Место на земле - Мухаммед Теймур

Перевод Э. Климовой

Шейх Ахмед — худощавый пожилой человек с бледным лицом. Он так истощен и слаб, что еле передвигает ноги. Когда он смотрит на вас, в глазах его появляется блеск, который трогает струны сердца, пробуждает жалость и сострадание.

Каждое утро можно видеть, как он идет, согнувшись под тяжестью мешка со льдом, в сторону квартала ар-Рамль[7], где он разносит куски льда по квартирам и особнякам.

Несчастья и нужда заставили его взяться за это дело: он из тех бедняков, у которых не осталось уже ни сил, ни воли.

За простоту и слабость дети квартала ар-Рамль в забаву называли его «шейх Ахмед». Он, по их мнению, игрушка, которая помогает убить время, а ведь время для детей не имеет никакой ценности. Прозвище «шейх Ахмед» прилипло к этому несчастному труженику, его повторяют сейчас старый и малый, богатый и бедный, ничтожный и знатный. Разносчик льда известен в квартале ар-Рамль только под этим именем.

Мы привыкли видеть лицо этого бедняка каждое лето, когда приезжали в Александрию. Он казался нам неотделимым от песков ар-Рамля, его рощ, его неспокойного моря. Однако в этом году он не показывался целых два месяца, и мы чувствовали, будто нам не хватает чего-то привычного и издавна знакомого.

Но вот шейх Ахмед снова появился в домах квартала ар-Рамль, неся мешок со льдом на сгорбленной спине. Однажды утром он постучал в наши ворота и вошел во двор. Его смущенная улыбка словно приветствовала землю двора, стены и все, что там есть. Казалось, он стосковался по знакомым предметам. И если бы у земли и стен был язык, мы, наверное, услышали бы ответные слова любви и привета, какие произносят при встрече друзья после долгой разлуки.

Я окликнул шейха Ахмеда; он оглянулся и, спотыкаясь, подошел ко мне. Я спросил его, где он пропадал столько времени. Он ответил:

— Сидел в тюрьме, господин.

— Шейх Ахмед — в тюрьме? Но за что?

— Клянусь аллахом, я не виновен.

А как это произошло?

— Господин мой, знаешь ли ты человека, который скупает старое платье, чинит его, а потом продает на улицах?

— Да, шейх Ахмед, я знаю его и слышу его голос каждый день. Это не человек, а настоящая ходячая лавка.

— Будь благословен, о господин мой! Я вижу, ты и вправду знаешь этого человека. Так вот, однажды я попросил его продать мне платье, которое висело у него на руке. Стали мы спорить с ним о цене. Но у меня было всего десять пиастров[8], этого ему показалось мало, и он пошел своей дорогой. Однако, пройдя несколько шагов, он обернулся и крикнул мне: «Давай деньги и бери платье!»

Я отдал ему все, что было у меня в кармане, а было там ровно десять пиастров. Он положил деньги в карман и пошел дальше. Я побежал за ним, чтобы взять купленное мною платье, но он накричал на меня, потом ударил. Словом, он устроил со мной выгодную «сделку». Я посмотрел вокруг, надеясь увидеть на улице порядочного и смелого человека, который помог бы мне вернуть мои деньги, но кругом были только кучи песку. И остался я ни с чем — с пустыми руками и без гроша в кармане. Но я поклялся отомстить этому подлецу — нет, этому трусу! — который воспользовался моей слабостью и бедностью для безнаказанного грабежа.

Три дня спустя я встретил его снова. Он положил свой товар перед домом, а сам вошел внутрь, торгуясь с кем-то из слуг из-за старого платья. Я подошел и выбрал из кучи его товара то самое платье, за которое уже заплатил. И на это меня толкнула только месть, господин! Но вдруг этот человек вышел из дома. Он погнался за мной, поймал меня и отобрал платье. Я оказался в его власти; он бил меня и тряс, а потом позвал полицейского. И я был приговорен к двум месяцам заключения. Два месяца я провел в стенах тюрьмы. — Шейх Ахмед улыбнулся и прибавил: — Я не лгу, господин! В тюрьме мне было очень хорошо. Там я не жаловался ни на нужду, ни на голод.

И шейх Ахмед пошел дальше, согнувшись под тяжестью своей ноши и, как всегда, улыбаясь. А я сказал самому себе: «Где же тут справедливость? Невинных наказывают, а преступники продолжают сеять зло на земле!»

Я еще раз посмотрел вслед шейху Ахмеду, который уже почти скрылся из виду, и подумал: «Он ни в чем не виновен, но само человеческое общество превратило его в преступника. Да и может ли быть иначе? Ведь шейх Ахмед в тюрьме не жаловался ни на нужду, ни на голод!»

МАХМУД ТЕЙМУР

«Правила омовения»

Перевод Г. Шарбатова

Когда я учился в начальной школе, был среди моих одноклассников мальчик, по фамилии Занкалуни. Дородностью своего тела и спокойным характером: он очень напоминал прирученного слона. Мы любили его, несмотря на его тупость, которая была для нас предметом! бесконечных шуток и разговоров. Бедняга прилагал все силы, чтобы выучить уроки: он даже бо́льшую часть ночи просиживал над книгами и тетрадями, но до утра никакие знания не удерживались в его голове.

Наш учитель «закона божьего» шейх Баракат имел обыкновение начинать урок всегда одним и тем же вопросом, который он безжалостно задавал нашему герою: — Занкалуни! Каковы правила омовения?[9]

Занкалуни, стоя с раскрытым ртом, застывал, словно каменная статуя. Учитель тут же определял ему меру наказания:

— Кол тебе, Занкалуни!.. Будешь получать один только хлеб, Занкалуни!.. До четверга, Занкалуни!

Мы уже привыкли к этой трагикомедии, повторявшейся на каждом уроке шейха Бараката. И за всю неделю Занкалуни только один — два раза удавалось насладиться обедом за общим столом. В остальные дни он одиноко сидел в дальнем углу столовой и оттуда глупо смотрел на нас своими узкими глазами. Он откусывал маленькие кусочки от своей лепешки не спеша и с таким видом, будто лишения для него ничего не значили. Время от времени он посылал нам свою глуповатую улыбку, а мы бросали ему финики и орехи, которые он проворно ловил и жадно съедал.

Так продолжалось довольно долго. «Правила омовения» были неиссякаемым источником лишений для нашего героя. Но эти лишения нисколько не отражались на его дородной фигуре; напротив, он день ото дня полнел и расцветал.

Однажды учитель, задав ему все тот же вопрос, поставил ему, как и прежде, кол и вписал его достойное имя в список на получение «одного только хлеба». Потом учитель подошел к Занкалуни, долго смотрел на него и наконец сказал:

— Скажи мне, Занкалуни, а что же ты все-таки умеешь? На что ты способен в этом мире?

Занкалуни стоял молча, с раскрытым ртом и медленно чесал голову… В этот момент поднялся один из наших озорников и бойко сказал:

— Господин учитель, он умеет петь! У него прекрасный голос!

Наш учитель «закона божьего» наряду с твердым характером обладал и некоторым чувством юмора. Нередко он далее рассказывал во время уроков смешные истории, которые когда-то с ним приключились.

Шейх Баракат тотчас же воскликнул:

— Это правда, Занкалуни? Ты умеешь петь?

Не дав Занкалуни ответить, мы все хором закричали:

— Правда, господин учитель, он умеет петь!..

Занкалуни подтвердил правильность наших слов. Потом он сел, вытащил коран и приготовился читать нараспев. Глубокая тишина воцарилась в классе.

И вот Занкалуни запел…

Было похоже, что взорвалась бомба и осколки ее разлетелись во все стороны — весь класс разразился хохотом. Шейх Баракат понял нашу шутку, сначала улыбнулся, а потом спрятал лицо в платок. Но Занкалуни как ни в чем не бывало продолжал петь, все больше воодушевляясь. Тогда учитель обратился к нему со словами:

— Молодец, Занкалуни!.. Отлично, Занкалуни!..

С этого дня Занкалуни занял свое место за общим обеденным столом, распрощавшись с унизительным местом у стены.

Во время еды он показывал пальцем на наказанных учеников, дразнил их со злорадством и, громко смеясь, бросал им финики.

Занкалуни теперь получал самые высокие оценки по «закону божьему» и потому считался первым учеником у шейха Бараката.

Однажды во время урока вдруг в класс вошел директор школы. Он хотел лично проверить знания учащихся. Внимательно просмотрев классный журнал, директор обратил внимание на отличные отметки Занкалуни, и, явно обрадованный такими результатами, он обратился к ученику:

— Мухаммед Занкалуни!

Ручной слон зашевелился на своей парте, а шейх Баракат помрачнел и стал усиленно вытирать пот, проступивший у него на лбу. Директор сказал, обращаясь к Занкалуни:

— Ну, молодчина, можешь ли ты напомнить нам, каковы правила омовения?

Учащенно забились наши сердца, наступила гробовая тишина. А губы Занкалуни не выдавили ни единого звука.

Директору показалось, что ученик не слыхал его, и он повторил свой вопрос… И тут Занкалуни уселся на место, вытащил из ранца коран и запел своим громким, противным голосом.

Повернувшись в сторону учителя, директор увидел побледневшее лицо шейха Бараката, который тщетно пытался скрыть охватившее его волнение. Потом мы услыхали голос директора: