Как белый теплоход от пристани - Сергей Осмоловский

Семейный триллер. Продолжение

«Следующие два дня были ничем непримечательны. Утром Они вставали, сонливо потягивались, холодно приветствовали друг друга, завтракали кто чем и отправлялись на работу, привычно пожелав друг другу удачного дня. По вечерам же, когда Они встречались дома, чтобы снова убить время в добродетельности брака, в воздухе начинала гудеть какая-то необъяснимая тревога, напряжённость, угрожая окончательно заглушить музыку взаимопонимания, сопереживания и любви.

Раньше, когда колодец семейного счастья казался неиссякаемым, а крепость и чистота чувств были сродни бриллиантовым, каждый вечер и все выходные Они проводили вместе, наслаждаясь любовью и упиваясь лаской. Тогда ещё грели воспоминания о безрассудных приключениях недавней юности: как Они убегали в осенний лес, чтобы заблудиться там и вернуться домой уставшими и счастливыми только под утро. Как Он однажды нагрянул к ней среди ночи и повел гулять по крышам и смотреть на звёзды, отсчитывая каждую из них поцелуем. Как Они, перехитрив охрану музея Императорского дворца, остались там ночью одни и в огромной роскошно убранной зале танцевали вальс, пока Их, забывших об осторожности, не обнаружили и не заперли в одном кабинете с прокурором. Как Он часами сидел у изголовья её кровати, когда Она серьёзно заболела, и читал ей детские сказки, пока голос не осипнет, а книжка не вывалится из рук от усталости. Как Она тогда вся светилась от жизневозраждающей любви и, когда Он засыпал, тихо, чтоб его не разбудить, плакала от счастья, не веря происходящему. Как… Да мало ли было всего!.. Уже позже, когда Они повенчались и расписались в загсе, времени на приключения стало не хватать, и Он поддерживал этот огонь в сердцах, каждую ночь читая ей стихи и поэмы.

И Они смотрели друг другу в глаза и не могли насмотреться. Дышали друг другом и не могли надышаться. Возникавшее желание заняться любовью у одного тут же поддерживалось другим. Каждый вечер, возвращаясь домой с работы, Он приходил с букетом свежих цветов для своей любимой, и вечерние встречи по своей теплоте походили на предложение руки и сердца. А Она после приветственных объятий, поцелуев, цветов и слов смотрела на него полными слёз благодарности глазами, в голове носилось: «Любимый… Ты – мой единственный!.. Господи! спасибо тебе!.. Спасибо…»

9 марта

Что может принести год, начавшийся гибелью близкого друга? Как там говорится: «Что ни делается – всё к лучшему»? Хм, интересно, к чему же такому «лучшему» это может привести. К депрессии? Снобизму? Самоизоляции? Чувствую себя разделанной лягушачьей тушкой на блюде. Обнажённой до того предела, когда самое щадящее дуновение пробегает болью по голой кости. Что это? Критический возраст? Очередной этап подведения итогов прожитого и нажитого? Просто дурное настроение?

С утра до ночи занимаюсь самым неблагодарным делом: ищу Человека. Бесплодные поиски приводят к истощению. Устаю сильнее, чем после ночной разгрузки вагонов худыми руками студента. Ну разве многого я требую? Разве многого? Да и не требую я, а – прошу. Умоляю. Мне бы только чувств да ответственности, да благодарности к богу за щедрость на таланты. Да ещё людской увлечённости хоть в чём-то. Увлечённости, а не безразличия, как на лицах в метро: неживых, тупых, бездеятельных, с глазами, полными приобретённого скудоумия. Ведь ничего же, ничего проникновенного для таких не найдётся. Им и судьбина бездомных мальчишек интересна лишь в вопросе сканворда: резвая ручка тут же напишет по вертикали ответ – «беспризорник».

Сидят, тупят и перемещаются, как холестериновые частички, которых кровь сама несёт по сосудам. Искусственные и безынициативные. Они для жизни, что пугало для птиц: вроде и поза есть, и руки расставлены широко, и выражение лица таинственно сокрыто под соломенной шляпой, но в движение способно прийти, лишь когда ветер задует. Да и не тот ветер, что ветерок-безобразник, а тот, что ураган, который разметёт в клочья ветошь их голов, повалит и шарахнет оземь, вырвав их гнилое корневище… Сами умирать они, естественно, не хотят. Цепляются за жизнь, за своё право быть ничтожеством с упорством вирусных бактерий. И пары умудряются создавать! Бледные, скучные, обречённые на безмолвное затухание в беспощадных бытовых страстишках, выращивают потомство под светом телевизионного экрана и в тепле стоптанных домашних тапок.

А я – нет. Я хочу эмоций, ощущений. Чувств-с желаю я! Я не хочу покоя лежачего камня, я хочу восходов—закатов в душе. Хочу, чтоб цветы в ней распускались. Чтоб ветер срывал и разносил их семена по полянам!..

Скажете, это много? Да нет же! В самый раз. Не мечта какая-нибудь из розовых снов гимназистки, а реальное предназначение, для которого нас рожали мамы – быть счастливыми. Но слишком много всего произошло, и мы, наверное, разучились это делать, а подсмотреть у других нам не хватает ни ума, ни инициативы. А это ведь так просто – быть счастливым. Спросите у итальянцев! За их умением легко жить незаметно, что им не всегда хватает на креветки или вальполичелло, при этом bello, benissimo и grazie4 у них всегда в избытке и на себя, и на соседа, и даже на русского туриста остаётся. Они полны интереса к простым удовольствиям, растворённым в воздухе, как аромат балконных цветов.

А мы? Ходим с печатью прожитых неудач на лице и либо, остерегаясь друг друга, просто огрызаемся, либо презрительно фыркаем друг другу в глаза, едва заметив в них человеческую слабость.

Мы ненавидим весь мир за то, что он смеет тягаться с нами по масштабу и уже в целых восемь раз крупней нашей «великой и необъятной». И мы как будто мстим всему миру за то, что его благополучие так от нас далеко, что тянуться до него, как до «того света», но, раз в жизни дотянувшись, отжигаем там так, что на долгую память аборигенам оставляем широкую, от души, по-русски, как мочой на снегу, выведенную имперскими вензелями и хохломскими узорами роспись в своём варварстве.

Мы ненавидим всех «их» за то, что у них есть свобода волеизъявления, а у нас – право голосовать за Путина. За то, что они мылом моют улицы, а мы – намазываем мылом верёвки. За то, что испанец с гитарой в руках, итальянец с веткой оливы, англичанин с тростью или ирландец с ножницами для стрижки овец так и зыркает, подлюка, как бы напасть на нас, перепившихся и безоружных, и захватить, чтоб отнять последнюю тельняшку.

Мы ненавидим себя за то, что у нас остался всего лишь один повод для гордости – 9 мая. За то, что даже с помощью Победы мы так и не смоги перелезть с телег в самые безопасные автомобили, что так и не переобули кирзу на самую удобную обувь, что так и не сменили рупор на технику самого чистого звукового воспроизведения. За то, что самым надёжным и качественным жильём в Москве до сих пор считаются дома, возведённые пленными немцами, а мы ничего путного своими руками делать так и не научились, кроме того, как орудовать киркой на лагерных рудниках да перегонять нефть в самогонку.

Мы ненавидим своих предков за то, что разбазарили и прокутили их наследство, что в душе не осталось ничего, о чём со слезами восхищения пели Чехов, Бунин, Тютчев, Пушкин, Есенин. За то, что сами, добровольно, обменяли молочную сладость великого и могучего тургеневского на приправленный жаргонный хруст и разговорный иноземный смак. Книги пишут райтеры, читают их ридеры, пользуют – юзеры. Фрилансеры креативят, а продюсеры пиарят. В супермаркетах – дисконты, в найтклабах – пати.

Любите речь родную, граждане, уважайте её! В ней – ваша врождённая индивидуальность. И улыбайтесь. Ладно я такой смурной – я родного друга только что похоронил. Но вы-то, вы-то обязательно улыбайтесь! Поверьте, это куда действенней, чем толкаться локтями, и совсем не касается того, что я брюзга. Да, я брюзга, я это знаю. Я зануда. Я недоволен, настойчив, нетерпим. К себе – в том числе. Хочу жить не, как принято, за забором гнилым со злющей собакой, а по образцу savoir vivre.5 И что же? Я зануда после этого? Брюзга?.. Пусть так, но с дневником-то я могý этим поделиться? Я бы с радостью прокричал об этом всем и каждому, но кому это надо? В рот смотрящей публики навалом, а слушателей – ни одного. Душа загадилась, ей бы высраться, а жопы нету. Потому я и сел за дневник, потому и выбрал этот вид испражнения, что поговорить-то не с кем. Вот и остаётся испытывать терпение бумаги. Рубить правду-матку втихаря на этих туалетных страницах…

Семейный триллер. Продолжение

«Любовь текла плавно и размеренно, как молочная река, огибая крутые выступы и благополучием орошая сладкие, плодородные берега жизни. Обычно такое орошение приносит обильный цвет и богатые урожаи. Но то ли солнце их сердец припекало слишком, то ли затор какой случился по течению – скисла речка, заквасилась.