Уходящие в вечность - Юрий Лебедев

Такого рода поездки активно продолжались в течение пятнадцати лет, пока возраст и здоровье позволяли ветеранам обеих стран пускаться в длительные путешествия. Сегодня своеобразная эстафета перешла к детям солдат, к так называемому поколению без отцов.

Роль литературы в процессе примирения

Большую пользу в движении по примирению оказало творчество бывших солдат, ставших в мирной жизни крупными писателями-гуманистами. В первую очередь это относится к выдающемуся петербургскому писателю Даниилу Гранину. Он лично включился в процесс примирения, посетив в Европе солдатские кладбища. После этого опубликовал ряд страстных статей в защиту этого движения. По существу он стал в России идеологом «Примирения над солдатскими могилами», дав ему философское осмысление.

С немецкой стороны его поддержал участник боев под Ленинградом Хассо Стахов, опубликовавший в Германии книгу «Трагедия на Неве». Сегодня она достойно выступает в одном ряду с лучшими образцами антивоенной литературы.

В Гамбурге, городе-побратиме Санкт-Петербурга, живет другой немецкий писатель Арно Зурмински, также посвятивший свое творчество теме войны и мира. Его роман «Отечество без отцов» получил положительную оценку канцлера Германии Ангелы Меркель.

Солдат о солдатах

В 2001 году в Германии была издана книга под названием «Трагедия на Неве» немецкого писателя Хассо Стахова. Автор, бывший солдат вермахта, воевавший под Ленинградом, посетил через полвека город, который немцы в войну держали в кольце блокады.

Зимой 2009 года «Трагедия на Неве» вышла на русском языке, осенью 2012 года последовало повторное издание этой книги.

Поскольку я имею к переводу «Трагедии на Неве» непосредственное отношение, то хотел бы поделиться некоторыми мыслями, связанными с нею.

В историческом плане Стахов сразу же привлек меня умением четко и нацеленно использовать конкретные факты для характеристики эпизодов, описанных им. Но он не просто констатирует события, а дает им также и философское обоснование.

Работая над книгой Стахова, я непроизвольно подмечал то, что отличало в боях под Ленинградом немецкого и русского солдата и что было у них общего. Эти наблюдения касаются всех людей с оружием в руках независимо от их национальности. Они касаются и тех, кто воевал после Второй мировой войны во Вьетнаме, в Афганистане, других горячих точках, и тех, кто теперь выполняет свой воинский и правоохранительный долг в различных частях нашей планеты. Как справедливо замечает Стахов, сущность войны не изменилась, поведение солдат и их поступки тоже. Вот что он пишет.

О немцах.

Немцы чувствуют себя в русском лесу чужаками. Они не способны развести бездымный костер. Им неведомо, как оборудовать лесную позицию таким образом, чтобы ее очертания сливались с окружающей местностью. Как расположить на флангах посты, чтобы они были недоступны огню снайперов? Как доставлять туда орудия и станковые пулеметы, находясь по пояс в снегу, как делать для них укрытия? Почему немцы в маскхалатах, ничего не подозревая, устраиваются перед темной, свободной от снега, стороной деревьев, а не там, где они будут незаметны? Почему никто не знает, что можно повалить два дерева крест-накрест, и тогда их ветки будут служить защитой от снежной метели? Почему этому нужно сначала учиться у русских? Немцы научились воевать, но только не против русских.

О русских.

Противник превосходит немцев не только своей численностью. В лесу он чувствует себя как дома, проявляя изобретательность как мастер маскировки. Он привычен к сибирским морозам и имеет соответствующее зимнее обмундирование. Он неприхотлив и технически приспособлен к экстремальным условиям. Германская пропаганда называет его коварным и хитрым. Но это по существу означает признание его военной смекалки.

Русские полагаются на свое численное превосходство и на ослабление немцев за счет непрерывных атак, которые приносят последним потери. Они строят свои расчеты на «русском паровом катке» и на принципе «всех не перебьешь!», с которым еще в царское время солдат гнали в бой.

О русских и немцах.

Когда же солдаты разговаривают между собой, не испытывая какого-либо идеологического надзора, то немцы вдруг признают «мастерство русских в строительстве деревянных домов и мостов». Немецкие солдаты не скрывают своего уважения к русскому противнику, который уже полгода не прекращает вести бои, неся при этом огромные потери. Поэтому «признаются заслуги советских парней из 7-й танковой бригады». А в перехваченных русских радиограммах не раз можно услышать о том, что никто не ожидал того, что «фрицы смогут так долго удерживать свои позиции». Действия немецкой пехоты оцениваются как «умелые», а их артиллерия как «великолепная». Войска, находящиеся по обеим сторонам линии фронта и живущие совсем в другом мире, получают представления о противнике не только из пропагандистских материалов.

О солдате, вызывающем сострадание.

Один из санитарных эшелонов отправляется из России в Германию. В одном из вагонов, в которых раненые молча лежат на трехъярусных больничных койках, обер-ефрейтор Р. пристально всматривается лихорадочными глазами в матрац над его головой. У него одно из лучших привилегированных мест, и он теперь может даже смотреть в окно. Но головы он не поворачивает. Боль и лекарства сделали его безучастным к окружающему миру. Он слишком слаб, чтобы говорить. Его беззвучный шепот невозможно понять. У него зудит кожа на голове, которую он хотел бы теперь почесать. Желание становится для него пыткой. Но сделать этого он не в состоянии. У него нет больше рук. Пальцы ног сильно болят, он это чувствует совершенно отчетливо. Но он знает, что этого не может быть. Ног у него тоже больше нет.

Обер-ефрейтор был посыльным в одном из батальонов, которые продолжают противостоять прорывам русских на Волхове даже после того, когда те просочились через немецкие позиции на флангах. Ему дали приказ во что бы то ни стало доставить на просеку и к опушке леса боеприпасы. Он тащил их за собой, пока у него не онемели руки. Он продолжал бежать даже тогда, когда заметил, что больше не чувствует ног ниже колен. Тогда он пополз на коленях и локтях, повесив на шею четыре ящика с пулеметными лентами. Обратно он доставил их уже пустыми. После чего потерял сознание.

И вот теперь он, калека, едет на родину, которую покинул здоровым парнем.

В тыловом госпитале главврач сообщает ему, что он стал унтер-офицером. Ему приносят форму с соответствующими нашивками и петлицами. Сестра подкладывает ему подушки под Железный крест, которым его наградили, и под спину, а затем подносит зеркало. Он слабо улыбается. Но вид у него отсутствующий. Всем хочется его поздравить и пожать руку. Но затем все неловко прячут свои руки за спину. Обер-ефрейтор немного приподнимает один из своих обрубков и извиняюще делает движение плечами. Затем без сил откидывается назад. Когда медсестра, заступившая в ночь, намеревается поприветствовать его с наигранным радушием, он не двигается и не произносит ни слова в ответ. Он уже мертв.

О солдатской храбрости. Психолог А. Штер основательно исследовал такой феномен, как храбрость. Он анализирует, насколько война меняет молодых солдат, как возникают различные типы людей, как, к примеру, создается образ «лихого парня». Штер пишет: «Всегда и везде были такие солдаты, которых все знали и уважали. Они прославились тем, что уничтожали огневые сооружения и танки противника. К их числу относились также командиры боевых разведгрупп и разведдозоров. Они были либо добровольцами, либо их назначали на эту должность, когда этого требовала сложившаяся тяжелая обстановка. Их имена были известны далеко за пределами части. Свой авторитет они зарабатывали благодаря отчаянной смелости, когда, казалось, сами искали опасность. Ни один офицер из их части к ним не придирался. Они стали специалистами войны, гордясь тем, что могут здесь применять свое профессиональное умение. Аналогичным образом – ища опасность, обладая великолепной способностью выходить победителем из ситуаций, связанных с риском, – гражданские лица становятся автогонщиками, артистами, большими спортсменами или альпинистами. Умение убивать стало ремеслом таких солдат. Эти убийства едва ли оседали в их памяти, так как каждый из них в любой момент сам рисковал быть убитым. Снайперские отличия за 20, 40, 60 попаданий, знаки за участие в 15, 30, 50 рукопашных боях, вся эта мишура не вязалась с их простодушными, безобидными лицами. Ордена советских солдат выглядели по-другому. Лица у них также были другими. Но их поступки и страдания были такими же.

О подонках.

Война была и остается грязным делом. Тот, кто поднимает на борьбу народ, поднимает со дна также мутные осадки криминала, садизма, мести и ненависти. Какой генерал и в какой армии мог бы поклясться, что среди его подчиненных не было преступников, людей, потерявших совесть, и неистовых любителей пострелять? В казарме дисциплину поддерживать легко. Однако в лесных, уличных боях, при нападениях партизан, в рукопашных схватках, в борьбе за выживание возникают психологические стрессы, которые тем меньше имеют дело с соблюдением каких-то основных правил межчеловеческого общения, чем больше имеется потерь среди участников конфликта, чем больше они измотаны, ожесточены и находятся на грани нервного срыва. Многие при этом впервые открывают для себя, на что они способны, и заглядывают в самые сокровенные уголки своей души. Садизм сидит в голове, а не в военной форме.