Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник - Сергей Брилёв

«До недавнего времени нам постоянно говорили, что аргентинцы — это соль земли. Также годами нам говорили, что Мальвины принадлежат Аргентине. В конечном итоге говорившие нам это поверили в свои слова и сами. Теперь уже никто не сомневался в том, что если мы предпримем силовую акцию, то нас поддержат все, в том числе и Соединённые Штаты. Какая наивность. Но ещё большей наивностью было полагать, что Великобритания не ответит на брошенный ей вызов. Что она позволит нам забрать острова. Но это уже была перчатка, брошенная в лицо всему блоку НАТО».

Однако поддержав линию НАТО в целом, американцы продолжали по частным вопросам заигрывать и с «латинами».

Похоже, эти метания американцев и заставили Лондон пойти на то, чтобы установить стратегические отношения с таким неудобным партнёром, как Пиночет. Но что, в свою очередь, заставило пойти навстречу британцам и его?

В год ареста Пиночета в Лондоне самое ёмкое объяснение дал соратник диктатора, чилийский генерал Фернандо Маттеи: Чили помогала британцам, потому что «боялась стать следующей». А вот к какому выводу пришёл автор британской «Официальной истории Фолклендской кампании» Лоренс Фридман: «Можно было предвидеть, что [аргентинцы] ужесточат свою позицию по проливу Бигл... Убрав со сцены Британию и контролируя уже два межокеанских пролива, Аргентина получила бы куда большее влияние на Антарктику»[51].

Вот почему чилийцы и стали после вторжения аргентинцев на Фолкленды перебрасывать на Крайний Юг дополнительные силы. И вот почему Перу не только передала Аргентине свои самолёты, но и выдвинула к кромке чилийских территориальных вод свой военно-морской флот: чтобы оттянуть на себя часть чилийских сил.

Но чилийцы продолжали опасаться аргентинцев и тогда, когда «убрать Британию со сцены» не удалось, а у Фолклендов уже «шуровала» британская армада. Даже и тогда был возможен вариант, что Аргентина решится на войну на два фронта. Такая война стала бы для Аргентины окончательно самоубийственной. Но в Буэнос-Айресе вполне могли рассматривать и такой сценарий. Потому что после гибели «Бельграно» настолько загнали себя в угол, что выходом могла стать не оборона, а «асимметричная контратака», эскалация конфликта через втягивание в него всё большего количества государств. Однажды (в истории с попыткой всучить России аренду острова Эстадо) такой вариант уже возникал.

Итак, логика чилийцев всё та же: враг моего врага — мой друг. Аргентина — враг Чили. Британия — враг Аргентины. Значит, Чили — друг Британии. Вот почему, когда мы летали с Дейнекиным над Магеллановым проливом, чилийский пилот так резво говорил по-английски именно на британский манер!

Как выяснилось только теперь, и маршрут нашего с Дейнекиным полёта проходил над тем районом, где утром 18 мая 1982 года закончилась по-настоящему авантюрная чилийско-британская операция «Микадо». Авантюрная потому, что боевые действия переносились из «офшорного» района Фолклендов на Большую землю, на континент — со всеми глобальными вытекающими. Целью операции «Микадо», которую проводил британский спецназ САС под командованием лейтенанта Хатчингса, было подготовить рейд на аргентинскую базу в Рио-Гранде. Именно там стояли самолёты, способные нести ракеты Exocet. То есть именно там аргентинцы хранили оружие, которым накануне подбили британский «Шеффилд», и это оружие аргентинцы, естественно, собирались использовать вновь. Но при подлёте к Рио-Гранде британцы поняли, что ничего не выходит. Лейтенант (ныне отставной полковник) Хатчингс принял решение отменить высадку в Аргентине и сразу лететь к «своим», в Чили. Там, на пляже Агуа-Фреска, они сожгли свой вертолёт и спрятались. Но когда вышли на свет божий, то чилийцы их не интернировали, а дали спокойно улететь в Лондон.

Впрочем, был в логике Пиночета образца 1982 года и ещё один аспект. Учитывая его стойкое неприятие коммунизма, генерал- капитан Чили тем более не мог не вставлять палки в колёса Аргентине, потому что она была и, считай, самым главным союзником... Советского Союза. Похоже, это он и имел в виду, когда много лет спустя назвал поддержку чилийцами Британии «делом чести»[52]. Вот это и есть самое удивительное в этой истории для нас. Как другом Коммунистической партии Советского Союза мог быть режим, который своих, аргентинских левых пересажал и перестрелял?

...Из раза в раз Москва и Буэнос-Айрес кидались «из огня да в полымя», поражая друг друга отсутствием чувства меры. Это и делает историю российско-аргентинских отношений печальным набором классических примеров того, как вести себя не следует.

Первый политический контакт России и Латинской Америки — это миссия, с которой к императрице Екатерине Великой отправился Франсиско де Миранда. Что касается Нового Света, то независимость США Санкт-Петербург признал очень оперативно, а вот с Америкой Латинской — тянул. Понять российский двор можно. За исключением монархии Бразилии и Мексики все остальные новые латиноамериканские страны сразу становились республиками, а многие из «кружков» борцов за независимость представляли собой ещё и масонские ложи. В имперском Петербурге предпочли держать их от себя подальше. Чем, правда, никак не остановили расползание тайных обществ и в России и, возможно, только приблизили восстание декабристов. И отодвинули от себя целый континент. С Аргентиной процесс затянулся особенно. Уже трудилась полноценная российская миссия в Рио-де-Жанейро. Уже не иначе, как «мой любезный брат» обращался российский император Александр II в письмах к уругвайскому президенту Габриэлю Антонио Перейре. А дипломатических отношений с самой динамично развивавшейся республикой Южной Америки, Аргентиной, так и не было. Российская империя- признала её только в 1886 году, пытаясь вскочить в уже уходивший поезд. В прямом смысле.

...В большинстве городов Южной Америки, особенно в центре городов, очень просто ориентироваться. Планировка улиц — чёткими квадратами. Всё элементарно. В Аргентине и Уругвае — то же самое. Но на некоторых перекрёстках, где улицы пересекаются всё-таки не под прямым углом, можно заметить некоторую странность. То, как сходятся улицы, то, как расположены «островки безопасности» для пешеходов, свидетельствует о том, что когда-то движение было организовано по-другому. Так и есть. Ещё недавно, пока Америка не заполонила собой вообще всё, и здесь движение было как в Англии, левосторонним. А посреди Буэнос-Айреса, после войны за Мальвины, есть тем более символичное место. Сегодня это площадь ВВС Аргентины, с мемориалом павшим. А когда-то эта гигантская площадь с подобием Биг-Бена посередине называлась Площадью англичан. Именно в этом районе жили выписанные из Британии железнодорожные мастера. Похоже, именно этот район и описал российский посланник в Южной Америке Александр Ионин, когда докладывал в МИД в Петербург, что «Буэнос-Айрес — порт, который по важности превзошёл Рио-де-Жанейро благодаря развитию железных дорог». Английских железных дорог. «Охранительная» политика Екатерины Великой привела к тому, что Южную Америку осваивал, причёсывал под себя кто угодно, но не русские. Свято место пусто не бывает.

Но вот парадокс. Даже добившись, чтобы Санкт-Петербург признал Буэнос-Айрес, Ионин, тем не менее, был не склонен кидаться в крайности. Предложение об аренде острова Эстадо он отмёл как попытку аргентинцев воспользоваться моментом и втянуть Россию в не нужный ей спор. Но, похоже, даже не это заставило Ионина быть ещё более осмотрительным. Дело было в другом. На тот момент Ионин рассматривал Аргентину прежде всего как конкурента Российской империи на мировом рынке зерна, шерсти и кож. Предлагал когда-нибудь в будущем, может, и создать с ней «зерновую ОПЕК», картель, который бы позволил России и Аргентине вместе перебивать поток зерна в Европу из Америки и Австралии. Но пока Ионин предлагал к этой Аргентине ещё только присмотреться.

Со временем, кстати, присмотрелись неплохо. И вот уже не только в Серебряном Бору в Москве стоит уникальная аргентинская дача, но и в Буэнос-Айресе появился уникальный советский объект: «Кремль», как до сих пор называют величественное, красного кирпича здание советского торгового представительства. Как я уже писал, в Латинской Америке СССР, может и сам того не осознавая, отрабатывал совершенно иную модель отношений с внешним миром. Такую модель, какая потребуется для новой России. Где критерий успеха описан ещё в первом томе «Капитала»: там, где про «товар—деньги—товар». Там, где занимаешься не затратным мессианством, а, наоборот, зарабатываешь деньги. То есть Латинская Америка стала, по сути, первым регионом, где Москва отказалась от идеологической экспансии (Куба пришла сама), а искала прежде всего коммерческую выгоду. Тем более что если Европа и США приобретали у России всё больше сырьё, то Латинская Америка покупала у СССР «продвинутую» промышленную продукцию: «тяжёлую воду» для аргентинского ядерного реактора «Атуча-1» или, например, турбины для аргентино-уругвайской ГЭС «Сальто-Гранде».