Домик на реке - Николай Чуковский

Степочка почти не изменился. Он был невелик ростом для своих тринадцати лет — гораздо ниже Коли, но шире его. Лицо у него было круглое, словно очерченное циркулем, нос короткий, задранный, волосы торчали ежиком. В длинных флотских брюках, неуклюже перешитых из отцовских, он казался еще меньше. Вообще весь он был такой кругленький и маленький, что никто не звал его Степой, а только Степочкой. Колина мама погладила его по голове. Он вывернулся из-под ее руки и насупился. Он чувствовал себя суровым и серьезным человеком и не любил, когда с ним обращались, как с ребенком.

— Хорошо, что ты наконец приехал, — сказал он Коле властно. — Ты мне очень нужен для одного дела.

Так же властно разговаривал он с Колей и тогда, когда они вместе пускали на пруду кораблики.

Коля очень хотел узнать, для какого дела нужен он Степочке, но понимал, что Степочка при маме ничего не скажет, и не спросил.

Горячая вареная картошка уже стояла на столе, и мама разложила ее по двум тарелкам — одну Коле, другую Степочке. Степочка сначала упорно отказывался, ни за что не соглашался поесть. Но маме удалось уговорить его, и он сел рядом с Колей на корзину и съел очень много, не замечая, как мама подкладывала ему все новые и новые картофелины.

Он торопился в школу, так как вместе со многими другими мальчиками работал по восстановлению школьного здания. Решено было во что бы то ни стало отремонтировать хоть часть помещения к первому сентября, чтобы вовремя начать занятия.

— Ты будешь работать в моей бригаде, — сказал он Коле уверенным голосом начальника, который привык, что с ним не спорят. — У нас самая интересная работа — мы ведь работаем малярами. Я уже говорил Витмаку, что ты будешь работать со мной, когда приедешь, и он согласился. Витмак слышал о тебе и очень тебя ждет.

— Какой Витмак?

— Виталий Макарыч, наш новый завуч. Он распоряжается всем ремонтом.

Поев, они отправились в школу. Утро было солнечное, ясное, и залитый сиянием разрушенный город не казался таким мрачным и безрадостным, как вчера. Осколки стекол, валявшиеся повсюду, блестели ослепительно; дымы, вырывавшиеся из-под земли, нежно голубели; в провалах и арках разрушенных каменных стен синело небо, и даже заросли бузины казались нарядными, пышными. На телеграфных столбах висели новые дощечки, на которых было написано, где выдаются стройматериалы. В прозрачном воздухе звонко стучали молотки, визжали пилы.

Город был живучий: он существовал, он строился, чтобы опять подняться над рекой похорошевшим и помолодевшим.

Степочка быстро шагал впереди и вел Колю каким-то особенным, сокращенным путем — через дворы, через заросли, через пробоины в стенах. Теперь все здесь так ходили — не по улицам, а по тропкам, которые пролегли там, где прежде пройти было нельзя. Коля оглядывался, стараясь запомнить дорогу.

— Для какого дела я тебе нужен? — спросил он. — Ты давеча при маме не хотел сказать…

Степочка остановился, обернулся и снизу вверх посмотрел на Колю долгим, внимательным взглядом, словно оценивая его.

— Это ты еще узнаешь, — сказал он. — Это долгий разговор.

И заговорил о пароходах, которые проходят здесь по реке и пристают к причалам возле города. Он знал их все — и пассажирские и буксиры. Знал, в какой день и в какой час они приходят и уходят, куда они идут, знал фамилии их капитанов, знал, какие из них были здесь и до войны, и какие исчезли, и какие появились только теперь, и в каких затонах они зимовали. Он узнавал их по гудкам, доносившимся с реки.

— Это «Иван Мичурин», — сказал он, когда раздался протяжный рев особенно басовитой сирены. — Помнишь? Самый большой пароход на реке. Постройки тысяча девятьсот пятнадцатого года. Он был захвачен немцами и при немцах назывался «Минерва», как до революции. Теперь он, конечно, опять «Иван Мичурин».

Так, разговаривая о пароходах, дошли они до школы.

— Да ведь она цела! — воскликнул Коля.

— Новое здание почти восстановлено, — сказал Степочка, — а старое разбито вдребезги, и за него даже еще не принимались.

Школа состояла из двух зданий — старого, стоявшего немного отступя от улицы, в котором когда-то помещалась гимназия, и нового, выстроенного за несколько лет перед войной и выходившего на улицу.

Коля прежде всего увидел новое здание. Все четыре его этажа сияли чистыми, только что вставленными стеклами. На фасаде висела лебедка, в которой стояли женщины-штукатуры и штукатурили стены.

— Если бы ты видел, что тут было месяц назад, когда я приехал! — сказал Степочка. — Крыша пробита в двух местах, в стенах шесть пробоин, внутри все завалено обвалившейся штукатуркой, от парт — одни щепки. За месяц мы кое-что сделали! — прибавил он хвастливо.

Из школы доносился дробный стук топоров, молотков, шуршали рубанки.

— А где же мальчики? — спросил Коля.

— Внутри. Когда я приехал, нас работало всего двадцать два человека, а теперь уже больше шестидесяти, начиная с шестого класса. Сначала мы только помогали взрослым рабочим — каменщикам и штукатурам, — кирпичи подносили. А теперь у нас четыре большие бригады из мальчишек — плотничья, стекольная, столярная и малярная. Мы с тобой, конечно, в малярной. На подсобных работах у нас мамаши.

— Мамаши?

— Ну да. Витмак уговорил некоторых мамаш, и они приходят нам помогать.

Степочка ввел Колю в ворота, они вошли в школьный двор, и Коля увидел разбитые стены старого здания. Этому большому зданию разрушения придали удивительный вид. Снизу оно было разрушено гораздо сильнее, чем сверху. Сквозь его нижнюю часть можно было пройти в любом направлении, как сквозь двор, а два верхних этажа висели в воздухе, кое-как подпертые снизу остатками стен. Оно словно летело над землей. Коля даже невольно отшатнулся — казалось, достаточно небольшого ветерка, чтобы все это рухнуло. Там, в верхних этажах, многие комнаты, возможно, были целы, но недосягаемы, потому что в здании не сохранилось ни одной лестницы.

Когда-то оба здания, новое и старое, были соединены галереей, висевшей над двором на высоте четвертого этажа. Теперь от этой галереи ничего не осталось, кроме одной единственной длинной ржавой железной балки, похожей на железнодорожный рельс, соединявшей там, вверху, крыши обоих зданий. Степочка задрал голову и показал Коле эту балку.

— Обрати внимание, — сказал он.

— А что? — спросил Коля.

— А вот увидишь.

На мощеном школьном дворе под открытым небом работала столярная бригада. Несколько сот искалеченных парт, больших и маленьких, громоздясь друг на друга, стояли в углу двора. Мальчики-столяры работали на шести длинных верстаках, приделывая партам спинки и крышки. Горели костры из обрезков и стружек, и над их пламенем, бледном при солнечном свете, висели жестянки, в которых варился столярный клей, наполняя воздух крепким запахом. Свернутые стружки с бумажным шелестом шуршали под ногами, опилки желтели, как песок. За верстаками стояли уже готовые парты, вышедшие из ремонта, белея новыми крышками. Их оставалось только покрасить.

Степочка открыл дверь, и Коля вошел в школу. Лестница нисколько не изменилась, даже запах был здесь тот же.

— Куда ты меня ведешь? — спросил Коля.

— В кабинет завуча, к Виталию Макарычу.

Коля остановился.

— Я не пойду, — сказал он.

Степочка тоже остановился и поглядел на Колю с удивлением.

— Почему?

Коля молчал. Он не мог объяснить Степочке, что ему тяжело войти в кабинет своего отца, где сейчас сидит и распоряжается чужой, незнакомый человек.

— Да почему же?

— Не хочу.

— Чушь! — сказал Степочка. — Без Виталия Макарыча тебе красить не дадут. Идем!

И они пошли.

2

Коридор был тот же самый, и дверь та же самая. И та же самая табличка на двери: «Заведующий учебной частью».

Степочка дернул за дверную ручку. И Коля вошел в папин кабинет, совершенно такой же, каким он был четыре года назад.

Тот же письменный стол, в тех же местах забрызганный чернилами. Тот же телефон на столе, то же кожаное кресла перед столом. Сколько раз Коля видел папу в этом кресле! Тот же портрет Дарвина на стене, та же физическая карта СССР с черными гроздьями рек. И только одна вещь, которой здесь не было раньше: кровать, аккуратно заправленная, с пододеяльником, обшитым кружевами, с двумя очень белыми, очень чистыми подушками.

У окна, спиной к двери, стоял крупный человек с густыми курчавыми черными волосами, слегка посеребренными сединой, и смотрел в окно. Услышав стук двери, он отвернулся от окна и улыбнулся мальчикам так, словно ждал их. У него были белые, совсем молодые зубы.

— Вот, я привел его, Виталий Макарыч, — сказал Степочка.

— Здравствуй, Коля, — сказал Виталий Макарыч, внимательно разглядывая его. — Наконец-то…