Пиявки - Вероника Богданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
Светлана открыла дверь сразу же после приступа дурацкого хохота, выступающего в качестве звонка. Казалось, что она ждала кузину прямо под дверью. Ждать-то ждала, но… в каком виде?
В немыслимо коротком махровом халатике застиранно-оранжевого цвета коротконогая пухлая Светка напоминала линялый апельсин. К тому же она выкрасила безжалостно выщипанные волосы в такой же невнятно-рыжий тон, окончательно добившись сходства с вышеозначенным цитрусом. И это чудо, лучезарно улыбаясь, облобызало вначале Элку, а потом – Женьку.
– По какому поводу сияем? – поинтересовалась Эльвира, выкладывая из объёмистого пакета дочкины вещи и коробки с Женькиными любимыми сухими завтраками (естественно, не кошачье-собачьими, а вполне человеческими).
– Познакомьтесь, девчонки! Это мой жених, Славик. – И Светлана выдернула за руку из-за двери высокого сутулого юношу в интеллигентных очках. Одет молодой человек был в узкие джинсы и тёмно-синюю водолазку, что объёма ему отнюдь не придавало. Рядом с круглой невестой этот нелепый, но вполне симпатичный на мордашку Славик смотрелся сущим глистом.
– Поздравляю, – выдавила из себя Элка, едва сдерживая приступ смеха. Если бы он ненароком вырвался на свободу, то наверняка напомнил бы звонок в Светкину дверь. И тогда Эльвиру не удивило бы, что сестра кинулась бы открывать! Элка всё-таки тихонько хрюкнула. Женя оторвалась от созерцания жениха двоюродной тётушки, укоризненно взглянула на маму и вновь перевела зачарованный взгляд на Славика.
Занятая собственными безмятежными мыслями, Элка не заметила этого взгляда. Иначе в чутком материнском сердце наверняка бы прозвучал сигнал тревоги и Эльвира срочно увела бы дочку из этого дома. Но, увы, наметившаяся семейная идиллия усыпила бдительность в душе Элки. Родственники дружно уселись за круглым столом, Светлана поставила кипятиться чайник, нарезала принесённый гостями казённый шоколадный тортик и расставила пузатые, с красными горохами, чашки, из которых бодро торчали неизменные пакетики с «пылью грузинских дорог». Заваривать чай по-настоящему Светка (как, впрочем, и Элка!) так и не научилась.
– Не переживай, Эля, присмотрим мы за твоей Женькой. Девочка она спокойная, хлопот особых с ней, видно, не будет, пианино у нас есть: пусть пиликает, сколько ей вздумается. – Светлана тараторила без умолку, и Жене было немного неприятно, что о ней говорят в третьем лице, как о ком-то отсутствующем. Но хозяйка квартиры особым тактом не отличалась никогда, и ближайшие десять дней девочке волей-неволей пришлось бы терпеть эту черту маминой нелепой кузины.
Женька покосилась на Свету и незаметно для окружающих скорчила ей уморительную гримаску. И тут же девочка поймала на себе внимательный, заинтересованный взгляд Славика из-под очков. Будущий дядя явно не осудил её хулиганство. Напротив, он одобрительно подмигнул Женьке и улыбнулся ей одним лишь уголком губ, словно принимая её в тайный союз заговорщиков. Девчонка вспыхнула и опустила взгляд, делая вид, что помешивает отсутствующий в чае сахар: как и мама, Женька не любила сладкого чая, предпочитая «приговорить» с чашкой терпкого горячего напитка конфетку-другую.
Элку вполне искренне уговаривали остаться на ночь, но она, удивлённая редкостным гостеприимством кузины (пора же когда-нибудь начинать родниться, как сказала Светка), умчалась домой, успев на последний трамвай.
Этот вечер показался ей гораздо удачнее предыдущего: Женька долго не отлипала от неё, прижавшись худеньким тельцем и шепча, что будет «очень-очень сильно скучать по мамулечке»; Светлана пообещала непременно пригласить на свадьбу, хотя «особого торжества не планировалось»; а улица встретила сумасшедшим весенним теплом и любимой «Цыганской песней» Дворжака, льющейся из чьего-то раскрытого окна.
Жизнь налаживалась! И Элка решила непременно закрутить в командировке мимолётный, ни к чему не обязывающий роман с каким-нибудь «импозантным демографом», на крайний случай – с симпатичным коллегой из другого города. Не отдаваться же, в самом деле, любвеобильному Чарскому?!
Можно было долго смеяться, но на лестничной площадке, прислонясь спиной к Элкиной двери, восседал прямо на полу одетый в роскошный кожаный плащ тот самый Чарский. Состояние его было близко к невменяемому, в слегка расфокусированных глазах читалась отчётливая жалость к собственной персоне, а плащ требовал серьёзной чистки.
– Элечка, я пропал! Я влип в самую жуткую историю в своей поганой жизни! Впусти, и я тебе поплачусь! – взмолился начальник, и Эльвира, вздохнув, вняла его мольбам. Не оставлять же это пьяненькое сокровище в подъезде.
Димочка тщательно вытер ноги в прихожей, потом столь же тщательно проблевался прямо на пол и хотел уже прикрыть это безобразие собственным плащом, но Элка здраво рассудила, что вытереть у себя пол обойдётся дешевле, чем купить новый плащ Чарскому. А ведь вечер так чудно начинался!
Пока Эльвира наводила порядок в обесчещенном коридоре, Дмитрий Сергеевич выудил откуда-то из недр своих одежд бутылку дорогого коньяка и шоколадку, водрузил всё это на стол и плюхнулся в кресло, готовый к многочасовой беседе. Элка долго не появлялась в комнате, надеясь, что шеф заснёт в тепле, разморённый выпитым. Но, освободившись от лишнего, Чарский взбодрился и даже выглядел вполне адекватно, когда женщина наконец решилась осчастливить его своим обществом.
– Ну, что у нас случилось? – спросила Эльвира бесцветным голосом, в котором сквозило явное желание спать, причём в одиночестве.
– Она всё узнала! Я её потерял! – В стенаниях Чарского было столько неподдельного трагизма, что Элка невольно поторопила его. И начальник развил тему, наливая себе солидную порцию горячительного:
– Ты же знаешь про нас с Маринкой, правда? Не делай большие глаза, знаешь ведь, одна на всю редакцию! И молчишь, партизанка ты наша, иначе не пошёл бы к тебе! И про нас с Татьяной знаешь! Впрочем, про это знают все. Так вот, сегодня я на работе слегка задержался: номер сдавали, припозднились, Клара опять светскими новостями только к концу рабочего дня разродилась. Ну а Маринка решила меня подождать. Сумасшедшая она баба, ни хрена не боится, как её мужик терпит?
– Как будто тебя жена не терпит, – проворчала себе под нос Элка, пригубив свою порцию коньяка и поставив
