Командир атакует первым - Василий Шевчук

Как вел бой, как стрелял - ни тогда, ни потом не сумел объяснить. Не помню даже, как домой пришел. Зато на всю жизнь запомнил разговор с комэском Карначом. Не выручило даже сообщение о сбитом мной "юнкерсе", пришедшее, оказывается тут же после возвращения. Оказывается, случайно, именно случайно мне удалось сбить самолет противника. Сам я ничего не видел.

Долго Степан Карнач вспоминал мне этот случай - и первый бой, который мог оказаться последним, и первую победу, которой могло не быть, и, главное, свои слова, сказанные перед вылетом: "От меня не отрываться". Он очень образно, не стесняясь в выражениях, объяснил мне, что мог и сам напасть на "юнкерсы", и насшибать их "себе на счет - им на страх". Но у него был приказ - разведка. По поводу моего бормотания об инициативе в бою вразумил: "Инициатива военного человека всегда, везде и во всем должна быть направлена на выполнение замысла, решения, приказа командира". Эти слова крепко запомнились.

С тех пор было немало боев, вылетов на разведку, на прикрытие бомбардировщиков, штурмовиков, где я ходил у капитана ведомым, пока сам не стал ведущим пары. И всегда был признателен командиру за урок...

В тот первомайский день противника мы не встретили и во втором вылете, хотя "провисели" над передним краем почти до полной выработки горючего.

Около двенадцати часов получен приказ на третий вылет - прикрытие группы пикирующих бомбардировщиков. Пе-2 должны были бомбить один из мостов.

Авиации противника опять не встретили. Не было даже зенитного огня. Становилось все более понятным одно: немцы берегут силы для наступления. Но когда оно будет?

Три вылета почти без перерыва, хотя и без воздушных боев. Мы подустали и уже собирались в столовую: сегодня наш праздник - и какое бы там ни было, а праздничное застолье будет.

В это время команда: "Капитан Карнач, лейтенант Шевчук - к командиру полка!"

Подполковник Кутихин встретил нас как-то по-домашнему просто. Начал разговор:

- Карнач, Шевчук... Я понимаю, вы устали. Но нужен еще вылет. Идут соседи, штурмовики. Сами понимаете, спокойного воздуха не может быть вывели немцев из себя. Ваши пары - самые опытные. Штурмовикам во что бы то ни стало нужно отработать и вернуться. Понимаете, вернуться именно сегодня. Взлет в 13.10. Сбор - как обычно. Остальное знаете сами. Прилетите - и отдыхать.

Командир вздохнул:

- Первый военный май... А до войны... Карнач, Шевчук, помните?..

Он обнял нас обоих за плечи:

- С праздником. С праздником, ребята. Вернетесь - отметим. По-фронтовому отметим...

Штурмовики получили задание уничтожить артиллерийские позиции противника севернее Феодосии. Мы идем выше и правее их группы. "Горбатые", как называли на фронте Ил-2 за их высокую кабину, летят плотным строем, словно журавли перед опасностью, жмутся друг к другу. И действительно, опасность подстерегала эти самолеты всюду. Не всегда спасала их броня от огня с земли и с воздуха. До тех пор пока Ил-2 оставался одноместным, без стрелка-радиста, уступая истребителю в маневренности, штурмовик без прикрытия легко становился жертвой "мессеров".

Хотя мы, летчики-истребители, и подсмеивались над штурмовиками, по-дружески шутили, что-де они не летают, а землю пашут, но с полным основанием считали - по мужеству летчикам-штурмовикам в военной авиации нет равных.

В первые же месяцы пребывания на фронте мне, как и остальным летчикам полка, нередко приходилось работать со штурмовиками. Я уже знал многих из них, тем более из полка, который базировался на пашем аэродроме. Особенно нравился мне их командир, майор Шутт. Запомнил я его сразу. И не только потому, что уже встречал лейтенанта с такой же редкой фамилией. Запомнил я его по первым же совместным боевым вылетам. Когда майор Шутт руководил действиями штурмовиков, можно было твердо сказать - задачу свою они выполнят во что бы то ни стало.

И вот четыре дня назад, перед самыми первомайскими праздниками, не стало этого замечательного человека, летчика редчайшей воли и мужества.

Ранним утром мы, готовые к выруливанию и взлету на задание, увидели, как над аэродромом пролетела пара штурмовиков - майор Шутт возвращался со своим ведомым из разведки. Даже с земли самолет ведущего представлял удручающее зрелище - в крыльях зияли огромные отверстия, за стабилизатором и килем тянулись лоскуты перкаля. Машина шла неуверенно, словно управлял ею не один из асов полка, а новичок, впервые севший в кабину. Было ясно - с летчиком случилась беда. Тем не менее ведущий пропустил на посадку первым своего подчиненного. А его самолет, пробежав по аэродрому, развернулся на сорок пять градусов и остановился.

Нам вот-вот взлетать, а штурмовик стоял в центре аэродрома, и летчик из кабины не показывался.

Все, кто был свободен, бросились к самолету. Голова комполка безвольно склонилась на грудь, лицо залито кровью. Вместо правой кисти руки - кровавое месиво и белеющая сломанная кость. Реглан на животе разорван, набух кровью...

Смертельное ранение летчику было нанесено прямым попаданием снаряда в кабину. Теряя сознание от боли, потери крови, без правой руки, левой он пилотировал подбитый самолет и привел его на аэродром... Через несколько минут майор Шутт скончался{1}.

Гораздо чаще, чем летчики других родов авиации, не возвращались штурмовики из боевых вылетов. Но те, кто сумел вернуться, снова и снова уходили на штурмовку врага. Часто без сопровождения истребителей.

И вот сейчас, поглядывая сквозь фонарь кабины на неповоротливые, тяжело груженные штурмовики, я повторял про себя слова подполковника Кутихина: "Штурмовикам нужно отработать и вернуться. Вернуться именно сегодня".

Каждый из фронтовиков знает, как невыносимо тяжело лететь обратно, пусть даже с большой победой, но если в строю нет товарища. Гнетущая тишина в землянке, где еще недавно, час назад, был он, невернувшийся, Молчаливый траур в столовой, где рядом с твоим местом - его, невернувшегося. Тоскливый взгляд механика самолета - его, невернувшегося...

Нет, штурмовики должны вернуться все. Это зависело от меня, от Виктора Головко, от Степана Карнача, от его ведомого, Александра Лашина. Мы сделаем все возможное и невозможное, чтобы они вернулись. Пусть нас всего две пары.

В наушниках шлемофона хрипловатый, искаженный несовершенством радиостанции (из-за чего, кстати, многие летчики и не принимали ее всерьез) голос ведомого, Виктора Головко:

- Командир, что-то с мотором. Температура... Похоже, вода кипит.

Кипит вода. Это значит: двигатель не охлаждается. Несколько минут - и мотор заклинит. Самолет беспомощен. Останется только одно - искать площадку для вынужденной посадки или прыгать с парашютом. А внизу вражеская территория.