Бестии - Ива Одинец

Плюхнулась в кресло. Ноги дрожат, как после десяти километров кросса, сердце стучит, как метроном, выставленный на «presto agitato» при максимальной громкости. Да тихо ты, бешеное…

Прижатые ладони унять не в состоянии. Грудь мешает.

Истерический смех. Удар ладонью по столу.

Старый упырь! О чём можно трепаться полчаса? За неделю не наобщались?

Шаги. Скрип ручки.

Пауза.

Дверь открылась.

Тиг прижимает к груди стопку бумаг, Шахов прячет в карман сотовый. В руке дипломат. Значит, не вернётся.

Остановились посреди приёмной. Всё не договорятся. Тиг у самой двери. Сейчас выйдет первым и…

И всё. Не бежать же следом.

Шахов обернулся.

– Вы свободны. Можете отдыхать.

– Спасибо. До свиданья.

Уже в развороте буркнул «До свиданья».

Тиг молча пропустил вперёд. Скрылся в проёме.

Вот и всё. Чудес не бывает.

Где же сумка… А, в столе, в нижнем ящике.

От неловкого движения ключик выпал – и потерялся на тёмном ворсе ковра. Волосы упали на лицо, сметая слёзы.

Нет, только не здесь. Не на вражеской террито..

– Что ищем?

Кресло мягко отодвинули. Со мной вместе.

Тиг опустился на колени.

Прямо передо мной.

С ума сошёл, на ковролин – в светлых джинсах…

Вскинул глаза.

– Так что ищем?

– К-ключ.

– Этот?

– Спасибо большое.

– Да не за что.

Выпрямился. Глаза хитро блестят.

– Какие планы на вечер?

О боже…

– Ничего такого, чего нельзя отменить.

(ради тебя)

– Ладушки. Только у меня народ там. Сейчас отпущу – и поедем. Я быстро.

(господи, куда ж я без тебя?!)

– Заработаетесь и забудете.

Шагнул ближе. Глаза сверкают, как искры на оголённом проводе.

– Я без тебя не уеду. Только дождись. Пожалуйста.

И исчез прежде, чем дослушал ответ.

Глава 3

11 июня, суббота, 19—00

Город остался позади. Впереди на полнеба – солнце, клонящееся к закату. Машина летит над дорогой, в колонках тихонько играет оркестр Игоря Бутмана, Тиг со смехом рассказывает про чемпионат по пейнтболу в декорациях шиноремонтного завода (арендовали на сутки). Индустриальная зона, как в «Need For Speed», думаю я. Ещё не пришла в себя.

Не могу поверить.

Просто не могу.

Тиг повернул голову.

– Чего молчишь?

– А куда мы едем?

– А куда ты хочешь?

– А как же «Зелёная роща»?

– Да что мы там потеряли?

– Но вас там ждут…

Удар по тормозам.

Ладони стукнулись в приборную доску.

Только не посреди дороги, это же трасса для грузовых…

Взгляд – глаза-в-глаза. Без улыбки.

– Уже не смешно. Давай договоримся. На «ты» и по имени. Ладушки?

– Ладушки.

– Вот так-то лучше.

Он вновь тронул машину.

– Обойдутся без меня. И я обойдусь. Достали за неделю.

Да, лицо усталое. Под глазами тени, бледность резче обычного. Последний месяц выматывается. Говорят, до полуночи на работе просиживает. Да ещё в этом офисе… Я мимо стараюсь не ходить, а он – по шестнадцать часов…

Другой бы уже на всех кидался, как собака – а Тиг такой же лёгкий, солнечный, улыбчивый. И усталость в каждой чёрточке заметна лишь вот так, на камерном расстоянии. А когда замолчал, сжав зубы, на виске дрогнула крохотная жилка – у самых волос, аккуратно подстриженных, по-детски шелковистых даже на вид. Накрыть бы губами… а потом уронить голову к плечу – и, дрожа, ждать, как руки сомкнутся за спиной, а губы раздвинут волосы на затылке и начнут скольжение вниз – и вперёд…

Вздрогнула. Резко потрясла головой.

Что за бестолочь… Почему не могу просто обнять его за плечи – или хоть положить руку на колено? Ведь чего проще… Сам позвал…

А что, если совсем не для этого?

А для чего же?!

Не знаю. Ничего плотского в глазах, когда приглашал меня, не было. А теперь город (со всеми гостиницами) – в полсотне километров позади, до ближайшего – Воздвиженска, краевого центра – ещё больше. Час наедине…

И ни единой попытки коснуться, сократить расстояние…

Что он задумал?

С обычным весёлым лукавством Тиг повторил:

– Так куда ты хочешь?

– Всё равно.

(лишь бы с тобой)

– Тогда… почти приехали.

В десятке километров к западу – гора, за ней – Воздвиженск. Больше вокруг нет ничего. Лишь бесконечные поля, насколько хватает глаз. Кое-где вьются грунтовые дороги. Но ни одна не ведёт к возвышенности, где мы остановились. А трассу я давно потеряла из вида. Может, потому, что машину ни разу не тряхнуло. «BMW 603Ci», кроссовер – а шёл как внедорожник. Умелое вождение… либо я всё это время летела в облаках, пьяная от одной лишь мысли, что он рядом…

– Приехали.

Щёлкнула ручка двери со стороны водителя.

Моя не поддалась.

– Помочь?

Спина вжалась в кресло, ноги напряглись. Теперь-то уж касания не избежать…

Нет. Лишь волна тёплого воздуха вдоль руки, успевшей отдёрнуться. Проклинающей себя за это…

Пока лихорадочно соображала, что сказать, дверь распахнули. Уже снаружи.

Протянутая рука оказалась надёжной, как стальной поручень, пусть и тонкий.

Светский лоск – и детская непосредственность. Сплав, сводящий с ума.

Ноги до колен утонули в траве – жёсткой, выгоревшей. Земля сухая насквозь, шпилька может провалиться в трещину… Вот и повод не отпускать руку.

Да, выйти стоило. Небо больше не отсекает крыша машины. Вокруг – мир, наполненный голубым (чистейшее небо), зелёным (рисовые поля), золотистым (пшеничные) … Над горизонтом – оранжево розовеющие облака, что скоро растворятся в закатном зареве.

Нестерпимая красота. Плакать хочется.

– Красиво?

– Очень.

– Далеко смотришь.

Вздох застрял в горле. Пальцы впились в руку Тига.

Под ногами – бездна. Едва ли не глубже неба. Каменистая отмель – и тёмная вода до центра поля зрения. Дальше – вновь золотистые и зелёные прямоугольники.

Десять сантиметров до носков туфель. Капот – вровень. Значит, до колёс – полметра.

Справа чуть меньше. До меня. А вот на чём стоит Тиг… Подошвы щегольских сандалий на примятой траве… да есть ли под ней ещё земля?

Эльф. У Толкиена ходили через реку по натянутой верёвке не толще тетивы. Не балансируя.

Потянула его руку к себе, обеими прижала к животу.

Не двинулся с места. Глаза ждущие.

– Отойди лучше. Вдруг оползень…

– А сама не боишься?

– Нет. Ни высоты, ни глубины.

– Никакой?

– Никакой.

– Даже этой?

Ему не пришлось наклоняться. Как и мне – закидывать голову. Подогнувшиеся колени уравняли обоих в росте… и губы оплели друг друга – как могли бы пальцы рук в жаркой схватке на рычаге управления… взаиморастворение – в жажде ещё более тесного единения… ещё исступлённей, ещё глубже, в давно уже безвоздушном пространстве…

Тиг оборвал поцелуй – так и не ставший влажным из-за сжигающего нас жара. Хрипло приказал:

– Пошли в машину.

Вот она, сталь, её просто не могло не быть под толстым слоем обаяния а-ля герой Крапивина. Не мальчишка – воин. Совершающий головокружительный путь по ассимптоте, чья середина прошла через узловую точку этого богом забытого городка. Пауза изгиба вот-вот перейдёт в вертикальный взлёт в плюс-бесконечность – но прежде… пусть случится всё, что можно.

Дверь не захлопнулась. Закрыть некому. Словно связанные проводами под током, тела бросило на спинку кресла. За руками, прожигающими так, словно нет одежды, под кожей устремилась вязкая волна тепла, тёмный огонь глубоко внутри выбросил первые лепестки. Искать вслепую… лишь бы не разъединились губы…

Его пальцы сжали мои у самой цели.

– Не надо… я и так на пределе…

– Но…

– Просто дай мне…

Почти всё снял сам. Не то ни на блузке, ни на рубашке не осталось бы пуговиц. А с молнией на джинсах не справиться – дрожь вывела руки из-под контроля. Последнее, что смогли – обвиться вокруг его шеи, намертво зафиксировав себя ногтями где придётся. Глаза перед глазами. Раскрытые вздрагивающие губы. Горячечное дыхание… По спинке вниз до упора… Колени настежь… Ну же…

Он мотнул головой. Выдох сложился в шёпот:

– Только не так… не сразу…

Если захотел не сегодня… как давно он ждёт? Как мог сдерживать себя весь последний час, чтоб ни взглядом, ни касанием… Как может сейчас? Как может он – когда уже не могу я?!

– Пожалуйста…

Ответ – нет. Что означает лишь максимально полное «да». Не словами.

Не подчиняет. И не просит подчиниться. Лишь руки раз за разом властно-бережно отрывают льнущее тело, укладывают обратно, погружая в плавкий слой ослепительной, неразумной радости… Один запах кожи – нежной, прозрачной, сплошь в веснушках, как моя – способен поднять в нирвану. Чистый, тёплый, яркий, бесконечно родной – звучащий в полную силу теперь, когда влажная кожа растворила остатки утреннего парфюма, сохранив лишь грейпфрутовые и табачные нотки… ах да, он же курит… но как, как губы могут быть такими свежими и естественно сладкими… невозможно…