своим папой…

Гай внимал, чуть склонив голову набок и приоткрыв рот. Его заворожили не столько хитросплетения малопонятной ему истории войн на Италийском полуострове, сколько манера Дугала рассказывать, перескакивая с одного на другое, повинуясь известным только ему соображениям и совершенно не обращая внимания на слушателей.

– …Я вдруг решил, что цель всей моей жизни – вступить в папскую армию. Наверное, заразился местным безумием. Итальянцам хорошо – они рождаются с головой набекрень, а я-то ничего не понимал, только разевал рот, глазел по сторонам и, наверное, выглядел как последний дурак. В общем, послужив в папском войске, которое почему-то состояло сплошь из иноземцев, а воевало с сицилийцами, оказавшимися самыми настоящими норманнами, я сказал: «Хватит! Еще немного, дружище, и ты окончательно спятишь в этой стране дешевого вина, сговорчивых девчонок и правителей, всегда готовых вцепиться в глотку друг другу. Италия прекрасна, но тебе лучше держаться от нее подальше».

– Что же случилось потом? – спросил Гисборн, стараясь не засмеяться.

– Ничего примечательного, – безмятежно отозвался Мак-Лауд. – Покидал в мешок имевшееся барахло, расплатился с долгами, сказал приятелям «Счастливо оставаться» и дал деру. Подумал, что настала пора глянуть, как обстоят дела на Острове. Человеку, как я не раз убеждался, хорошо только дома.

– Тогда почему ты не в своем, как его… – Гай тщетно попытался вспомнить не раз упоминавшееся Мак-Лаудом название его родного не то города, не то просто поселения, затерянного где-то на севере в шотландских горах.

– Не в Гленн-Финнан? – Дугал презрительно хмыкнул. – Что мне там делать? Ковыряться в земле или развлекать соседей всяческими россказнями? Кроме того, мне не стоит лишний раз показываться в наших краях. Короли умирают, но у их слуг память до-олгая…

– При чем здесь короли? – Гисборн уже ничему не удивлялся.

Мак-Лауд внезапно замолчал, а потом неохотно буркнул, словно торопясь поскорее отделаться от неприятных воспоминаний:

– Лет десять назад я случайно прикончил одного типа… Сейта, англичанина. Командира отряда, стоявшего в Гленн-Финнан. По нашим, шотландским законам, правда была на моей стороне, а вот по уложениям Старого Гарри кое-кому предстояло на завтрашний день сплясать в воздухе. И происхождение не спасало. Для королевских псов что шотландское дворянство, что наши же вилланы – все едино. Я, конечно, в ту же ночь удрал из-под стражи, но мой папаша мудро решил не рисковать и не ссориться с англичанами, укрывая нашкодившего сынка. Он указал мне на дверь. Тогда-то я жутко разозлился, но теперь понимаю, почему он так поступил. Мне, младшему в роду, все равно ничего не полагалось – ни земли, ни денег. Рано или поздно пришлось бы уходить из дома, искать покровителя, поступать на службу… Тогда я подумал, что у меня имеется все, что нужно человеку – меч и голова на плечах. И отправился на поиски двух самых непостоянных вещей в мире – славы и золота, сам по себе и сам за себя. Ежели я теперь заявлюсь домой, семейство не слишком обрадуется. Папаша наверняка уже отдал Богу душу, значит, всем заправляет мой старший братец, Малкольм. Ему совершенно не нужен нахлебник, да еще с моим характером и привычкой встревать не в свои дела. Такая вот история, – Дугал кривовато ухмыльнулся. – Хватит обо мне. Скажи-ка лучше, ты запомнил, что наговорил отец Колумбан о том, как нам побыстрее добраться? Я обычно не мудрил: ехал от одного города до другого. Там порасспросишь, здесь узнаешь что-нибудь полезное… В любом рыцарском копье найдется местечко для человека, умеющего обращаться с оружием. Гэллоуглас редко остается без работы.

– Кто? – переспросил Гай. Мак-Лауд довольно бойко и правильно говорил на норманно-французском, если не считать тягучего акцента и привычки время от времени вставлять словечки родного гаэльского языка.

– Наемник, – кратко пояснил Дугал, в очередной раз награждая своего коня резким ударом поводьев и пинком в брюхо. Долговязый серый жеребец, купленный в Руане и, несмотря на хвалебные речи продавца, обладавший крайне скверным нравом, зло фыркнул. Гай подозревал, что шотландец нарочно выбрал именно такую норовистую и коварную скотину, чтобы потягаться с ней в упрямстве. Ездить на обычной покладистой лошади он, разумеется, считал ниже своего достоинства. – Так как насчет дорог?

– Сначала до Алансона, – принялся вспоминать подробные наставления святого отца сэр Гисборн. – От него пять или шесть дней по хорошей дороге до Тура через Ле-Ман. В Туре надо найти корабль, уходящий вверх по Луаре. Как утверждал отец Колумбан, это нетрудно – сейчас осень, время ярмарок, и Луара больше похожа на проезжую дорогу, чем на реку. Плыть нам до города Невера, а если повезет, до Роана. Потом сходим на берег и отправляемся в Лион, до него там рукой подать. Оттуда уже проще простого: либо кораблем вниз по Роне, либо верхами вдоль берега. Заблудиться невозможно. Рона впадает в Средиземное море, неподалеку от ее устья стоит так необходимый нам порт Марсель, где мы подыскиваем корабль, который довезет нас до Константинополя. Через месяц-полтора, если все пройдет благополучно и на нас не свалится какая-нибудь столь любимая тобой неприятность, будем на месте.

– Послушать тебя, так попасть в Константинополь – проще, чем с бревна упасть, – вполголоса заметил Мак-Лауд.

– Если не собьемся с дороги, то да, – кивнул Гай.

– Не доверяю я этим кораблям, рекам и морям, – упрямо стоял на своем шотландец.

– Потому что плавать не умеешь, – съязвил Гисборн, припомнив шумное знакомство их маленькой компании с Мак-Лаудом в Дуврской гавани. – Согласен, самое трудное – дорога из Марселя в Константинополь. Но благодаря покойному мэтру Лоншану мы теперь люди богатые, так что наверняка нам подвернется сговорчивый капитан и быстрое суденышко. Кстати, тебя во время столь лихих странствий случайно не заносило в Константинополь?

– Нет, – с заметным сожалением признался Дугал. – В Риме как-то полгода прожил, а в Константинополе не бывал. Говорят, это самый большой и богатый город в мире…

– Проверим, – самонадеянно заявил Гай. К нему возвращалось обычное хорошее настроение, все грядущие трудности казались преодолимыми и незначащими, и на далеком горизонте переливалось всеми красками нарождающегося рассвета притягательное и таинственное слово «Палестина». Мир по-прежнему был прекрасен, и его радостного сияния не могло омрачить даже мрачноватое прошлое попутчика сэра Гисборна.

Спустя ровно пять дней после беседы на Алансонской дороге, незадолго до звона колоколов, отмечающих середину дня, стражники у ворот святого Георгия в городе, называемом Тур-сюр-Луар или Тур-на-Луаре озадаченно скребли в затылках, пытаясь вспомнить, не проезжали ли вчера или сегодня утром мимо них два молодых человека довольно своеобразной и приметной наружности. Стражники уже привыкли, что порой их недолгая память вынуждена совершать подобные усилия, но не жалели – как правило, вслед за мысленным усилием следовало звонкое и блестящее вознаграждение. Сегодняшний случай, однако, не сулил даже самой малой выгоды, ибо вопрошающий обладал высоким титулом королевского гонца и ужасно злился на скудоумие и нерасторопность турской стражи.