Регент - Николай Романов

Найден мгновенно помрачнел:

– И в самом деле… Он же меня специально предупредил. А я тут с глупыми вопросами…

Он сконфузился, виновато почесал затылок и через пару минут совсем уж пустого трепа ретировался.

Осетр снова расположился на койке и вскоре почувствовал, что его неумолимо клонит в сон.

Странно, ведь только что бездумно провалялся!.. Обычно «росомахи» после этого чувствуют себя прекрасно отдохнувшими.

Возможно, необычная сонливость была психологической реакцией на пребывание в плену. А может, физической – на «работу» с пространственной бомбой.

По большому счету, конечно, такие «эксперименты» должны делаться под неусыпным контролем медиков, со сдачей разного рода анализов, с томографическими исследованиями, или как они там называются… Кто знает, может, эти «Магеллановы Облака» – жуткий вред для организма…

Однако ничего не поделаешь, до томографических исследований нам как до… Магеллановых Облаков! Можно, конечно, напроситься на эти исследования, да только «росомахи», так не поступают. С точки зрения любого «росомахи» ничего с ним, Осетром, не случилось! Ну побывал в плену… Так ведь не пытали, не мучили… Не бегал по джунглям-пустыням, не перенапрягал мускулы рук-ног и сердечную мышцу, не жил неделями впроголодь, не пил, задерживая дыхание, болотную воду… Небось, каперанг Приднепровский велел главному медику дать пару дней отдыха, сам бы Сибирских никогда о «росомахе» не озаботился.

Эти гвардейцы, господин капитан первого ранга, ребята железные, для них все плены и схватки – мелочь…

Заснуть Осетру не дали.

Люк в каюту дематериализовался, и через комингс перешагнул сам капитан корабля.

Осетр вскочил с койки, но Приднепровский махнул рукой:

– Лежите, Башаров, лежите!

Следом за командиром в каюту никто не вошел, и Осетр понял, что разговор его ждет из тех, что происходят с глазу на глаз.

– Это по моему приказу Сибирских упек вас на внеочередной отдых. – Каперанг обвел взглядом каюту, как будто впервые очутился на борту военного корабля.

Осетр ждал продолжения.

– Я получил из Адмиралтейства приказ немедленно откомандировать вас и старшего лейтенанта Мормышева на Дивноморье, в распоряжение полковника Засекина-Сонцева.

Осетр кивнул, хотя это объяснение совершенно не объясняло, с какой стати его упекли едва ли не под домашний арест.

– Более того, мне приказано объявить капитана Башарова погибшим при исполнении воинского долга в схватке с пиратами и доложить об этом по всем флотским каналам. Вашей десантной роте уже объявлено о случившемся.

«Яна!» – встрепенулся Осетр и вскочил с койки.

– А девушке… А заложнице… А княжне Чернятинской?

Приднепровский чуть помрачнел:

– Заложнице мы пока ничего не говорили. Никаких приказов не поступило. Тут решать вам самому, капитан.

– Я понимаю… – Осетр задумался.

Конечно, ему жутко хотелось снова увидеть Яну.

В конце концов, он это заслужил. Так повелось испокон веков: мужчина, спасший женщину, всегда получает приз. Жаркие объятия, страстные поцелуи, слова признаний, произносимые громким шепотом. И плевать на чужие уши!

Так оно все выглядит в немногих мелодраматических фильмах, которые ему довелось увидеть.

Но Остромир Приданников – не артист мелодрамы. Вокруг не съемочные декорации, а реальная жизнь, со всеми ее сложностями и потенциальными угрозами. И, наверное, лучше всего сейчас с Яной не встречаться. И ему будет спокойнее, и ей. А оказавшись на Дивноморье, от немедленно отправит ей сообщение на домашний адрес. Так будет лучше всего. Легче всего. Правильнее всего. Безопаснее всего. И не только для них двоих.

– Вы не говорите княжне Чернятинской, что я погиб, господин капитан первого ранга. Скажите, что мне придется выполнить срочное задание государственной важности и что для моей же безопасности она не должна задавать лишних вопросов и рассказывать кому-либо о том, что с нею случилось. Даже родителям. Они, конечно, будут допытываться. Надо бы им помочь… с осознанием ситуации.

– Понимаю. – Каперанг одобрительно кивнул. – Для своего возраста вы удивительно мудрый человек, Башаров…

«Да ладно вам будущему правителю жопу лизать!» – хотел было сказать Осетр с досадой.

Однако промолчал.

Наверное, потому, что такая реплика стала бы откровенно немудрой. А показать Приднепровскому, что он ошибается в оценке капитана Башарова, было бы еще более немудро.

– В общем, все правильно, капитан. Сначала государственные дела. Личные проблемы мы все будем решать потом.

– У вас есть семья?

– Нет.

– А если бы была?

– Если бы была… – Каперанг тяжело вздохнул. – Я вам честно скажу, капитан… Если бы у меня была семья, я бы сто раз подумал, что для меня важнее. И если бы посчитал семью, то ушел с государственной службы… Но давайте о делах. – Приднепровский перешел на официальный тон. – Через несколько часов «Святой Георгий Победоносец» и призовой пиратский эсминец берут курс на базу «Орион». Там будет организована скрытная эвакуация вас с борта фрегата на Новый Санкт-Петербург. До момента эвакуации, как вы понимаете, придется провести время в этой каюте. Вас никто не должен видеть. Это вопрос безопасности и конспирации.

– Понимаю.

– Старший лейтенант Мормышев будет откомандирован в столицу явным порядком. В Петрограде вы встретитесь и дальше, на Дивноморье, проследуете уже вместе. А там, как я уже сказал, поступите в распоряжение полковника Засекина-Сонцева. Вам все ясно, Башаров?

– Так точно, господин капитан первого ранга!

– Вот и прекрасно! – сказал Приднепровский. – Отдыхайте! До момента эвакуации с вами будет в контакте только старший лейтенант Мормышев.

И каперанг покинул каюту.

А Осетр задумался.

Глава четвертая

Граф Василий Илларионович Толстой, министр имперской безопасности Росской империи, сидел в своем рабочем кабинете, вознесенном на самый верх здания министерства, и разглядывал висевший перед столом видеопласт.

На видеопласте замерли строчки анонимного письма, из-за которого министра вызывал к себе сегодня государь-император.

Сетевого агента, носящего личину Павла Григорьевича Курлова[1], Толстой выключил – задание, полученное от государя, должно было выполнять с особой аккуратностью и особым уровнем секретности. Иначе можно и головы не сносить.

Василий Илларионович, представитель одного из древнейших дворянских родов, выпустивших в мир множество великих людей – от писателей до маршалов – занимался таким родом человеческой деятельности, который требовал одновременно и смелости, и осторожности.