Без тормозов. Мои годы в Top Gear - Джереми Кларксон

Мониторинг пробок может интересовать вас, но только не меня. Пусть в радионовостях шоссе М40 хоть сожрет динозавр: когда я туда подъезжаю, он уже положил дорогу на место. И в отпуске у меня никогда не бывает дождя.

Однако у такой удачливости есть и оборотная сторона. Вы, может быть, помните, что недавно я проехал на Ferrari 612 от студии Top Gear до швейцарского лыжного курорта Вербье.

Таков был сюжет передачи: большая гонка против Джеймса и Хэмстера, которые ехали туда же: поездом до Хитроу, самолетом до Женевы, а дальше в альпийские дебри — на устрашающе пунктуальном швейцарском общественном транспорте.

Расчеты подсказывали, что парни опередят меня где-то на полчаса. На самом деле буквально за несколько сот метров до финиша я обогнал их, просидев за рулем 11 часов.

Вышло в итоге несуразно — как будто все подстроено. Похоже получилось, когда я решил проехать на Audi А8 от Лондона до Эдинбурга и обратно без дозаправки. Разумеется, машина дошла точно до стартовой точки с сухим, как обнаружилось, баком и лишь несколькими каплями соляры в топливопроводе.

А еще была экспедиция на Land Rover на вершину горы Маунт-Тонг в Шотландии. Если бы в тот день пошел дождь, я бы нипочем туда не въехал. Но дождя не случилось. И я поднялся. И еще гонка между Aston Martin DB7 и новыми скоростными поездами во Франции. Само собой, я победил и там, выиграв всего несколько секунд. И кстати о секундах. Я пытался объехать Нюрбургринг на дизельном Jaguar S-Type, не выскочив из десяти минут. Не стоит и говорить, что на последней попытке я уложился в 9 минут 59 секунд.

Если бы кто-нибудь спросил, чему наша передача обязана необычайным успехом последних лет, я бы ответил: а) продюсеру Энди Уилману и б) моему феноменальному везению.

И все же, придет такой день, когда моя добрая фея упорхнет к другому счастливцу. Однажды наш очередной замысел для передачи не удастся. И тогда мы останемся на бобах. Сюжет, в котором машина не может въехать на гору, проигрывает гонку самолету и глохнет за три мили до гаража, потому что кончился бензин. Что дальше?

Обо всем этом я думал в той необычайной поездке на 612-м. Когда Ричард позвонил сказать, что они приземлились в Швейцарии и садятся на поезд, я как раз только миновал знак «Дижон 180 км». Полный адрес Дижона такой: «Дижон. Во Франции. Ни фига не в Швейцарии».

Быстрый подсчет в уме выдал тревожный результат. Впереди лежало еще 402 км, и даже при всем моем желании да при самом удачном стечении обстоятельств и 540 лошадиных силах в моем распоряжении, этот разрыв казался непреодолимым.

Передо мной замаячила перспектива проигрыша, и, соответственно, я принялся выдумывать какой-то осмысленный и достойный финал программы на этот случай. Скажем, быстрое появление ведущего в кадре, которое позволит машине, сохранив какое-то достоинство, избежать поражения, а зрителю даст понять, что он не даром потерял эти двадцать минут. Но это казалось еще труднее, чем выиграть гонку.

Где-то в районе Безансона забрезжило решение. Если ребята доберутся в Вербье быстрее меня, я просто возьму и поеду дальше. Буду ехать, пока не взорвутся шины и не опустеет моя банковская карточка. Это случится, как я прикинул, где-то в Иордании.

Там я вылезу из машины и объявлю: мне было так здорово ехать, что я не хотел останавливаться. Это обесценит победу соперника, и к тому же отвечает главному принципу журналистики, то есть не грешит против правды. Потому что Ferrari 612 — это сила.

А ведь я долго бился, чтобы ехать на какой-нибудь другой машине. Наводил справки насчет пикапа Ford Lightning, насчет Bentley Arnage: хотел взять авто с характером, которое увлекало бы.

На бумаге Ferrari меня не особо впечатлил. Он стоит на £70 000 дороже Continental, и, на первый взгляд, непонятно, почему. У них поровну дверей и мест, одинаковые технические характеристики и равно престижные марки.

Более того, на фотографиях 612-й, кроме шуток, выглядит как разделанная обезьяна. И глазки у него какие-то свиные, и зачем ему эти гребешки сбоку? Смотрится какой-то мешаниной. И вдруг послышалось странное дребезжание. Оказалось, какой-то безмозглый олух согнул один из дворников, и тот принимался жужжать, стоило скорости перевалить за икс километров в час, а чтобы победить, мне нужно было переваливать.

Ну и в довершение всего, это же Ferrari — он был неплох в те дни, когда тамошние инженеры все время косячили и разводили руками. Но теперь — такая надежная и совершенная тачила, что ехать на ней — будто ехать на ребенке, зачатом в любви Питом Сампрасом и Михаэлем Шумахером. Короче говоря, нынешний Ferrari скучен.

Вместе с тем на длинных и пустых дорогах северной Франции эта скука пришлась ко двору. 612-й летел, как по воздуху, и в полной, если не считать дребезжащего дворника, тишине. Ход ровный, сиденье удобное, править легко, все в ажуре. Только отъезжая от пропускных пунктов и заправок, 612-й давал понять, что он — суперкар. Приглушенным ревом и характерной повадкой скоростной машины.

Однако едва мы оказались в Альпах, он преобразился. Разом обратился в машину-пулю, сознающую, что плавно шелестеть по шоссе она тоже умеет. На тех серпантинах, где внутри каждого поворота лед, а снаружи — отвесный обрыв, 612-й показал себя самым быстрым и волнующим из всех четырехместных автомобилей, которыми мне приходилось управлять.

И я почувствовал, что не проиграю при любом раскладе. Если приду первым, то докажу: общественный транспорт бесполезен. А если не успею, то продолжу путешествие. До самого… откровенно говоря, я мечтал о Петре.

Ferrari 612 — одна из тех машин, что обволакивают тебя постепенно. Она оставляет равнодушным, пока не узнаешь ее поближе. Но уж тогда тебе ее ничто не заменит.

Я счастлив, что мы с ней провели вместе столько времени. И еще скажу: у меня осталось чувство, что я управлял автомобилем, который вплотную приблизился к совершенству.

Март 2005 года

Оранжерейные детишки

Новости с земли свободных и родины храбрых. Там серийно выпускается электронное устройство, с помощью которого родители могут следить, как ведут машину их дети, и, если нужно, прямо из дому глушить мотор.

Но прежде чем мы всем кагалом расхохочемся, я должен добавить, что в тот день, когда эта информация попалась мне на глаза, в четырехстах школах Великобритании отменили занятия. Директриса одной из них, отвечая на вопрос телерепортера, заявила: «Речь идет о здоровье и безопасности детей. На улице сильный гололед, и мы не хотим, чтобы дети падали».

В тот же день троих мальчишек временно исключили из школы за то, что они играли в снежки. Как мы знаем из свежих рекомендаций по технике безопасности детских игр, нельзя бросаться снежками без защитных очков и головного убора типа шлема.

Туда же: у нас в студии поставили кулер, но нам не разрешается самим ставить новую бутылку взамен опустевшей, потому что… вы готовы? они тяжелые!

В общем, мы должны звонить грузчику, который прошел подготовку по безопасному подъему бутылок для кулера.

А уж какая морока — съемка для передачи. Если остается хотя бы малейшая опасность хоть для кто-нибудь, снимать нельзя. Без вариантов. Мы обязаны учитывать риск падения нам на головы самолета и принимать меры предосторожности на случай, если у нас внезапно разверзнется земля под ногами.

Нам-то, понятно, хватает ума и опыта забивать на глупые и вредные требования техники безопасности, но совсем иное — дети, которые теперь должны оставаться дома, если на улице слишком жарко или слишком холодно, или если в радиусе трехсот километров установлена башня сотовой связи.

Мой сын, рослый девятилетний мальчуган, по воскресеньям любит играть в регби за местную деревенскую команду. Разумеется, снимать матчи мне запрещено — вдруг видео попадет в руки педофила, — но снимать все равно нет смысла, потому что это не регби, каким мы его знаем.

В схватке, например, они просто прислоняются друг к другу. И любой игрок, который создаст малейшую опасность для других, отправляется двадцать раз отжиматься.

Потом их пристегивают пятью ремнями и на полноприводном танке транспортируют домой, где весь остаток дня детки пытаются обмануть «родительский контроль» на папашином компьютере.

Оранжерейное воспитание оборачивается тем, что наши дети растут, не имея понятия об опасности. Мой мальчик, залезая в карт, гоняет как сумасшедший и отказывается сбрасывать газ перед поворотом, полагая, видимо, что специальные служители в светоотражающих куртках выровняют трассу перед его колесами.

Неизбежно приходит день, когда он переворачивается, и это ранит. Мальчишка плачет, но не от боли. А от недоумения, как это взрослые позволили ему оказаться в ситуации, когда может быть больно.

Подобное отношение мы увидели и после передачи про Эллен Макартур[136] и ее фантастический рекорд в одиночной кругосветке. Наш малый заявил: «Я тоже хочу поставить мировой рекорд. Только не плыть вокруг света. Я пойду посчитаю, сколько витаминок съем за минуту китайскими палочками».