Золотая голова - Наталья Резанова

— И его пощадили по малолетству. — Он не спросил, а произнес утвердительно.

Я кивнула.

Его действительно пощадили. Времена были уже просвещенные, зачем казнить ребенка, когда кара пала на целый род? Скьольды, этот позорный пережиток варварского прошлого, навсегда лишались дворянского достоинства, герб вычеркнут из Бархатных книг, а земли перешли короне, даже не герцогской, а императорской, и в качестве коронного владения запустели.

После этого несчастного отрока можно было и пожалеть, и даже великодушно дать ему образование за счет казны…

Знаю одно (хотя мне этого никогда не рассказывали): в тот день, когда императорские пушки превратили родителей отца и всех его близких и домочадцев в кровавое месиво, а его самого полуживым извлекли из-под развалин, что-то навсегда переломилось в его душе. С тех пор он старался жить честно, тихо и неприметно.

Но это его все равно не спасло.

— Как его звали?

Задумавшись, я забыла о присутствии Гейрреда из Тальви. Ладно, черт с тобой, любопытствуй за свои деньги…

— Рандвер Скьольд.

— Чем он занимался?

— Он был чиновником в Торговой палате Кинкара. А после женитьбы перешел управляющим к Тормунду Сигурдарсону.

— Это кто такой?

По-моему, Гейрред Тальви отлично знал кто и лишь проверял, не лгу ли я. Но я, к сожалению, не лгала.

— Владелец рудников. Компаньон Кортеров. Ну, если он еще прикинется, что не знает «Банкирского дома Кортеров»!

— Зачем он к нему перешел?

Дурацкий вопрос. Почему люди уходят с казенной службы? Но на дурацкие вопросы следует отвечать предельно понятно.

— Там лучше платили.

— Как звали твою мать? — Он впервые оторвался от лицезрения сада и посмотрел на меня.

— Грейне Тезан. Она была приезжей с Юга. Не знаю, почему я это сказала. Может быть, в надежде побыстрей отвязаться. Он подводил меня к тому, что я не любила вспоминать. Даже своего детства. Хотя оно было счастливым. Именно потому и не любила. Я уже тогда понимала, что это — исключение, а правило — все остальное.

Однако он сразу спросил:

— Как они умерли?

Все это он знал, знал прекрасно, и нечего распространяться.

— Обвал в горах.

— Почему она оказалась вместе с ним?

— Она часто сопровождала его в поездках.

— Где они похоронены?

— Под обвалом. — Мне не хотелось говорить подробнее.

— Как это?

— Так. Тел так и не нашли. Тут он себя и выдал:

— Это произошло между Белой дорогой и Эннетским перевалом?

— Точно. Послушай, почему бы тебе просто не свериться с моим делом? Он отвернулся.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Семь.

Очевидно, этот пункт в допросном листе был последним. Он соскочил с подоконника, оставив окно распахнутым.

— Ясно. Можешь отдыхать до рассвета, пока не выедем. Спать, как ты верно подметила, тебе придется одной. Во всяком случае, пока. От тебя слишком несет тюрьмой, даже при открытом окне.

И вышел. Я смачно зевнула. Действительно, так, между делом, и вечер наступил. И ничто на свете не помешает мне выспаться. Подумаешь, Гейрред из Тальви еще раз напоследок дал понять, кто он, а кто я. Он вообще очень расчетливо унижал меня. Он только не учел, как мало это меня волнует.

Открытое окно могло быть приглашением, которое я отвергла. Долги надо платить, в этом я была уверена. Должна же я унаследовать какие-то понятия от отца, а не только от дедушки Бешеного. А от всего прочего у меня был какой-никакой, а нож, прихваченный из столового прибора. Если у трактирщика хватит наглости поставить убыток в счет, пусть платит Тальви.

А вот насчет того, что нынешнюю ночь я проведу в одиночестве, он ошибся. Правда, не в том смысле, который он подразумевал. Произошло это так

— я вовсе не уснула без задних ног, как ожидала, а задремала вполглаза. Что-то мешало мне, как гвоздь в башмаке или колючка в перине. Наконец, не выходя из полусна, я сообразила, что меня тревожит. Вовсе не интерес Гейрреда Тальви к Скьольдам. Мало ли! Есть, говорят, оригиналы, которые изучают змей. Или хищных птиц. Или вулканы. Почему бы и Скьольдам не оказаться в том же ряду? Но он как-то странно встрепенулся, когда речь зашла о гибели моих родителей. О которой он, безусловно, знал и раньше. Но тут он как будто узнал что-то новое. И очень важное.

Тут я обнаружила, что, ударившись в размышления, уже не сплю, — это во-первых, а во— вторых, услышала за дверью детский плач.

Чем хороша тюрьма — там подобные вещи не волнуют… Чертыхнувшись, я вылезла из постели и чуть приоткрыла дверь. Было темно, но я сумела разглядеть, как давешняя служанка тащит по коридору маленькую девочку, одновременно пытаясь заткнуть ей рот — не слишком преуспевая.

— В чем дело?

Служанка и девочка разом повернулись ко мне. Тут я почему-то вспомнила имя женщины — Сигрид, и была она — Господи, спаси и помилуй! — моей ровесницей.

— Что стряслось, Сигрид?

Она сморщилась в явной неуверенности, стоит ли мне отвечать. Разумеется, она знала, кто я.

— Это — моя дочь… — промямлила она. Девочка тем временем перестала реветь и уставилась на меня. Ей было лет шесть. В противоположность матери — темной масти. Кудрявые волосы стянуты в две косички, перевязанные выцветшими тряпицами, в круглых чернильных глазах любопытство высушило слезы. Это ж какие цыгане или южане здесь проезжали?

— Ну и что?

— Обычно она ночует в чулане при кухне. Но сегодня у нас много чужих людей…

— На то и постоялый двор.

— Да. Но эти — совсем чужие. И один из них, важный господин, сказал…

— У нее затряслись губы. — Он сказал мне, что, если увидит, как это отродье шныряет кругом и шарит лапами по тарелкам, он ее пришибет…

— Который господин? Самый главный?

— Нет. Щербатый…

Ладно. Возьмем на заметку.

— Вот я и веду ее на чердак, — продожала Сигрид, — а она упирается, говорит, что там крысы… Я говорю — это не крысы, а голуби, они в чердачное окно залетают и шумят..

— Крысы голубям откусывают головы, — вмешалась девочка. Очевидно, ее не в первый раз отправляли на чердак от греха подальше.

Я махнула рукой.

— Черт с вами, заходите. — Швырнула Сигрид подушку. — Кресел в вашем притоне не водится, устраивайся на половике. Чадо можешь уложить на кровати, хоть в ногах, хоть сбоку. Уместится…

Только все разместились и я было понадеялась на заслуженный сон, как девочка, расположившаяся слева от меня, принялась дергать меня за локоть.

— Чего тебе еще? До ветру?

— Сказку, — потребовала она. Дожили.

Я посмотрела на нахальное дитя и решила, что в какой-то степени понимаю щербатого господина.

— С чего это ты взяла, будто я стану тебе сказки рассказывать?