Тувинские рассказы - Дмитрий Вержуцкий

Тропа то шла по галечникам вдоль реки, обходя островки с ивами и редкими тополями, то снова ныряла в броды, то поднималась на заросшие лиственницами террасы, иногда тянулась сотнями метров по крутому заросшему кустарниками склону. В некоторых местах получалось идти как по ступенькам по причудливым узлам корней деревьев, змеями выползающих из земли. Пересекая очередную поляну и уклоняясь от свесившихся на тропу ветвей высоких кустов жимолости, Сергей вдруг осознал, что уже давно вокруг стоит неестественная тишина. Все в долине замерло, не стало слышно посвистывания птиц, совсем стих ветер, деревья не шелестели своими кронами. Небо затянуло белесым маревом.

«А, вот оно что! – Сергей сориентировался и, наконец, понял причину своей тревожности. – Погода портится. Да, ерунда какая, прорвемся!» Он ускорил шаг, уже внимательнее вглядываясь в кромку горизонта, где над седловиной видневшегося впереди перевала появились рваные многоэтажные тучи. Минут через десять они сгустились в стремительно приближающийся грязно-серый валик, за которым зияла сплошная чернота.

Первый порыв ветра лишь слегка качнул деревья, зашелестел листьями и ветвями, осыпая с них мелкие засохшие веточки, лишнюю сухую хвою и отслоившиеся пластинки коры. Последующий удар стихии оказался чудовищным. Сергея, оказавшегося на открытом месте, сбило с ног и покатило. Он сумел быстро сбросить рюкзак и на четвереньках рывком метнулся за большой куст тальника. Здесь было чуть-чуть потише, ветер налетал только вполсилы и сбоку. В нескольких десятках метров вдруг скрипуче хрустнул, пошел вниз и гулко рухнул на прибрежные камни огромный тополь. По воздуху летели ветви и целые макушки деревьев, где-то высоко парил лист фанеры, видимо, унесенный с зимника. Разлапистая молния неровно вспыхнула прямо над головой, небо почти сразу лопнуло оглушающим разрывом. Вокруг резко потемнело, рев ветра, грохот грозовых разрядов, треск ломающихся деревьев заполонили все вокруг, создавая ощущение случившейся катастрофы. Через несколько минут хлестко ударил ливень. Потоки воды обрушились с небес сплошной стеной. Тропа мгновенно вздулась, по ней тут же побежал, на глазах набирающий силу, мутный пузырящийся ручей.

До нижнего зимника оставалось километров семь-восемь, но основная проблема была не в этом. «Впереди еще три брода, при таком дожде вода быстро поднимется», – мысли Сергея стали четкими, как всегда в критических ситуациях. Он вскочил, поднял рюкзак и рванулся навстречу хлеставшим в лицо струям воды. Через полчаса он достиг первой переправы. К этому времени резко похолодало, и дождь пошел уже со снегом. Уровень реки немного поднялся, но этот брод был несложный – широкий, с галечниковым дном. Сергей преодолел его большими прыжками, спотыкаясь и разбрызгивая вокруг и на себя воду, и рывком взбежал на высокую приречную террасу.

Примерно через полкилометра он снова зашел в реку, на этот раз осторожнее – здесь на дне камни были покрупнее, течение посильнее, да и вода уже заметно прибыла. На стрежне Сергей пару раз качнулся от мощного напора, с трудом удержавшись на ногах, и пожалел, что не взял хоть какую-нибудь жердь для дополнительной опоры. До завершающей переправы оставалось не слишком далеко – с километр, не более. Но уже начался настоящий снегопад. Сильный, с ветром. Дужка капкана била в одно место поясницы, боль оттуда отдавалась по всему телу. Сергей бежал, останавливаться было никак нельзя. И куртка и брюки энцефалитного костюма промокли насквозь. Холодные противные струйки воды периодически стекали по лицу, рукам, ногам и спине.

Наконец, вот он – последний брод. Бурлящий мутный поток пересекал пойму почти от верхнего края ближней прибрежной террасы до дальней стороны широкого русла, вызывая сомнения в успешности предстоящего мероприятия. Другого, более подходящего, места для переправы вблизи не просматривалось, да и времени на оценку обстановки уже не было. На самом краю потока чуть ниже высился большой залом из плавника. Сергей выбрал крепкий лиственничный сук, несколько раз надавил, проверяя на прочность. Упираясь этой опорой в дно выше по течению, медленно переставляя ноги, ему удалось пройти почти две трети брода. Потом его сбило. Лямки были заранее ослаблены, и он сразу сбросил рюкзак, сумев в последний момент в прыжке догнать уплывающий мешок и ухватить его за клапан. Утопить полсотни отличных капканов-нулевок, лучших в отряде, никак не входило в его планы.

Вместе с рюкзаком его стянуло в слив, больно ударило о валун коленом, потащило на очередной бурунник, но тут он смог сконцентрироваться и, оттолкнувшись от дна, пружиной выкинулся с рюкзаком прямо на ивовый куст, находившийся на небольшом островке, на самом краю потока. Оттуда, следующим рывком, он достиг берега.

Откашливаясь от воды, которую все же успел пару раз хлебнуть, кувыркаясь в сливе, чувствуя кровоточащую ссадину на щеке, Сергей взвалил на себя намокший и ставший еще тяжелее рюкзак и снова побежал. Под мокрым энцефалитным костюмом, кроме мокрых же трусов, ничего не имелось. Искать в рюкзаке сухую одежду и переодеваться он не стал, хотя при порывах ветра становилось очень холодно. Сильно ныло ушибленное колено. Кепка-бейсболка уплыла, и волосы начали покрываться сверху льдом. Пришлось накинуть капюшон энцефалитки. С ним было неудобно, но зато голова не так мерзла. Спотыкаясь о камни, он бежал и бежал по тропе. Ноги и руки уже почти не чувствовались. Сознание временами уплывало. Снег покрыл все вокруг, небольшие надувы быстро превращались в глубокие сугробы. Увязая в них и прихрамывая на правую ногу, он медленно продвигался в сторону зимника.

Оставалось немного – вон до того склона, а там совсем рядом, с полкилометра, но силы убывали. Знакомое состояние мягкого замерзания начало постепенно его охватывать. «Хорошо бы прилечь вот под этот куст караганы. Нет? Ладно, тогда вот под этот. Он такой мягкий, уютный… Ну, хотя бы на минутку, на полминутки. И все будет так славно, так тепло…». Сергей запел. Точнее, не запел, а начал орать какие-то песни. Про горы, про друзей, про войну, такие, что мороз по шкуре, и внутри все зажигало.

Хрипя и выкрикивая сорванным голосом что-то про Кавказ и дивизию «Эдельвейс», он и ввалился в дверь жарко натопленного зимника. Затем была сухая одежда, кипяточный сладкий чай со спиртом, нереально вкусная горячая похлебка из баранины. Вечерело. Вокруг домика буйствовала стихия, валил снег. Сергей сидел с бичами на нарах и играл в карты. Подходил к концу очередной день в его экспедиционной жизни. Не лучший, но и не самый худший, обычный день, каких было и будет еще немало.

ОДНАЖДЫ НА БАРЛЫКЕ

Просыпаться не хотелось. Вчерашний маршрут с холодными купаниями при пересечении реки сильно вымотал. Но народ вокруг уже шебуршился, открывалась-закрывалась дверь зимника, от чего по полу наносило потоком холодного воздуха, брякала крышка чайника, булькала наливаемая в него вода. Было прохладно, печь уже выстыла. Кто-то, вполголоса поминая чьих-то родственников, чиркал и чиркал спичками, пытаясь поджечь кусок раздерганной отсыревшей ваты, выдранной из старой телогрейки. Вата служила, вместе с пучком тоже не очень-то сухих стружек и тонких щепок, в качестве растопки.

Дров было достаточно – вчера днем все, кроме Петровича, дежурившего по кухне, занимались их заготовкой. Целая гора нарубленных лиственничных сучьев находилась слева перед входом, но до дождя никто не догадался занести их в зимник или накрыть пленкой. Остатки сухих дров, лежавших под нарами, были закинуты в печку перед сном. Спохватились только утром, когда все вокруг уже покрыло глубоким снегом.

Наконец, в печке-буржуйке загудело и через пару минут по дому стали расходиться волны тепла. На завтрак разогрели вчерашнюю похлебку из последнего куска баранины с остатками риса, гречки и чудом дожившей до сегодняшнего дня картофелиной. Почти половину содержимого похлебки для густоты составлял мелко накрошенный горный лук, в изобилии растущий здесь на каменных осыпях крутых склонов гор. Вообще, продукты еще имелись в достаточном количестве – десятка полтора сухарей, банка сайры, большой пакет с перловкой, с полбутылки подсолнечного масла и килограммовая пачка рафинада. Впятером можно было несколько дней продержаться.

С некоторыми другими вещами дело обстояло хуже. Чаю оставалось только на один чифир, а махорка у бичей закончилась еще больше суток назад. Табачные стружки и крошки из початой, раздавленной и расплывшейся от воды пачки «беломора», которую выскреб Сергей из кармана энцефалитки, были уже заботливо просушены. Вчера, когда добили последнюю самокрутку, народ устроил тотальный шмон в зимнике, в стоящей рядом кошаре и возле кострища. Все разномастные окурки, выковырянные между бревешек завалинки, из щелей подоконников, под настилом крыши кошары и просто разбросанные по всей территории, были собраны, выложены на лист фанеры, высушены и выпотрошены в один кисет. Пару «козьих ножек» искурили еще вчера. Сегодня утром оставшуюся часть из кисета смешали с табаком из папирос и забили в небольшие «фунтики», каждый на одну порцию. Все шесть фунтиков, нетронутые, лежали сейчас на полке.