Великая формула здоровья. Уникальный семинар автора, который помог миллионам - Майя Гогулан

Мои силы рухнули. Я снова стала болеть: то грипп, то ангина, то поранила ногу, туда попала грязь, и началась эпидермия. Нога страшно чесалась и покрывалась пузырьками с прозрачной жидкостью, быстро превращающейся в гной. Началось воспаление. Ступня сделалась фиолетово-красной. Краснота поползла от ступни к колену. Лекарств не было. Когда мне стало совсем плохо, мама привела какого-то военного врача. Врач, осмотрев ногу, сказал: «Да – а! Плохо дело! Если дойдет до колена, надо будет ампутировать». И с этим ушел.

Я была в ужасе от такой перспективы, хотя осознать в полной мере нависшее надо мной несчастье, конечно, не могла. Да и что я могла тогда?! Слабая, голодная, трудно переносящая холодный климат, измотанная приступами малярии, единственное, что я могла – каждое утро раскрыть одеяло, смотреть на лиловую линию, ползущую по ноге, подбираясь к колену, и приказывать ей: «Спускайся! Спускайся! Уходи! Прочь! Исчезни!» И через какое-то время она остановилась! А затем, к удивлению всех, словно подчиняясь моей команде, начала спускаться, затухать, и наконец исчезла совсем.

Но вот с чем я справиться не могла очень долго, так это с малярией. Приступы приходили через день и в определенный час, где-то после полудня: с кончиков пальцев рук и ног начинал подступать страшный холод, постепенно он двигался по всему телу, и меня начинало трясти. Сколько бы на меня мама ни накидывала одеял, теплых платков, какие бы грелки ни подкладывала к стопам – ничего не помогало: приступ наваливался, и меня трясло часа три-четыре, а потом я, как выжатая тряпочка, проваливалась куда-то в небытие.

Я приходила в себя лишь на второй день, страшно ослабленная, способная только спать. Я брала книгу, и через полчаса опять проваливалась в сон, через минут двадцать, поднабрав силенок, снова начинала читать, и снова повторялось то же самое. Так длилось больше года. Меня поили полынью, где-то доставали акрихин, с фронта папа передавал хинин. Все безрезультатно. Приступы продолжали трясти меня через день.

Приехал друг отца с фронта, дядя Павлик, человек огромного роста, сильный, крепкий лыжник, посидел у моей кровати, посмотрел на меня, встал, вышел в кухню. И вдруг слышу, как этот сильный мужчина разрыдался и говорит своей жене, тете Марусе: «Она же умирает, вы что, не видите?! Что я скажу Федору, когда приеду?!» Меня это страшно поразило. «Как?! – подумала я. – Большие, взрослые люди не знают, как помочь мне, ребенку?! Так чего же я их слушаю, почему жду от них помощи?! Я не могу умереть просто так: я же еще должна сделать мир лучше! Почему я сама не ищу выхода из болезни?!»

Я начала отслеживать, как начинается приступ. И заметила, что тряска начинается с момента, когда мои ледяные стопы соприкасаются. После этого остановить ее уже невозможно, как бурю на море, пока она сама собой не закончится. И я сказала себе: «Завтра я этого не допущу!» Я сложила ладони в замок, чтобы нажимать пальцами на руки, не давая себе проваливаться в сон, согнула колени, а стопы раздвинула в разные стороны, чтобы они не могли соприкоснуться. Собрав всю силу, какая была во мне, я мысленно направляла ее на колени и раздвинутые стопы. Когда моя энергия ослабевала, и мне хотелось изменить позу, я нажимала пальцами на ладони, не давая себе отвлекать внимание от стоп. Так я пролежала до наступления приступа: в два часа дня он не пришел, в три часа – не пришел, в четыре, и в пять, и в шесть вечера он тоже не появился. В этот день он не пришел. Не пришел он и через день, и через два. Больше у меня приступов малярии не было никогда.

Это была победа! Когда я потом рассказывала об этом врачам, я видела по их лицам, что они мне не верят, считая, что «девочка нафантазировала, она пила хинин, акрихин, и просто наступил момент, когда лекарства накопились в организме и подействовали». Но я-то знала, что это не так. Лекарства не помогали мне. Я-то тогда поняла, что, вопреки знаниям взрослых и врачей, во мне заложены некие силы, способные подавить болезнь. Впрочем, был один врач, который со мной согласился. Он сказал: «Ваше излечение началось тогда, когда вы поставили болезни ультиматум: больше я этого не допущу».

«Болезнь – это же война в организме, – думала я, – когда на тебя нападает вероломный враг, как фашисты на нашу страну. Ты этого не ожидаешь и не готов к тому, чтобы сразу дать отпор, но когда враг начинает угрожать тебе уничтожением, ты собираешь все силы своего организма и, обрушиваясь на него, уничтожаешь его». Так я думала по своему неведению. Мне казалось, что я обладаю особыми силами и могу сделать многое, что я особенная, от Бога. Много позже я поняла, что такими силами обладает организм каждого человека, что клетки нашего тела имеют разум и «соображают», какие вещества взять из крови, а какие отдать. Только не все люди знают, как эти силы использовать.

Именно победа над малярией не позволила мне пасть духом, когда спустя много лет у меня обнаружили опухоль матки величиной в 17 недель беременности. Я тогда как раз мечтала о ребенке, а врач сказал, это нонсенс – речь о моей жизни, и после операции я не смогу вести жизнь обычной здоровой женщины, и уж тем более иметь детей. Его слова были для меня как удар по голове. «Надо искать выход!» – подумала я. Жизнь никогда не сдается без сопротивления. Если ее задумали уничтожить, она активизирует в человеке все – инстинкт самосохранения, логику, разум, воображение, память, предыдущий опыт, знания, навыки, любые умения. Мозг очищается от всего лишнего и работает только на то, что необходимо для спасения жизни.

Первое, что я вспомнила, – рассказ одной женщины о том, что у нее до рождения первого ребенка обнаружили опухоль матки. Врачи советовали ей удалить ее, а она решила рискнуть и забеременела. А когда родила чудного мальчика, опухоль исчезла – рассосалась сама собой.

«Надо сделать так же, – решила я. – Да, но у меня опухоль огромная, да и с кровью непорядок. Гемоглобин можно подкачать питанием. Самое трудное – найти хорошего врача, гинеколога и хирурга в одном лице. Если забеременеть, доносить плод до жизнеспособности и в критический момент сделать кесарево, а затем поместить недоношенного ребенка в инкубатор и вырастить до девятимесячного возраста (я читала, что это возможно), тогда, даже если опухоль не рассосется, пусть вырезают, зато у меня будет ребенок».

Эта идея захватила меня. Первой, с кем я поделилась ею, была моя мама. Она поддержала меня. И мы начали искать врача. Какая бы проблема ни возникала у меня в жизни, я всегда начинаю с того, что ищу информацию – в научных работах, журналах, у знакомых. Беру свою записную книжку, выписываю из нее телефоны всех, кто бы мог мне что-то подсказать или чем-нибудь помочь. Эта работа кропотливая, требующая времени. Но необходимая информация имеет особое свойство – она откликается на зов ищущего.

Наконец меня осенило: «Наверняка где-то есть какой-нибудь научно-исследовательский институт. Там есть ученые, аспиранты, и, может быть, кто-то из них рискнет выйти за нормы своей медицинской профессии и заинтересуется моей идеей, хотя бы для своей собственной кандидатской или докторской. Надо искать там!..»

Действительно, моя старая знакомая, мой врач, которая спасла меня когда-то от заражения крови, выслушав меня, сказала: «Знаешь, у меня есть подруга. Она хирург – гинеколог, работает главным хирургом в Институте акушерства и гинекологии. Я позвоню ей, попрошу тебя принять. Если она тебе откажет в осуществлении твоего замысла, можешь больше не искать никого, потому что она в гинекологии прошла путь от нянечки до доктора наук. Она в этой области „царь и бог“».

Через день я с запиской от своей знакомой с трепетом открыла дверь Института акушерства и гинекологии (ныне Институт материнства). Я понимала – это последняя инстанция, где будет решаться моя судьба.

– Ничего не решайте! – попросила я врача после осмотра, пока одевалась за ширмой. – Выслушайте меня! – И села напротив нее к столу, торопясь изложить свою идею.

Она смотрела на меня, и я видела, что она вникает в суть моей проблемы, на ее лице читался неподдельный интерес.

– А ты сможешь забеременеть в течение месяца? – спросила она, включившись в мои предложения.

– Смогу! – не задумываясь, ответила я.

– Ну, хорошо! Даю тебе месяц. Если за месяц ты не забеременеешь, будем предпринимать кое-что другое…

– Хорошо! – сказала я и, подхватив свою сумку, направилась к выходу. Но столкнулась в дверях с беременной женщиной в слезах, за которой шла сестра с ее медкартой.

Мельком взглянув на них, я помчалась по коридору за своим пальто, словно на крыльях.

– Деточка!.. Деточка!.. Вернись! – услышала я за собой голос врача.

Я обернулась, неуверенная еще, что это относится ко мне. Но врач стояла в дверях и звала именно меня. Что бы это значило?.. Обеспокоенная, я вернулась в кабинет.

– Видишь?! Будешь рыдать, как она! – указывая на плачущую женщину, с большим животом, сказала врач. – Вот! Она забеременела с опухолью, а теперь опухоль растет быстрее, чем плод, и пытается его выкинуть. Так что твоя идея, видимо, не годится. – И, уже обращаясь к женщине и медсестре, распорядилась: – Идите в палату и успокойтесь, я приду к вам минут через десять.