Плутония. Земля Санникова. Библиотека фантастики в 24 томах. Том 3 - Владимир Обручев

Суть затронутого здесь вопроса в том, что до Обручева многие горные образования в Сибири считали очень древними, не замечая существенных изменений за короткое по геологическим масштабам время. В. А. Обручев, открыл новый счет времени. Он убедительно показал, что на древнем темени Азии уже заметны и даже играют решающую роль молодые тектонические процессы. Во многих местах, где ему довелось побывать, совсем не так уж давно приходили в движение большие участки тверди — и тогда, к примеру, неожиданно опускался участок Санганской степи и на месте его возникал байкальский залив, который так и был назван: «Провал». Увидеть роль молодых поднятий и разломов, прочесть и понять эти знаки, словно выведенные гигантами под холодными небесами Сибири — дугами гор, разломами и огромными глыбами, — именно это дано было Обручеву.

Лишь однажды, в 1914 году, посетил ученый Алтайскую горную страну, но этого оказалось достаточно, чтобы рассмотреть поразительное явление, выведать настоящий секрет этих гор: давным-давно рождены они, но совсем недавно новые силы привели их в движение, частично разрушили старые складки, буквально разломили их и местами разорвали. На древнейших хребтах-складках образовался новый затейливый рисунок, проявились новые знаки. Их-то и прочел Владимир Афанасьевич. Он образно назвал их «современным сбросовым нарядом прежнего складчатого Алтая». Легко сказать, легко назвать явление, если оно стало понятным, но вдумаемся: не страницу древней рукописи, испещренную письменами, разобрал ученый, а с высоты птичьего полета сумел оглядеть необъятный простор горной страны и прочесть ее сложное, непонятое дотоле прошлое. Можно только представить себе, как ополчились на него критики и коллеги-ученые. Никто не хотел верить, что Алтай рождался дважды — в первый раз тогда, когда поднялись складки, и второй раз тогда, когда они были смяты и перечеркнуты новыми движениями коры! Поверить в это было, пожалуй, так же трудно, как во второе рождение человека. Но правота ученого была вскоре подтверждена.

Неиссякаемая энергия, эрудиция и опыт ученого помогали воспитанию новых поколений специалистов. Еще в 1915 году Владимир Афанасьевич сотрудничал в Комиссии по изучению естественных производительных сил России. В 1930 году эту комиссию сменил Совет по изучению производительных сил. В Совете Владимир Афанасьевич Обручев проводил научные конференции, был научным руководителем Северной, Нижне-Амурской, Ойротской экспедиций, постоянным членом президиума и одновременно — консультантом по проблемам геологии.

В. А. Обручев был директором Геологического института, председателем комиссии (комитета) по изучению вечной мерзлоты, возглавлял Отделение геолого-географических наук Академии наук СССР.

Во время Великой Отечественной войны Владимир Афанасьевич в Свердловске руководит поисками наиболее перспективных месторождений полезных ископаемых. В центре его внимания — восточные склоны Урала и Сибирь. Стране нужны для победы железо, марганец, алюминий, нужно многое, а главное — в очень короткие сроки. Геологические прогнозы Обручева подтверждают практика, поиск. Через месяц после победы ему присваивается звание Героя Социалистического Труда.

Одна за другой выходят его книги. Это и многотомные научные работы, и книги для широкого круга читателей. Хочется особо отметить три его научно-популярные книги, увидевшие свет в 1940–1956 годах: «От Кяхты до Кульджи», «Мои путешествия по Сибири», «По горам и пустыням Средней Азии». Это воспоминания и одновременно размышления о своем пути в науку. Книги эти помогают воссоздать образ ученого и путешественника, наставника и человека.

До конца долгой жизни (Владимир Афанасьевич умер в 1956 году) приходили письма. Это и восторженные отзывы от читателей и любителей фантастики, и письма его многочисленных учеников. Одно письмо особенно растрогало Обручева. Оно пришло из Ташкента в 1949 году и было как бы напоминанием о далеком-близком, о молодости, о давних походах. Вот это удивительное письмо:

«Глубокоуважаемый Владимир Афанасьевич!

Примите глубокое мое к Вам уважение и прежде всего простите за беспокойство.

На днях мне посчастливилось приобрести Вашу книгу «По горам и пустыням Средней Азии». В описании путешествий по Пограничной Джунгарии 1905, 1906 и 1909 гг. упоминается о Вашем проводнике Гайсе Мусине Мухарямове и его сыне Абдубекире.

Простите меня за чисто человеческую слабость, но вторую часть Вашей книги я читал с таким большим чувством и волнением, что по окончании чтения я уже не мог не написать Вам об этом. Дело в том, что я уже, можно сказать, малышом слушал как увлекательную сказку о Ваших путешествиях. Мать моя (дочь Вашего проводника Гайсы), бывало, целыми вечерами рассказывала, как мой дед водил по «нашим» горам и степям русского профессора и его сыновей, тоже ученых. Разные мелкие и большие эпизоды живут в памяти моей матери до сего дня!

И вот я, внук Гайсы, осмелился и решил выразить Вам от имени наших «старших» благодарность… за что? Да хотя бы за то, с такой Вы теплотой упоминаете (и неоднократно) о простых людях.

Не сочтите, пожалуйста, за нескромность — я очень бы просил Вас, Владимир Афанасьевич, если это можно, прислать мне одну фотографию (копию), где сняты мой дед Гайса или Абдубекир, так как у нас нет.

С сердечной признательностью к Вам, хочется хранить, как семейную реликвию.

На этом кончаю. Простите за беспокойство.

Желаю Вам еще долгих лет здоровья и плодотворной работы!

С искренним преклонением Ф. Хабибуллин».

Читая статьи ученого, невольно ловишь себя на мысли о хорошей литературной подготовке: работы отличают простой, ясный язык, лаконичный стиль и образность, доступность для читателя. Вот, к примеру, небольшой отрывок из работы, посвященной проблеме выветривания горных пород и образования лессов: «Какова же конечная цель этой деятельности выветривания и раздувания в Центральной Азии? Свести все хребты, сгладить все скалы, превратить всю поверхность в плоские холмы и увалы без малейшего выдающегося утеса — словом, уничтожить все препятствия для свободного передвижения воздуха — вот к чему стремится ветер и его сообщники в своей разрушительной деятельности, и многое он уже успел сделать в этом отношении…» Отрывок этот не является чем-то исключительным, многие страницы, написанные рукой ученого — и одновременно писателя, — дают нам доказательства высокой его культуры, свободного владения словом — точным, емким и непременно несущим в себе все признаки личного отношения автора к сложнейшим вопросам. Это качество, несомненно, признак человека увлеченного, даже страстного. И не так просто отделаться от воздействия завораживающих образов и развернутых метафор, выстроенных словно по мановению волшебной палочки. Можно и в самом деле подумать, что ветер — это враждебная Обручеву сила, пожалуй, даже враг номер один, и о его разрушительной деятельности, сглаживающей рельеф пустыни, исследователь говорит с искренней болью и горестным чувством. И тут же вспоминается «диагональный» стиль иных современных филологов, и все становится на свои места — и рука невольно тянется к тому В. А. Обручева. Да, не случайно читатель уже давно сделал выбор, и ему по сердцу пришлись описания природы и удивительных доисторических животных, путешествия и приключения, зато сухие, неинтересные статьи, в которых Обручева-фантаста упрекали за схематизм характеров героев, за грехи чисто литературные, забыты так давно и прочно, что и вспоминать о них здесь не хочется.