Золотая сеть (повести) - Клара Ярункова

«Жирная подлиза» еще раз попытался убедить ребят допустить Вило к работе.

— Я сказал — нет! Значит нет! — отрезал Милан. — А ты хорошо сделаешь, если с этим своим немцем не будешь везде соваться, — сказал он Петру.

Но Петр не сдался:

— А ты знаешь, что нам говорил вожатый? Заботиться о гостях, чтобы они себя тут хорошо чувствовали! Вот!

Петр повернулся и удалился с чувством собственного достоинства.

— Факт, — сказал Гонза. — Он прав!

— А мне плевать! — упрямо мотнул головой Милан. Очень-то мне нужно, чтобы именно немцы тут себя хорошо чувствовали!

Гонза молчал, и Милана это сердило. По его мнению, друг всегда должен стоять за друга, даже если тот случайно и не прав. В данном случае Милан не был вполне уверен в своей правоте. Потому что гость есть гость. Но если гость воображала немец? Как тут быть? А Гонза как будто не учил истории! Не читал в книгах, что творили во время войны немцы?

— Ты можешь молчать сколько тебе захочется! — сказал Милан резко. — Но если бы у тебя убили бабушку и дедушку, так и ты бы говорил так же.

— Это правда? — испугался Гонза.

— Правда! В войну немцы убили мамкиных родителей и ее шестнадцатилетнего брата. И Кляк сожгли, где родилась мама. И почти всех людей поубивали. Мама случайно осталась жива.

Милан рассказывал, хотя чувствовал, что это давнее событие не стоит сейчас вспоминать. Потому что правда заключалась в том, что Вильгельм, или Вило, был несимпатичен Милану. Вило снисходительно смотрел на младших, слишком часто посматривал на свой ручной компас и никому не давал его в руки. А трагическая история с дедушкой и бабушкой была просто предлогом, когда он захотел объяснить другу свое поведение. Милан сам был удивлен, что его рассказ так подействовал на Гонзу.

Но чем больше они говорили, тем сильнее укреплялась в Милане убежденность, что он правильно вел себя в отношении Вило и что он, в сущности, сердился на него не за его компас и его снисходительность старшего, но за что-то гораздо более серьезное. И все же Милан великодушно сказал:

— Конечно, эти, наверное, уже и забыли, что совершили их отцы!

— Но мы не забыли! — выкрикнул Гонза.

— Но ведь они как будто из ГДР?

— Да, — подтвердил Гонза. — Но только поэтому их еще нельзя считать голубями мира.

Милан в эту минуту очень любил Гонзу. Он кивнул головой в сторону Ингрид;

— Ну, а эта? Она — голубка?

— Все девчонки голубки! Да и вон тот! Как его там зовут?.. Вальтер Киль, кажется? Этот тоже голубь!

Во время разговора мальчики так старательно работали, что пришнуровали к полотнищу последний кусок брезента.

— Знаешь что? — сказал Гонза. — Я о Вило все узнаю.

— А зачем? — махнул Милан рукой.

— Да просто чтобы знать.

Гонза и Милан сложили готовое полотнище и подошли к окну посмотреть, идет ли дождь.

Дождь еще лил. Пришел Глаз с десятью мальчиками. Он приказал им взять полотнище и пойти встречать автобусы.

Остальные стали смотреть из окон.

И вот, наконец, из-за дождевого занавеса вышел огромный мешок. Он передвигался на нормальных человеческих ногах. Перед зданием мешок остановился и послал в приоткрытые окна, переполненные любопытными, три громовых «Ура!». Ребята оторвались от окон и с разбегу стали нырять под мокрое полотнище.

Катка схватила первую попавшуюся руку и сказала:

— Я Катка.

Ей ответили:

— А я Саша!

Перед входом в дом ребята отжали палатку. Катка смутилась: оказалось, что на Саше брюки и что это никакая не Саша, а мальчик Саша Козинцев.

— Ну что? — закричал он весело, когда заметил, что Катка застеснялась. — Разве я тебе не нравлюсь?

А ты мне, честное слово, нравишься! — и доверчиво обнял Катку.

Саша был меньше Каты на головую Он весело моргал черными ресницами, под вздернутым носиком показал два ряда белых зубов и стал в такую позу, будто все телевизионные камеры мира собирались, показывать его.

Катка не испортила шутки, хотя ей было совсем не безразлично, что над нею смеются. Она тоже встала в «телевизионную позу», с высоты своего роста посмотрела на Сашу, схватила его за руку и по-дружески, но достаточно громко сказала:

— Не задирай нос! Дождь нальется!

Гости направились в дом. Первым вошел Саша. С любопытством осматриваясь, он то и дело оглядывался назад и делился с каким-то Яшкой всеми своими впечатлениями. Девочка с длинными черными косами, в маленькой пестро вышитой тюбетейке, видимо, сердилась на Сашу за его несдержанность. Она рассерженно подталкивала его.

Вышитые тюбетейки были на головах у нескольких советских девочек и мальчиков. Их узкие черные глаза говорили любопытным взглядам: «Мы не все из Москвы! Я из Киргизии!», «Я из Узбекистана!», «Я из Бухары! А вы знаете, где эта Бухара?»

За советскими ребятами шла небольшая группа коричневых ребят в серых костюмах. Среди встречающих прокатился восторженный шепот. Арабы!

Из пустыни они или с приморья?! Тюрбанов на них нет. Видимо, им холодно. И, наверно, не нравится этот дождь.

Во главе многочисленной болгарской группы вышагивала необыкновенно красивая девочка. Густые черные волосы обрамляли ее загорелое лицо, и неожиданно голубые глаза спокойно смотрели по сторонам. В руках она держала небольшую бумажную коробочку с четырьмя отверстиями. В ней копошился какой-то зверек. Гонза Мудрых нес чемодан девочки и то по-русски, то по-чешски расспрашивал красавицу, откуда она и как ее зовут. Девочка улыбалась и терпеливо повторяла: «Румяна Станева, Варна».

— Это в Болгарии, да?.. Черное море, да? спрашивал Гонза.

— Да, — сказала Румяна и очень удивилась, что мальчик спрашивает ее то же самое в третий раз. Если бы она лучше знала Гонзу, она бы поняла, что он хочет показать товарищам, что хорошо знаком с этой красивой девочкой.

Группу замыкал маленький беловолосый мальчик. Он резко отличался от черных высоких болгар, то и дело пытался протолкнуться вперед, вытягивался и звал Сашу.

— Не бойся, Яшка! Саша не потеряется. Он идет впереди, — сказала Катка и подумала: «Яшка и Сашка похожи друг на друга, словно братья родные!»

…После обеда продолжал лить дождь. В «Зеленой долине», правда, немного прояснилось, и разорванные тучки показывали, что в них уже нет больше силы.

В домиках левого крыла было шумно. Там размещались девочки. То одна, то другая девочка выбегала под дождь — срывала несколько цветочков и быстро возвращалась назад.

На правом крыле разместились мальчики. Уже был дан свисток к послеобеденному сну, уже иностранные и местные вожатые готовились к встрече с «генералом», который ждал их на лестнице главного здания, а шум в крайнем домике все еще не утихал.

Глаз с минуту прислушивался, потом взбежал по лестницам и распахнул двери третьей комнаты.

Ребята прыгали с двухэтажных постелей. Заметив вожатого, они так растерялись, что почти остались висеть в воздухе. Потом вскарабкались наверх и в тишине стали укладываться.

Вожатый ушел. Гонза посмотрел на постель Милана. Тот, свернувшись клубочком, спал.

«Жаль, что Милан спит», — подумал Гонза,

Гонза подвинулся к краешку постели и посмотрел вниз.

— Петр! — позвал он шепотом. — Иди наверх!

Петр вскарабкался к Гонзе.

— Что случилось?

— Послушай, что за парень Вило?

— Как что за парень?: Ну, немец. И, знаешь, он просто мировой.

— А мне что-то он не нравится! А как вы договариваетесь? Ведь ты не умеешь по-немецки.

— Не совсем не умею. Я учу немецкий уже два года. А он умеет по-чешски примерно так, как я по-немецки.

— Он умеет по-чешски? — удивился Гонза. — Откуда этот немец научился по-чешски? В школе ведь у них наверняка нет чешского!

— Это я уж не знаю. Может быть, его дома научили? Я могу спросить его. А что у тебя вышло с Вило?

— Ничего! — отрезал Гонза. — И давай катись. А если будешь брать от немцев жратву, я тебе разобью морду.

— Я от немцев ничего не беру! Я получу сколько нужно от самого повара, если уж хочешь знать ты, ты… девчатник сумасшедший!

В комнате раздался грохот.

Ребята проснулись и удивленно смотрели на Петра, лежащего на полу.

Как раз в этот момент раздался свисток, означающий конец послеобеденного сна.

Облака как будто только и ждали этого свистка. Они вдруг расступились, и ясное солнышко залило «Зеленую долину» теплыми лучами.

5

Гонза Мудрых ужасно спешил. Он то и дело вынимал из кармана маленькое зеркальце и осматривал свою прическу. Смоченные волосы, еще минуту назад прилизанные, очень быстро высыхали при ходьбе. «Пока я дойду, опять буду весь в кудряшках, как баран», — испугался Гонза. Он подошел к душу, намочил руку и прижал волосы к голове. Забрызганные башмаки он вытер о брюки, один за другим, и вышел из душевой.