Обреченные на вымирание - Деткин Андрей

Порой жалел, что у меня были таблетки. Может, боль, как когда-то, оторвала бы от бутылки. Или язва доконала. Я не в силах бороться, мой дух сломлен. Я опустошен, выхолощен, как лоскут, зацепившийся за куст у дороги. За долгие годы выгорел на солнце, потерял цвет, впитал дорожную пыль, обтрепался ветром, стал тонким, хрупким.

Я затушил окурок в банке из-под горошка, пошатываясь, побрел на кухню. За столом сидел Андрей, крутил во рту зубочистку и листал журнал. Я почему-то не удивился ему, пробурчал: «Привет», и, раскачиваемый несуществующими ветрами,прошаркал к столу. Он кивнул, пододвинул мне стакан с водой. Я обхватил его трясущейся пятерней и порывистыми жадными глотками выхлебал. Храня молчание, Андрей вытащил из кармана потрепанный кластер с таблетками, выдавил одну и снова наполнил стакан из канистры. Я не стал спрашивать, что за лекарство, проглотил и не поморщился.

Избегал встречаться с ним глазами. За вчерашнее непотребство, за сегодняшний полураспад испытывал душевную и физическую боль. В гробовой тишине я развернулся и по раскачивающейся палубе, придерживаясь за стены, направился в туалет. Сделал мокрое дело в растрескавшуюся пожелтевшую раковину, под которой стояло вонючее помойное ведро. После чего сполоснул лицо теплой застоялой водой из умывальника. Не вытираясь, посмотрелся в заляпанное зеркало с потеками и отслоившейся по краям амальгамой. На меня глянул жалкий неопрятный, с опухшей губой, взъерошенный, отекший, с тенями под скулами и в глазницах, с пятидневной щетиной алкаш.

Подрагивающей рукой взял с полки расческу с выломанными зубьями и програбил грязные, тронутые сединой волосы. Обтерся серым полотенцем и еще несколько минут стоял перед зеркалом, не решаясь пройти на кухню. Я вдруг подумал, а на самом ли деле был Андрей? Он все время молчит, как, вообще, оказался в квартире, откуда у него таблетки? Пришел со своей канистрой… От этих мыслей меня окатило кипятком, в голове задребезжала мыслишка: «Неужели она меня все-таки настигла. Чертова белка».

Придерживаясь стены, я осторожно одним глазом выглянул из-за косяка, посмотрел через сумрачный коридор на кухню.

- Ну ты как, Михалыч? Башка в хлам? - Андрей обернулся на меня.

Я кивнул, вышел из уборной.

- Хлебнул, брат, ты вчера лишнего. Но, надо признать, у тебя был повод.

В мыслях я с ним согласился и подумал, какой он все же классный. Вон тебе и таблетки, и водицы, и навестил, а я его даже не поблагодарил за вчерашнее спасение. Так увлекся рассказами о себе эпичном, что остальным и рта не давал открыть.

- Послушай, Андрей, - в горле першило, я откашлялся, но лучше не стало, продолжил трескучим голосом: - Ты вчера, ну вроде, заступился за меня. Спасибо.

- Да ладно. Этот отморозок даже треснуть как следует не умеет. Только губу раскровил.

- А что, этого мало? - вдруг вспыхнул я. Стало как-то обидно, что вот так, с кондачка с моей губой… Затем примирительно промямлил: - Человека бить - вообще варварство.

- Кто тебе мешает быть сильным?

Я посмотрел на Андрея и ничего не мог придумать лучше, как сказать:

- Возраст уже не тот.

- Разве нужно быть молодым и могучим, чтобы удержать в руке такую вот штукенцию? - он ловко вытащил из-за пояса пистолет и передернул затворную раму. Она лязгнула, словно не патрон подавала в патронник, а последний гвоздь для крышки гроба. Андрей держал в согнутой руке черный пистолет стволом вверх, пальцем прижимал спусковой крючок, уверенный, смертельноопасный, и смотрел на меня косо. Его глаза снова стали такими, когда целился в Шурума. Надо сказать, это производило впечатление. Я даже струхнул. Представил, с какой легкостью он может меня укокошить в пустой квартире почти в пустом доме, в безлюдном городе. Почему-то вспомнилась тайга, браконьеры, освежевывающие амурского тигра и случайно вышедший на них грибника.

- Ты как, в порядке? - Андрей убрал пистолет на место. Наваждение спало, я сморгнул.

- Да, - выдохнул неуверенно.

- А так, в целом? Ну там, сердце, давление, печень? Я почему спрашиваю, вчера в депо на медпункт набрел. Таблетки всякие там есть, непросроченные попадаются.

- М-м-м, - промычал я неопределенно, - двенадцатиперстная беспокоит, но у меня квамател с запасом имеется. Остальное вроде как бы в порядке.

- Ну и ладненько. Летать пробовал или только в мастерских ковырялся?

- Летал, конечно, - мне показалось, что он об этом вчера уже спрашивал, но на всякий случай повторился, - мы ведь самолеты делали. Ну как самолеты? Сначала «аккорды» - два по двести тридцать лошадок, потом «кариба».

- А на серьезной технике?

- Нет, - признался я.

- Ладно, я чего пришел, вчера вроде как бы напоили тебя... Сами огурцы, а ты мучаешься. Таблетки вот принес, узнать, как ты тут, - он замолчал, поиграл зубочисткой, обвел взглядом кухню, продолжил: - А ты неплохо устроился. Давно здесь?

Я наморщил лоб. Вроде вчера все рассказал:

- В анклаве скоро год,как буду, в этой квартире – чуть меньше. Все здесь не мое, кроме журналов, сигарет и консервов.

- Да, консервы, консервишки, консервунчики, - Андрей печально усмехнулся, - остались мы здесь подыхать, - на его скулах зло заходили желваки, - лучше бы Новой Земли не было, попарились бы все в этой аномальной баньке. - Зубочистка замерла и торчала изо рта, словно ядовитый шип. Я согласен с Андреем на все сто. Не один раз сам об этом думал. Нас слили, бросили доживать на осколках городов, как мусор, как ненужный багаж. Хотя они обещали вернуться, я не встретил еще ни одного идиота, кто бы в это верил.

Я не отвечал Андрею: сколько уже об этом передумано, переговорено. Тем более что ни сил, ни настроения развивать эту тему не было. Разговор не клеился. Честно признаться, я мечтал об одном - завалиться на диван и проспать еще часов эдак пятнадцать.

- А ты, Михалыч, хотел бы на Новую Землю? - вдруг спросил Андрей, когда я уже было собрался извиниться и отчалить.

- Конечно, - не раздумывая, ответил я. Эта мечта жила во мне с того самого дня, когда открыли планету, пригодную для жизни. Мне не хватило буквально нескольких баллов, чтобы стать переселенцем. Этими несколькими баллами могли быть моя несуществующая жена и ребенок. Возраст и специальность давали мне шанс.

- И я, -