Цветные виденья (сборник) - Инна Лиснянская

1

В свете войны, маскировочно-жёсткомТот, кто подыгрывал ей на трёхрядкеИ привыкал к наглазным полоскам,Тот, кого девочка без оглядки

К морю, покрытому масляным лоском,С чёрного хода выводит, чтоб сладкийВечер глотнул, – вдруг прижал её к доскамОколо морга, и, как в лихорадке,

Ищет он тесной матроски вырез,Но повезло ей – с топориком вылезСпавший в гробу санитар-алкоголик:

«Олух безглазый, она ж малолетка!»…В детстве бывало мне горько, но редко.Мне и мой нынешний жребий не горек.

2

Гордость и робость – родные сёстры.

Мне и мой нынешний жребий не горек,Всё относительно в полном ажуре,Божьи коровки обжили мой столикПри низкоградусной температуре,

И хоть мороз на Московщине стоек,Муха местечко нашла в абажуре,А почему я не в литературе —В этом пускай разберётся историк.

Мне ж недосуг. Вопрошаю эпиграф:«Гордость и робость – родные сёстры,Как, без игры, – оказалась я в играх,

В братстве, как выяснилось, бутафорском?»Поздно кусать локоточек свой острый,Память, оставшаяся подростком!

3

В формах и красках содеяны чары.

Память осталась вечным подростком, —Гордой, рассеянной, робкой осталась,С голосом, треснувшим в зданье громоздком,Мне сорок лет моя память казалась

Слепком былого, иль отголоском,Или резонно вполне представляласьБудущей жизни беглым наброском, —Память живым существом оказалась.

Верит, что в жизни – на каждом этапеВ формах и красках содеяны чары.Что ж она вышла в соломенной шляпе

В стужу Москвы и, взбежав на бугорикСнежный, глядит сквозь встречные фары:Я ли вхожу в олеандровый дворик?

4

Господи, сколько я дров нарубила!

Я ли вхожу в госпитальный дворик,Чтоб полялякать с чудным санитаром?Он же и слесарь, и плотник, и дворник.Стружку отмёл и дохнул перегаром:

«Душу имел я, а нынче – топорик,Образ имел – поистратил по нарам.Был и кулак, и штрафник твой Егорик,Смыл я пятно с себя не скипидаром, —

Так и живу с осколком в утробе.Доченька! Сколько мы дров нарубили!Пули свои на себя ж изводили

Много годов: вот и драп целым войском,Вот и спиртуюсь, ночуя во гробе,В городе нефти, в тылу приморском».

5

Значится в списках разве у Бога.

В городе нефти, в тылу приморскомГоспиталь близко и к церкви, и к дому.Девичья Башня над перекрёсткомМногоязычным укутана в дрёму.

Я же из церкви, заплаканной воском,К морю иду, от мазута цветному,И застываю перед киоском:Всё же куплю газировку слепому!

Значится в списках разве у БогаЭта бутылка с пузырчатой влагой.К морю спиною в район недостроек

Мчусь, оскорблённая тем бедолагой,Да, я лечу в оперенье убогом —В тесной матроске, в туфлях без набоек.

6

Шум стихотворства и колокол братства.

В тесной матроске, в туфлях без набоекВсё же я встречу нашу победу, —Даром ли из обнищалых помоекСолнце встаёт и голодному бреду

Дарит кулёк золотящихся слоек!Всё ещё ждёт меня, непоседу, —И общежитье, и зыбкость попоек,Где подкрепляет рифма беседу.

Это – реально. Но сколь утопичнаКнижная мысль – услыхать на столичнойПочве (в понятии старомосковском)

Шум стихотворства и колокол братства!…Ну а пока надо с духом собратьсяДевочке в зале консерваторском.

7

Глядя на них, мне и больно и стыдно.

Девочка пела в консерваторскомЗданье, чью внутреннюю отделкуОстановила война, но к подмосткамКозлы приставлены, чтоб хоть побелку

Кое-как сделать. А в свете неброскомЛица, попавшие в переделку,Скрыты бинтами… В окопе отцовскомЛегче ей пелось бы под перестрелку,

Чем под хлопки, – только руки и видно.Глядя на них, ей и больно и стыдно:Сердце привыкнуть ещё не успело,

Сердце на 118 долекЗдесь разрывалось, – девочка пелаВ зале на 118 коек.

8

Яблоне – яблоки, ёлочке – шишки.

В зале на 118 коек,Где резонанс – отнюдь не подарок,Где вперемешку и нытик и стоик,Где, на подхвате у санитарок,

У медсестричек и судомоек,Где под диктовку пишу без помарокПисьма без всяких идейных надстроек,Не выходящие, впрочем, из рамок,

Я прижилась. Я забросила книжки,Пятый забросила, вольному – воля,Яблоне – яблоки, ёлочке – шишки,

Да и в какой я узнала бы школеСущую правду: у нас, как ни странно,Что ни лицо, то закрытая рана.

9

Лучше заглядывать в окна к Макбету.

Что ни лицо, то закрытая ранаВ сон и сегодня глядит издалече:В марле плотнее морского тумана —Щели для зренья, дыханья и речи:

«Дочка, достань табачку из карманаДа закрути самокрутку покрепче…Двину из вашего Азербайджана,Только куда? Не признают при встрече…»

Лучше заглядывать в окна к Макбету,Чем в эту чистую прорубь для зреньяСтрахом взлелеянного поколенья.

Вздрогну, проснусь, закурю сигарету,Бинт размотать – что версту за верстою…Что моя жизнь перед этой бедою?

10

Мы – заражённые совестью: в каждом

Стеньке – святой Серафим…

Что моя жизнь? Что назвать мне бедою?Божьи коровки в моём жилище,В дарственном столике с ножкой витою,В письмах, в тетрадках, в бумаге писчей

Зажили жизнью своей непростою,То ли духовной питаясь пищей,То ли иной пробавляясь едою, —Много ли надо братии нищей?

Нынче лишь с нею да с памятью знаюсь.Я, заражённая совестью, каюсь,В каждом ответную вижу совесть.

В тёртой компашке, такой знаменитой,Я – откровенная дурочка, то естьТолько моё здесь лицо открыто.

11

Думать не надо, плакать нельзя.

Только моё здесь лицо открыто,Да и лицо гармониста-солдата:В битве прошито, в тылу перешито,Ну а каким оно было когда-то,

Даже зеркальным осколком забыто.Вижу глаза без повязки помятой.Пей, говорю, газировку, Никита!Но что слепые глаза виновато

Могут смотреть, – так меня поражает,Что разревелась, а он утешаетТо ли растерянно, то ли сердито:

«Что ты, певунья, разводишь слякоть,Думать не надо, нельзя и плакать,Пуля не ранит, не будешь убита!»

12

Нужды нет, близко ль, далёко ль до брега.

Пуля не ранит, не буду убита,Памяти мнится иная расправа.Память на карту глядит деловито,Пальцем обводит места лесосплава,

Тычется в «химию» ссыльного быта,Где – есть надежда – напишет державаНа несгибаемом теле гранита:«Павшим за Родину вечная слава!»

Что ж, я легко соберу узелочек!Мне – что голубке под сводом ковчега —Нужды нет, близко ль, далёко ль до брега.

И на этапе смогу невозбранноВслушаться, как в предпоследний разочекЛомко звенит колокольчик сопрано.

13

Утро туманное, утро седое…

Ломко звенит колокольчик сопрано,В третьей октаве дрожит он впервые,Всё уже поздно, поскольку раноГолосу лезть на верха роковые.

Девочка, это не Жизни Осанна —Славит кантата Оспу России,Завтра на музыке ХачатурянаСвязки порвутся голосовые!

Это с дороги голосом хриплымПамять моя окликает былое.Нет, не с дороги, я всё же в столице!

Скоро весна. Скоро к ёлочным игламВерба прильнёт, и светло распушитсяУтро туманное, утро седое.

14

Странник прошёл, опираясь на посох.

Утро туманное, утро седое,Сорок лет минуло, как не бывало!Утро, я вовсе не лицевоеНынче ранение разбинтовала,

Я размотала еле живоеСердце моё у того перевала,Где начинается внебытовоеВремя без всякого интервала

Меж госпитальным и ангельским пеньем…Утро! Привыкший к объедкам, обноскам,Странник прошёл, опираясь на посох.

Кто же Он? Кровь на ногах Его босыхРдеет надеждой и цветом весеннимВ свете войны маскировочно-жёстком.

15