Куриный бульон для души. Прощение исцеляет. 101 теплая история о том, как оставить прошлое и начать двигаться вперед - Эми Ньюмарк

– Может, она изменилась. Вдруг она сожалеет о том, как вела себя с тобой, и захочет извиниться, – предположила подруга. – А если не захочет, то, думаю, тебе все равно станет легче – и ты сможешь двигаться дальше.

Благодаря сообществу выпускников найти моего старого врага оказалось на удивление просто. Как выяснилось, Барб жила всего в полутора часах езды от меня, в престижном районе соседнего городка. Я отправила ей письмо по электронной почте, в котором просто спросила: помнит ли она меня. И ее ответ – причем довольно дружелюбный и скорый – ошеломил меня.

Оказалось, что Барб меня не забыла. И вообще припомнила в письме много удививших меня подробностей: например, что я писала замечательные сочинения, и они ей всегда нравились; что у моего отца были усы (Барб видела его несколько раз, когда он приезжал забрать меня из школы). Она перечислила еще многое из того, что сохранилось у нее в воспоминаниях. Но что меня совершенно потрясло – она напрочь забыла, как травила меня! Она не вспомнила ни одной злой шутки! И вообще дала мне понять, что считала меня лучшей подругой! А в конце письма разоткровенничалась о личной жизни (которая, кстати сказать, оказалась у нее довольно непростой). Из ее письма я узнала, что, когда ей исполнилось шестнадцать, они с мамой тоже покинули тот злосчастный городок. Своего отца Барб почему-то не упоминала, и я подумала: не по этой ли причине ей так хорошо врезался в память образ моего папы? Не по этой ли причине она третировала меня? Может, она завидовала, что я расту в полной семье, а она нет?

Это открытие изменило мое отношение к прошлому. И я прониклась жалостью к Барб – и особенно после того, как она рассказала, что не все было радужно в ее жизни (она вышла замуж, родила, развелась с мужем, вырастила без мужской поддержки дочь и не так давно похоронила маму, с которой жила до самой ее смерти, пока та не скончалась в свои девяносто; а теперь она осталась совершенно одна).

Честно сказать, когда я писала ей, я ожидала совсем другого ответа. Я надеялась, что получу письмо, полное сожалений о несправедливых нападках на меня; я думала, она попросит прощения, будет раскаиваться. Но оказалось, что Барб совершенно не помнила о тех мучениях, которые доставила мне. Ее память словно стерла из сознания все ее злые выходки – и от них не осталось и следа. «Так зачем же я буду ворошить прошлое? – подумала я. – Стоит ли ожидать извинений от человека, который забыл, что когда-то делал другому больно? Да и забыл-то, вероятно, потому что сам был несчастлив и испытывал боль».

Это открытие волшебным образом освободило меня. Враждебные чувства к Барб исчезли. Я почувствовала, что больше не испытываю потребности копаться в прошлом и припоминать бывшей однокласснице ее давнишнюю школьную агрессию. Все мои детские обиды растаяли, как снег под лучами весеннего солнца. И я с облегчением для себя обнаружила, что избавилась от гнева, который долгие годы носила в своем сердце.

Я простила Барб – и более того – испытала к ней жалость. А своей подруге-психотерапевту выразила огромную благодарность за то, что она дала мне потрясающе дельный совет!

 Моника Энн Левин

Акт третий

Нам не дано разорвать кровные узы.

И даже, если порой они натягиваются до предела, они все равно скрепляют нас на века.

– Мари де Рабютен-Шанталь, маркиза де Севинье

Большинство моих детских воспоминаний об отце сводятся к тому, что почти каждую ночь я засыпала под стук его печатной машинки. Отец мечтал опубликовать роман и на протяжении многих лет неустанно работал над ним. Судя по тому, как долго и вдумчиво он над ним трудился, роман должен был получиться основательным и глубоким, как и сам автор – исключительно серьезный и напрочь лишенный сентиментальности человек. Именно таким представлялся мне отец, когда я была ребенком.

Я побаивалась его. И с большим почтением относилась к его занятию, наблюдая за тем, как с суровым видом, яростно, двумя пальцами он долбит по клавишам машинки, словно вбивает гвозди: так-тактак-тактактак-так…

Пока я была маленькой, я вела себя вполне мирно. Но став подростком, обнаружила, что во мне живет настоящий дьявол, который то и дело заставлял меня восставать против чрезмерной опеки родителей. Я или бунтовала, или игнорировала их. Отец, желая показать мне, что тоже способен меня игнорировать, обычно садился за свой роман и уходил с головой в работу.

Оглядываясь назад, я понимаю, что наше взаимодействие развивалось вполне закономерно – так и должно было быть. И даже то, что сама я начала потихоньку сочинять (но никогда не признавалась в этом отцу), тоже было закономерным. Под стук папиной печатной машинки прошли мои подростковые годы, а когда мне исполнилось двадцать два, после очередной стычки с ним я уехала из дома и не появлялась в нем долгих четыре года, в течение которых не обмолвилась с отцом ни единым словом.

Жизнь моя шла своим чередом – за то время, пока я пребывала в добровольном «творческом отпуске» вдали от родителей, моя судьба складывалась вполне успешно. Я была стабильна, карьера шла в гору. Но на душе, тем не менее, скребли кошки. Все чаще я просыпалась по ночам, ощущая тоску и странную меланхолию. А когда мне снился отец – это еще больше усиливало мое беспокойство.

В конце концов, мама призналась, что папа очень скучает по мне, хотя ни за что не признается в этом. Но для нее было очевидным, что его беспокоило наше противостояние, – он плохо спал, а иногда даже плакал во сне.

Я с недоверием отнеслась к маминым словам. Допустить, что отец способен тосковать, да и вообще испытывать какие-либо эмоции, – мне было странно. Он всегда казался сухарем – человеком, не способным на сентиментальность. И уж совсем верилось с трудом, что он может лить слезы! Даже если бы я и приехала навестить родителей, я все равно не представляла, о чем мы могли бы говорить с отцом. Мы были слишком разными, существовали в абсолютно противоположных мирах. Во всяком случае, я была уверена, что у нас нет общих точек соприкосновения.

И все же меня разрывало на части от противоречий. Я не переставала копаться в себе, ища ответы на внутренние вопросы. Я смотрела на свою жизнь под