Скрипящее колесо Фортуны - Александр Потупа

Зря подумал про долг. Чертова телепатия! У двери Потапыч обернулся и говорит:

— Так ты, Эдик, гляди, у нас тут коврик подвернулся, на следующей недельке на тебя рассчитываем.

Ну что ж, это уже смягчение. Все-таки не отбрасывает он возможность контактов, не хочет меня окончательно добивать. И то хорошо.

Потапыч тихонько щелкает входной дверью. Я стою посреди прихожей и думаю о себе с глубоким уважением — выиграл трудную дипломатическую схватку. Отстоял свой суверенитет, не пустил союзные войска на свою территорию. Талейран из седьмого подъезда!

Чертовщина! Фантастика! Фрагмент мистического романа!

Поздно вечером звонок. Открываю. Невзрачный пожилой мужик в серой кепке и в длинном старомодном макинтоше.

— Вы Ларцев? — спрашивает.

— Да.

— Дело есть.

— Заходите, — говорю.

Он зашел, стал у порога. Макинтош не снимает, в комнату не собирается. И начинает удивительно скрипучим голосом:

— Эдуард Петрович, дело есть. Вы заработать хотите?

— Хочу, — отвечаю с улыбочкой.

Неужели еще один оболтусов папаша?

— Так вот, Эдуард Петрович, будете каждый день в 18–00 приходить на Старую площадь под часы. Стоять под часами надо ровно пятнадцать минут, тютелька в тютельку. Когда возвратитесь домой, обнаружите в почтовом ящике конверт. В конверте будет лежать пятьдесят рублей. Запомните — никаких отклонений!

— Пятьдесят рублей? — ошалело переспрашиваю я.

— Да, — подтверждает мужик в макинтоше, — копейка в копейку.

— А за что?

— Большая часть этой суммы — за то, чтобы вы не задавали никаких вопросов. Будьте здоровы.

Я стою, осел ослом, слышу только, как он на лифте вниз спустился.

Что за хохма? Куда обращаться — в милицию или в сумасшедший дом? Что он мне предлагает — просто постоять четверть часа на площади и подышать свежим воздухом? Ерунда какая-то.

Если правду сказать, не нравится мне это. Уголовщиной попахивает. А может, и не уголовщиной — чем похуже. Или нет здесь ничего худого, просто счастливый билетик? Но предчувствую — что-то не то. Слишком радужные посулы слепят и мешают разглядеть суть опасности. А ведь должен быть какой-то риск за десятикратную месячную зарплату!

Или обычный дружеский розыгрыш? Но не припомню таких друзей, которые могли бы столь нелепо и недешево шутить. Плюну, пожалуй, на все и постараюсь забыть — вот мудрейшее из решений.

Впрочем, схожу завтра из интереса. От дома недалеко, обокрасть не успеют, да и брать у меня нечего. Побить тоже не побьют — все-таки площадь, а не темный переулок. Любопытно…

Завалюсь-ка спать. Переутомился. Довольно бурный семинар, потом разговор с шефом — когда же вы, Ларцев, текст мне покажете, найдите время между своими фантазиями… Попробуй найди — там-то его как раз и нет. Время — лучшая из наших фантазий, уходят они, и время исчезает.

А теперь — спать.

Левой рукой щупаю хрустящую зеленую бумажку, правой пишу. Вот это да!

Постоял столбиком под часами, выкурил сигаретку, спокойно приплелся домой. Смотрю — в почтовом ящике что-то белеет. Достаю конверт. Без надписи, без марок, без штампов. В лифте не выдержал и разорвал, ожидая записку типа: «Как прогулочка, дурак?» А там — настоящая пятидесятирублевая банкнота.

Если так пойдет, послезавтра отдам долг Потапычу. Еще через день рассчитаюсь за квартиру, потом дня за четыре соберу на магнитофон, через полмесяца — на цветной телевизор. Наташке смогу купить приличный подарок ко дню рождения.

Странно, но никакого удивления не чувствую. Скорее легкое блаженство как будто колбасы без очереди достал. И вправду похоже, только здесь манна небесная, но все равно без очереди.

На деньги плевать, лишь бы из-за их отсутствия голова не болела. Теперь эти прогулки будут вместо пенталгина. Кстати, преполезнейшая штука прогулки. Давно уже не случалось просто так топтаться на площади. Воздух, конечно, не особенно свежий, душит бензин Старушку. А когда-то приволье было — ни скамеек, ни аллеек, гоняй себе футбол…

И работа пойдет как следует, должна пойти. Прогулки плюс мелкие материальные радости — это называется положительные эмоции. А их так не хватает.

На памятник Машенькин накоплю. Вот про памятник-то я, стервец, в последнюю очередь вспомнил. Прости меня, сестренка…

Жутко неудобное время для прогулки на площадь. Если бываю в институте, то к четырем-пяти уже попадаю домой. Жую бутерброд, варю кофе, отхожу от уличной и коридорной суеты и с удовольствием сажусь за стол. Как раз к шести часам голова настраивается на плотную безостановочную работу.

Если же выговариваю себе библиотечный день, то начинаю такую жизнь прямо с утра. И обычно к шести вечера приходит второе дыхание.

Как ни крути — неудобное время они мне подкинули, вовсе неудобное.

И все-таки приятно. Когда я принес Потапычу конверт с тремя полсотенными, он как-то одобрительно хрюкнул и даже не сумел произнести что-либо поучительное. А в глазенках мелькнуло нечто вроде уважения. Не ожидал такой расторопности. Уверен был, что приду отсрочку клянчить, что станет он мораль читать, объяснять простые принципы правильной жизни. Смотришь, и с Витей прижмет. Но не вышло.

С магнитофоном пока повременю. Не так я богат, чтобы покупать всякое барахло. Потерплю, а там видней будет, чем украшать эту нелепую комнату.

В самом деле, тускло вокруг. Письменный стол почернел, давно утратил свою желтизну, ящики не хотят выдвигаться. Книги девать некуда. Полка вмещает не больше сотни, остальные валяются где угодно. Фанеровка на круглом столе, последнем крике моды полувековой давности, потрескалась. Обивка на диване где засалена, где прожжена сигаретами, а где и просто порвана.

А о кухне и подумать страшно. С буфетика можно соскрести добрую банку жира. Посуда перебилась — тут я непревзойденный маэстро. Только Машенькину чашку держу в неприкосновенности. Холодильник на последнем издыхании…

Нет, полумерами не отделаешься — надо радикально все менять. Почему бы не пожить с некоторым комфортом? А почему, собственно, с некоторым?

Могу позволить. Могу!

Интересно, что они у меня покупают? Они — это стоящие за пожилым джентльменом в макинтоше. Интересная бессмыслица! Я бы и так, чисто по-человечески, мог бы заглядывать на площадь, разве вот время выбрать поудобней. Но ведь платят бешеную цену… За что? За душу? А почем она, эта отмененная наукой субстанция, например, моя, пропитанная некоммутирующими операторами, беспризорностью и чем-то еще наверняка бросовым? А, ладно…

Открыл верхний ящик стола. Одиннадцать зеленых купюр. Да три отдал Потапычу. Ровно две недели ежедневной вахты под часами. Ни одного нарушения трудовой дисциплины. Совсем неплохо.