Через все преграды - Николай Осинин

Подбежали девочки.

— Что, немцы к вам не вернулись? — быстро спросила Вера, обращаясь к Тимофею, как к старшему.

— Нет, они в Марьино убрались. Это двенадцать километров отсюда, — ответил подросток, с любопытством оглядывая девочку.

— А полицаев нет?

— Никого. Одни свои.

Мальчуганы гурьбой двинулись вперед, девочки опять немного поотстали.

Когда проходили мимо дома, где дней десять назад юные разведчики видели прибитые к воротам трупы, Сергей спросил:

— А как тех… похоронили?

— Позавчера, как фрицы ушли, — глухо промолвил Тимофей.

— Что, раньше не могли?

— Не велели фрицы. Всю деревню обещали уничтожить, если кто убитых снимет.

Надежда Яковлевна встретила детей на улице у крыльца своего дома, стоящего под липами на берегу маленького прозрачного ручейка, пересекавшего улицу. Днем она показалась не такой уж слабой и тщедушной, как тогда, ночью, когда видели ее впервые. Это была светловолосая женщина лет сорока, невысокого роста, с прямым проницательным взглядом и энергичным худощавым лицом. Она, по-видимому, только что вернулась с поля: туфли ее были в земле и на пальто кругом висели цепкие сухие репьи.

Тимофей подбежал к ней первым и что-то тихонько сказал. Учительница кивнула ему головой:

— Хорошо. Иди узнай, как там баня.

Тимофей с Никитой перелезли через ограду соседнего двора и наискось, огородами, побежали к озеру.

— Здравствуйте, здравствуйте, лесные жители! — с теплой приветливой улыбкой обратилась Надежда Яковлевна к подходившим друзьям. — Все живы, никто больше не слег?

Ребята поздоровались, как со старой знакомой.

— Как Наташа? — первой спросила Инна.

— Теперь уже ничего, опасность миновала, только бы никаких осложнений не было.

Разговаривая, они вошли в дом.

Наташа лежала в горнице на детской кроватке с металлической сеткой. Возле нее сидела маленькая старушка со сморщенным носом и красными припухшими веками — мать Надежды Яковлевны. Больная девочка еще дышала тяжело и часто, губы, ярко алевшие на бледном лице, вздрагивали в такт дыханию. Ребят она узнала сразу. Печальные, потухшие глазенки вдруг слабо заискрились, и девочка привычно протянула к подошедшим свои худенькие, прозрачные ручки. Инна и Вера со слезами бросились целовать их.

Старушка, без надобности поправлявшая цветное одеяло, тоже всхлипнула.

— Горькая моя… сиротинка, — приговаривала она, вытирая слезы и сморкаясь в передник, — спаси тебя и помилуй… Где-то вот и мои внучатки, может, также маются. Во Львове перед войной жили.

Прибежал Тимофей и доложил, одерживая голос:

— Все в порядке, Надежда Яковлевна, баня почти готова. Нам можно идти.

— Только не угорите там. — Учительница достала из комода заранее припасенное белье и протянула сверток Сергею. — Тут все для вас двоих. Кормить буду потом, когда вымоетесь.

— А можно, я их к нам уведу? — попросил Тимофей. — У нас огурцы соленые есть и молоко.

Надежда Яковлевна неопределенно махнула рукой, что можно было понять как угодно: и «да», и «нет», и «тише». Но ребята, конечно, поняли этот жест как согласие.

На дворе их ждал Никита. Подростки огородами двинулись к небольшой закопченной баньке, дымившейся под горкой у самого озера.

В предбаннике, или — как здесь называли — примыльнике, пришлось подождать. В бане что-то шипело, ворчало, глухо рокотало: потом из дверей выскочил парнишка с красным, словно ошпаренным, лицом и заплаканными глазами. Он откашлялся, вытер рукавом пот со лба и щек, хлебнул свежего воздуха и улыбнулся:

— Сейчас будет готова!

Через минуту он протащил на улицу целую лопату горящих головней, сеющих искры.

— В озеро брось!! — крикнул ему вдогонку Тимофей, снимая пиджак.

— Знаю, не первый раз!

Тимофей плеснул на раскаленные каменья печи ковш воды. Из двери вырвались синеватые клубы пара, смешанные с дымом.

— Пор-рядочек! — засмеялся мальчуган. — Постарался Гришка.

— Жарко? — спросил Никита, стаскивая сапоги. — Спасу нет!

— Хо-ро-шо! Поддай, чтобы волосья на голове трещали!

Сергей и Илья нарочно замешкались в предбаннике, чтобы раздеться без свидетелей. Когда Никита зашел в баню, они быстро сбросили с себя фуфайки, завернули в них пистолеты и, скинув остальную одежду, юркнули в темную дыру двери, откуда несло влажным жаром и пареным березовым веником.

После бани, поручив Никите сбегать к учительнице и сказать, чтобы шли мыться девочки, Тимофей потащил Сергея с Ильей к себе.

Жил он с матерью и сестрой в колхозной конторе, потому что их дом сожгли гитлеровцы еще в первые дни оккупации. Впрочем, колхозная контора ничем не отличалась от обыкновенной крестьянской избы, только окна были побольше да вместо русской печи стояла «железка».

— Мамка с поля не приходила? — спросил Тимофей у девятилетней сестренки, игравшей с подружкой у окна.

— Не. Сказала — до вечера не придет. — Девочка диковато и недружелюбно оглядела незнакомцев. — Еще мамка сказала, чтобы ты дров нарубил, а не бегал…

— Ладно, помалкивай, без тебя знаю. Иди на улицу играть.

— А что твоя мать на поле делает? — поинтересовался у него Сергей.

— Сегодня наши картошку колхозную роют.

— Зачем? Немцы же все равно отберут?

Тимофей загадочно усмехнулся.

— Не отберут. У нас колхоз дружный, фрицы шиш получат! Мы половину хлеба с поля потихоньку убрали, а они рылись, рылись и ничего не нашли. Только зря дядю Андрея и деда Леона замучили, гады, допытаться хотели.

Он достал из стенного шкафчика крынку молока, глиняную банку с солеными огурцами и, нарезав хлеба, усадил гостей за стол.

Кое-что о них Тимофей уже знал от Надежды Яковлевны. Но ему хотелось знать больше. Не забывая подливать молока в стаканы, он принялся расспрашивать.

Илье очень хотелось порассказать, однако, помня наказ Федора Ивановича, он только многозначительно переглядывался с Сергеем и сдержанно говорил:

— Это — военная тайна, не имеем права выдавать.

— Чего вы боитесь? — немного обиделся Тимофей. — У нас в деревне — ни одного предателя. Да и не скажу я никому.

— Все равно…

— Не верите мне?

— Не верили бы — не пошли, — значительно сдвигая брови, сказал Сергей. — Не в этом дело… Приказ нам такой дан — никому ни слова!

— От кого?

— От капитана.

— Взаправдашнего капитана? — недоверчиво удивился Тимофей.

— Конечно. Война — не игрушки.

— Так что, у вас — отряд или как?..

— Самый настоящий.

— И оружие есть?

— Еще бы! — вырвалось у Ильи, но он тут же поперхнулся молоком и раскашлялся.

Глаза Тимофея заблестели.

— Ух, вот бы нам! Принесите хоть посмотреть. Ну что вам стоит?.. Потихоньку. Никто не узнает!

Илья нерешительно покосился на Сергея. Искушение похвастаться было так велико, что он даже слегка прикоснулся к груди, где под фуфайкой ощущалось тяжелое тело пистолета.

Сергей холодно прищурил один глаз, и Илья со вздохом сказал:

— Нельзя. Приказ командира — закон.

— Мы поговорим с капитаном, — пообещал Сергей, утешая своего нового товарища, — если разрешит, мы в следующий раз принесем с собой. Только он у нас строгий: за малейшее нарушение дисциплины наказывает, как в Красной Армии.

— Вплоть до смертной казни! — зловещим шепотом произнес Илья. — Один раз было нам!..

На крыльце раздалось тяжелое гроханье сапог. Мальчики замолкли.

— Это Никита, — сказал Тимофей.

На пороге появился раскрасневшийся от бега Никита.

— Сашка вернулся, нас ждет, — мальчуган наклонился к уху приятеля и продолжал быстрым шепотом, следя косым, прищуренным глазом за Ильей и Сергеем.

Потом подростки у двери заспорили, не повышая голоса. Под коней Тимофей резко сказал:

— Я отвечаю!

— А ребята? Слово помнишь?

— Помню. Ничего ты не знаешь!.. Надежда Яковлевна не зря нас посылала! Понял!

Никита опять зашептал что-то горячо и сердито.

— Сказано — головой, значит, точка! — отрезал Тимофей. — Есть хочешь?

— Некогда.

Тимофей отхватил от оставшейся половины булки изрядный ломоть хлеба и достал из банки пару соленых огурцов.

— На, — протянул он приятелю. — Пошли!

— Куда мы? — спросил у него Илья.

— В штаб! — таинственно шепнул ему Тимофей. — У нас, брат, тоже кое-что имеется.

Штабом называлась большая силосная яма, где собирались деревенские ребята, предводительствуемые Тимофеем и Никитой. Яма находилась на горе, за речкой, огибавшей село и впадавшей в озеро. Она была покрыта сверху жердями и тщательно замаскирована. Отсюда хорошо просматривалась дорога, идущая из Березовки в районный центр — Марьино.

У входа в землянку Тимофея и его спутников встретил мальчишка лет двенадцати, вооруженный самопалом, заткнутым за пояс, и немецким штыком в ножнах, привешенным к ремню.