Половина собаки - Леэло Тунгал

— Ты не в духе?

— Нет, в духе! Но мне хотелось бы знать, могу я один раз немного побыть одна? Совершенно одна! И чтобы никто мне не мешал.

— Конечно, можешь, — согласилась я и пошла в кухню.

Котлеты были уже остывшие, чуть теплые, но вкусные, соленоватые. У еды в одиночку то преимущество, что можешь спокойно пристроить рядом с тарелкой книгу и, жуя, лететь вместе с Нильсом Хольгерссоном. За чтением забываются домашние заботы и неприятности. А было похоже, что плохие настроения всего мира собрались в этот день в Майметса.

— Отец скоро придет? — крикнула я через дверь, подумав о том, что для него надо бы разогреть котлеты.

Мама помолчала минутку и потом ответила раздраженно:

— Откуда я знаю! Для него ремонт в классах важнее, чем то, что дома, в ванной, кран подтекает, и газ в баллоне на исходе. Ночевать-то он все-таки придет!

Вот тебе и на! Обычно отец и мать всегда в согласии, а если иногда и спорят, то потихоньку и только в своей комнате…

Кран в ванной! Он подтекает у нас уже год, я даже привыкла к тому, что ночью, в тишине, из ванной слышно, как равномерно каплет из крана: тильк! тильк! тильк! Но ведь газовые баллоны мать всегда заказывает сама: звонит в контору, платит в отделении связи три рубля и через несколько дней двое крепких мужчин привозят красный баллон.

Плохое настроение матери прилетело, словно муха, из комнаты, где стоит рояль, в кухню и стало досаждать мне.

«У старого бога за пазухой», — говорит Мадис. Ну что это за жизнь, если «старый бог» все время занят только школой! Да и мать, пожалуй, всегда больше беседовала с гадкими мальчишками из группы продленного дня, чем со мной. А в прошлом году ей в придачу к урокам пения пришлось вести еще и химию, так что мой дневник она видела только по воскресеньям, когда я просила ее подписаться в конце страницы. Когда же мать увидела, что я вдруг получила по математике три тройки подряд, она нахмурилась и сказала: «Уж тебе-то следовало бы быть пособраннее!» Вот тебе и «за пазухой»! Помощи родному ребенку никакой! Я тогда не стала говорить ей, что Труута делает все домашние задания вместе с матерью, а за то, что она исправила тройку по русскому языку на четверку, мать купила цветной телевизор. Хорошая отметка дочери — это для родителей Трууты событие, как она сама рассказывала. И по случаю такого события опустошают теплицу и везут на рынок цветы или помидоры, продают и на вырученные деньги покупают телевизор.

У нас есть цветной телевизор, но в июне он испортился и немо стоит в углу. То мастеру некогда было заняться ремонтом, то отец был в отъезде, то мать — на курсах в городе Вярска.

— Летом как раз полезно дать глазам отдых, — сказала мама только вчера и добавила, заметив, наверное, мое разочарование: — Вот минует первое сентября, начнется учебный год, отец сам привезет мастера.

Но, знамо дело, после первого сентября будет День учителя, затем — конец четверти, затем — Новый год… Большинство детей из нашего класса верили еще в первый школьный год, что Дед Мороз действительно существует, но я уже в трехлетнем возрасте знала, что к концу новогодних выступлений учеников в школьном зале отец натягивает красное пальто, приделывает себе ватную бороду, берет мешок с подарками и стучит в дверь зала: «Здравствуйте, детишки! Туда ли я приехал, это Майметсская школа?»

Рассказывать об этом другим детям мне было запрещено, чтобы не испортить этим их новогоднего праздника… Но все равно теперь мальчишки спрашивают перед каждой школьной елкой: «Пилле, а твой папс и в этот раз тоже будет изображать Деда Мороза?» Я в ответ: «Нет, нынче явится Дед Мороз с Севера!» Мальчишки на это: «Ой, как жаль! Дир — такой хороший Дед Мороз!»

Конечно, исполнять эту роль отцу легко, ведь он прекрасно знает округу. Он учил тут всех детей, помогал старым людям оформлять получение пенсии. Отец умеет со всеми поддерживать хорошие отношения. Вот бы нам поехать куда-нибудь иной раз всей семьей, но это никогда не удается. Когда у мамы был отпуск, отец с печниками ремонтировал школьное отопление, а вместе с хозяином хутора Кайду косил траву на спортплощадке и вокруг школы и даже исполнял обязанности трубочиста, потому что настоящий трубочист не согласился чистить две старинные трубы, торчащие на гребне крыши, заявив, что из-за этих древних глупостей не станет рисковать своей жизнью. Отец обвязался веревкой вокруг пояса, взял у трубочиста его инструменты и сделал эту работу сам. Когда он спустился с крыши, его руки и щеки были черней, чем у самого профессионального трубочиста. Мама спросила: «Неужели ты и в самом деле не боялся там, на крыше?» Отец ответил: «Конечно, боялся. Боязнь высоты у меня в крови с детства. Но ведь ничего не поделаешь, другого выхода не было, оставлять дымоходы нечищеными опасно!»

К этому «другого выхода не было» и «ничего не поделаешь» я уже привыкла. Ничего не поделаешь, нет времени исправить телевизор. Ничего не поделаешь, в дом отдыха в Отепяя нынче не поедем, хотя единственный в семье ребенок уже четвертый год подряд приносит из школы Похвальную грамоту… Труута, у которой просто хорошие отметки в табеле, поехала в награду за это с тетей в Ялту.

«Зависть — гадкое чувство, принижает человеческое достоинство, — сказал отец, когда я завела с ним речь об этом. — Может быть, поедем будущим летом всей семьей в Карелию, у меня там есть друг».

И что же мне оставалось? Надеяться! Другого выхода не было! И ведь до чего же хорошо было Нильсу Хольгерссону: стоило слегка обидеть гуся-отца — и тотчас его несли в далекое путешествие!

Я слышала из кухни, что отец вернулся домой. Ему пришлось пройти такую же полосу препятствий, как и мне давеча: сначала он обменялся несколькими фразами с матерью, сидевшей за роялем, и затем направился прямиком в кухню.

— Приятного аппетита! Пилле! Читать за едой нельзя!

— А разве директору полагается чистить трубы?

Отец покачал головой:

— И что за муха вас обеих укусила? Между прочим, твой новый классный руководитель сказал, что выпустил тебя из заточения в погребе. Кто позволил тебе лезть туда?

— Уже успел нажаловаться! — рассердилась я и почувствовала, что сегодня человеческой беседы, наверное, не получится. Мне не хотелось ссориться, да и отцу, пожалуй, тоже, но разговор сразу сам собой пошел не в ту сторону.

— Нет, этот Сельге, похоже, весьма толковый молодой человек. Он уже поделился со мной несколькими хорошими идеями, — сказал отец, кладя котлеты себе на тарелку.

Я обрадовалась, что разговор переходит на более спокойные рельсы. Главное, чтобы темой разговора не стал больше молочный погреб.

— Так-то оно так, только я опасаюсь, что этот молодой человек здесь надолго не задержится, — сказала появившаяся в двери кухни мама.

— Почему бы ему и не задержаться, я сегодня выторговал у совхоза для него симпатичную однокомнатную квартирку, в том доме, что рядом с магазином. Не может же он всю жизнь ночевать в учительской!

— Ах, протянет годик и смоется, как все те, предыдущие! — Мама махнула рукой.

— Меэли! — сказал отец с упреком и глянул в мою сторону.

Ну да, это был знакомый взгляд со значением: при ребенке не говорят о школьных делах! Будто сама я слепая! Все школьники и родители говорят о том, что беда нашей школы — близость города: молодые учителя охотно соглашаются, чтобы их направляли сюда, ибо отсюда легче потихоньку подыскать себе в городе новое место работы и квартиру. Как та химичка, которая в прошлом году потеряла в Доме торговли пятый класс, или как тот учитель по труду, под руководством которого ученики изготовляли такие толстые черенки для грабель, что даже отец не мог обхватить их рукой, хотя у него длинные пальцы. Эти случаи были известны всем жителям Майметса, и никто не огорчился, когда оба прошлой весной уволились. Только я вынуждена была делать вид, будто ничего не знаю.

— Слушай, папа, мне, наверное, легко было бы стать разведчицей: с младенческих лет я привыкла молчать, когда другие разговаривают, и все время делать вид, будто ничегошеньки не понимаю, — сказала я.

Отец засмеялся, мама усмехнулась и сказала:

— Пилле права, жизнь у нас нелегкая. Но я думаю, что завтра мы возьмем ее с собой в город и она тоже сможет развлечься.

Отец кивнул, вроде бы соглашаясь, но…

— Видишь ли, дело обстоит так, что в город тебе, по-видимому, придется все-таки поехать одной. Понимаешь, завтра привезут бустилат… И проблема уборщицы еще не решена…

— Не понимаю, — мать немного повысила голос. — Насчет этой поездки мы договорились уже давно… И тебе нужны новые туфли…

— Купишь мне сама что-нибудь, сорок четвертый размер — ты ведь знаешь! — Отец махнул рукой.

— Нет… Это уже слишком! Один-единственный день в году, когда мы могли бы куда-нибудь пойти или поехать вместе! В конце концов… — у мамы на глаза навернулись слезы, — я ведь тоже человек. И по образованию — пианистка, хотя и без диплома! Десять лет возись с этими примитивными до-ре-ми и целый год еще занимайся с разными натриум о аш, чего я никогда терпеть не могла! И все только потому, что кому-то неохота, кто-то не желает. Ничего не поделаешь, да?