Живи в удовольствие (ЛП) - Райз Тиффани

– Гадость.

– Ты хочешь дослушать историю или нет?

– Рассказывай.

– Джульен был так красив, что мне пришлось выпить весь бокал вина, чтобы набраться смелости и подойти к нему.

– И ты подошла, и он был умен и смешон, и мил, и все то скучное дерьмо, в которое влюбляются женщины?

– Все это и более, – ответила Реми. – Мы вместе гуляли по дому. Роскошному дому. Каждая комната была обставлена на различную рождественскую тематику. Он был словно из сказки или фильма. Я никогда ничего подобного не видела, никогда не ощущала подобного. Та ночь была идеальной. У тебя когда-нибудь был такой идеальный момент, что ты знал, что будешь помнить его всю свою жизнь, если будешь жить этим моментом?

– Никогда, – сказал Меррик. – Но хорошая мечта. Как жаль, что мечты врут.

– Это и ощущалось как сон, только это был не сон. Это была реальность.

Реми закрыла глаза и снова обнаружила себя в том доме, той ночью. Она и Джульен стояли у каминной полки, усеянной дюжиной желтых свечей в антикварных латунных подсвечниках. Комната была наполнена винтажными игрушками и елью, которая возвышалась от пола до потолка. Серебряные и золотые звездочки на дереве отражали танцующий свет от камина. Она никогда не была тем типом девушек, которые верили в любовь с первого взгляда. И затем она встретила Джульена, и в ту ночь, одну идеальную ночь, она поверила.

– Должно быть, этот парень был особенным, – отметил Меррик.

– Я думала, он мог быть таким. – Реми знала, что она худшая в мире врушка. Могла бы с таким же успехом сказать правду. – Я не знала, насколько особенным он был, потому что он сказал только свое имя – Джульен. Мы говорили обо всем и ни о чем. Не помню, о чем, кроме как он смешил меня и задавал вопросы, словно хотел знать обо мне все. И, прежде чем я осознала, вот мы, стояли под омелой.

– Самый лучший поцелуй? – спросил Меррик.

– Самый лучший поцелуй, – согласилась она, вспоминая как губы Джульена немного дрожали при первом легком прикосновении. Нежность быстро переросла в страсть, и она не заметила, как ее руки оказались на его спине, а его губы на ее шее, ее ухе, ее горле. Каждое последующее Рождество она думала о Джульене. Огоньки, дерево, аромат ели и свечей возвращали воспоминания. Может, поэтому она не могла представить, как проводит Рождество с Брайаном Роузлендом. Рождество уже было заклеймено Джульеном и тот идеальной ночью, которая была всем, что она хотела, но никогда не просила.

– Полагаю, произошло неизбежное, – сказал Меррик.

– Мы нашли пустую гостевую спальню. Мне показалось, что я заперла за нами дверь.

Меррик поморщился. – Вижу, куда все идет...

Реми кивнула, ее лицо покраснело от воспоминаний.

– Мы долго целовались. Джульен казался немного взволнованным, и я не хотела торопить события, поскольку мы только что познакомились. Но затем он расстегнул мое платье и свою рубашку... и свои брюки... и затем.

– И затем?

– И затем, когда все остальное происходило, он сказал кое-что странное, и я остановилась.

– Странное? Что? Он отрицал Холокост или что-то вроде того?

– Он сказал... «Это ощущается лучше, чем я себе представлял».

Меррик склонил голову на бок.

– Лучше, чем представлял? То есть у него никогда не было девушки, чтобы делать всякие штучки? Предполагаю, ты делала особую штучку.

– О, да. Я делала особую штучку. С удовольствием. И когда он намекнул, что ни одна женщина не делала для него этого, я протрезвела и спросила, сколько ему было лет.

– Вот черт, – ответил Меррик.

– Меррик, я была полуобнажена в постели с девственным сыном одной из самых влиятельных семей в индустрии чистокровных скачек, которому едва-исполнилось-семнадцать.

– У-упс.

– Две секунды спустя я сказала ему, что мы должны остановиться, и открылась дверь. Мое платье были спущено, его пиджак был снят, его рубашка распахнута, его брюки расстегнуты... и все это увидела его мать.

Глаза Меррика стали комично большими. Реми рассмеялась бы, но болезненность воспоминаний все еще не отпускала.

– Насколько было плохо? – спросил Меррик. Она оценила, что он, кажется, понял тяжесть ситуации, а не отпускал шуточки про миссис Робинсон.

– Плохо. Мама Джульена выпила чуть-чуть больше рождественского пунша. Она быстро перешла на визг, который услышали все на вечеринке.

– Ох, это плохо.

– Очень плохо. Появились мои родители и стали защищать меня. Его родители называли меня очень некрасивыми словами. Отец сказал отцу Джульена: «Сэр, контролируйте свою жену». А пять минут спустя мой отец и его отец дрались. Физически дрались. Папа подарил мистеру Брайту подбитый глаз, а мистер Брайт папе кровавый нос. Чудо, что никто не вызвал копов.

– Дерьмо.

– Матери оттаскивали отцов друг от друга, но все едва не превратилось в кошачью драку, пока не появились мистер и миссис Райли и всех успокоили. Бедный Джульен умолял всех заткнуться и оставить нас наедине, чтобы мы смогли поговорить. Но его родители выволокли его, буквально выволокли его от меня, и он постоянно извинялся передо мной. «Прости Реми. Я должен был сказать. Прости...»

Она до сих пор слышала слова унижений, звенящие в ее ушах.

– И с этого началась вражда? – спросил Меррик.

– Это было начало. Мои родители были обозлены на Брайтов за то, что те устроили сцену и обвинили меня в соблазнении их мальчика. Брайты были обозлены на моих родителей, потому что мои родители обвиняли Джульена из-за лжи о его возрасте. Он не лгал, к сведению. Я не спрашивала его о возрасте. Ни разу не пришло в голову спросить, пока не стало слишком поздно. А я просто стояла там в шоке, ничего не говорила и думала, что меня сейчас стошнит и пыталась уберечь папу от убийства его отца. Мне не удалось поговорить с ним, сказать, что мне жаль, даже попрощаться с ним. Все было ужасно.

– Ты не сделала ничего незаконного, – сказал Меррик. – Тебе было двадцать два. А законный возраст в Кентукки – шестнадцать.

– Мне нужно знать, почему ты запомнил этот юридический факт?

– Неа, – ответил он. – Значит, ты больше не видела Джульена?

– Мои родители запретили контактировать с Джульеном. Я не видела его с той ночи. Даже ни на одной гонке.

– Куда он пропал?

Она пожала плечами и притворилась, будто никогда не искала его и не задавала себе тот же вопрос. Каждую скачку она искала его.

– Он исчез. И это все. Только его семья так и не простила мне почти соблазнение его сына, и моя семья до сих пор не простила им мое публичное унижение, наше, на вечеринке.

– Ты простила его? – спросил Меррик.

Реми улыбнулась.

– Джульен не сделал ничего неправильного. И пока его мать слетала с катушек, называла меня всеми возможными вариациями шлюхи, потаскухи и блудницы, он стоял перед родителями и защищал меня.

– Блудницы?

– Думаю слова «блондинистая Иезавель8» так же были упомянуты. Джульен сказал ей прекратить. Он сказал всем прекратить.

– Как мужчина. Одобряю.

– Сейчас ему двадцать один. Я продолжаю думать, что мне следовало... но это не важно. Это было давно.

Меррик посмотрел на нее с серьезностью во взгляде.

– Ты скучаешь по нему, – заявил он.

Реми не стала отрицать.

– С ним у меня был идеальный момент. Их не так много в моей жизни.

– Это было четыре года назад? Думаешь, ваши семьи забудут обо всем спустя четыре года.

– Судя по всем непристойным разговорам в новостях, они не забыли. В этом СИ интервью миссис Брайт назвала нас фермой «белого отребья».

– Изящно.

– Папа назвал Брайтов «чванливыми снобами». Я очень надеюсь, что Джульен не читал эту статью.

– Так что ты собираешься делать, когда снова увидишь Джульена? Набросишься на него?

Реми рассмеялась над нелепостью его предложения. Она не видела его четыре года, и единственная причина, почему она хотела встретиться сейчас, это сказать, что его родители могли мухлевать на скачках? Это с трудом можно назвать эротическим воссоединением.