Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Условимся, — неожиданно шепнула ему Ангелика сзади; он не ошибся, это была именно Ангелика, потому что от девушки пахнуло жасмином.
Николаус резко развернулся и... поймал руками воздух.
— Что же ты предложишь мне?
— Если поймаешь хоть одну из нас, дадим тебе, пожалуй, марципан.
— Нет, — остановился Николаус, — за марципан я вас ловить не стану. Я могу хоть сейчас, с завязанными глазами пойти и взять марципан на кухне. Я слышу запахи, доносящиеся из кухни. Что мне ваш марципан?
— Какой хитрый! Что же ты хочешь?
— Поцелуй. Тогда я тебя непременно поймаю, — тут он быстро обернулся в ту сторону, откуда повеяло амброй. — Или тебя!
По движению воздуха он понял, что едва не поймал Мартину.
— Хорошо. Мы согласны, — засмеялась Ангелика где-то в стороне.
Николаус пошёл на её смех — внимательно слушая и шагая осторожно, боясь натолкнуться на какой-нибудь предмет. Но смех её серебристый, переливчатый прекратился, и в зале воцарилась совершенная тишина. И больше не слышал Николаус возле себя запахов. Ему даже подумалось в какой-то момент: уж не оставили ли его девушки в зале одного, не подшутили ли над ним таким образом? сами ушли, занимаются своими делами, рукоделиями, а он тут бродит один с завязанными глазами и, должно быть, очень смешно выглядит со стороны; и вот войдёт сейчас в зал насмешник Удо и будет потом подтрунивать несколько дней, или подозрительный Юнкер станет посреди зала — вот уж возвеселится у него чёрствая душа, или сам барон увидит и решит, что поспешил составить о госте высокое мнение, решит, что гость — всего лишь мальчишка, каким был прежде.
Но едва Николаус в нерешительности остановился...
— Blindekuh... — в самое ухо прошептали ему девичьи губы, и чуть слышно прошелестело шёлковое платье.
Он метнулся на звук, но уловил только запах жасмина. Ангелика опять смеялась где-то далеко. В это время платочек, надушенный амброй, хлопнул его слева по уху. Николаус двинулся влево, но справа его ткнула в плечо тросточка.
— Blindekuh...
Николаус улыбнулся:
— Помните: поцелуй!..
Девушки засмеялись сзади. Мартина сказала: — Никогда ещё не целовалась с коровой!.. Николаус бросился на голос и схватил... большую пуховую подушку, которую ему вовремя подбросили. От подушки пахло амброй.
— Blindekuh...
Он ещё довольно долго ходил по залу, натыкаясь на подставленные стулья и скамеечки и вызывая тем смех девушек, долго ловил Ангелику и Мартину, но поймать ему удавалось либо ничего, либо очередную подушку или чью-то старую шляпу. Николаус думал о том, что ему ещё повезло: он играл с девушками, у которых хороший вкус и доброе сердце; другим Blindekuh приходится много труднее: их не платочком хлещут, а веником, в них не тросточкой тычут, а шваброй, их также нещадно дёргают за волосы и за уши, на них норой набрасывают плащ и не шуточно тузят, а потом делают вид, что попались, и быстро подставляют для поцелуя собачку.
Николаусу наконец игра надоела, а ещё более надоела отведённая ему глупая роль, и он придумал хитрость. Он сделал обманное движение в одну сторону, но сразу же метнулся в противоположную... И поймал. Но кого же? Он услышал сладкий аромат амбры. Мартину он поймал! Обманул плутовку!..
Он крепко прижал её к груди, чтобы не вырвалась, и радостно воскликнул:
— Поймал, поймал... Попалась, плутовка!
Николаус чувствовал, как сильной струной изгибалось у него в руках тело пойманной им жертвы, как руки жертвы упирались ему в грудь в попытках вырваться, как взволнованно-жарко дышала ему жертва в лицо. Но руки у него были очень сильны — не вырваться. Николаус рассмеялся:
— Я слышу амбру. Это Мартина, — он чувствовал, что жертва сопротивляется из последних сил. — Был уговор: ты должна меня поцеловать. Но не вздумай подставлять собачку...
Надёжно удерживая её за талию левой рукой, он правой сорвал повязку с глаз.
И увидел у себя в руках... Фелицию.
Николаус в смущении, но всё ещё не отпуская пойманную тётку, огляделся. Мартина стояла поодаль, в испуге прикрыв ротик рукой. Ангелика стояла за спиной у Фелиции и, видно было, лишь с огромным трудом сдерживала вырывающийся смех.
А Фелиция, несколько растрёпанная и бледная, с вздрагивающими губами, всё упиралась ему руками в грудь.
Николаус наконец пришёл в себя от неожиданности и отпустил её.
— О, простите, баронесса! Мы развлекаемся тут, боремся со скукой...
И ему тоже, как Ангелике, стало ужасно смешно, однако позволить себе сейчас смех было бы слишком... было бы вызывающе. Можно было бы позволить себе осторожный смех, если бы на лице у Фелиции хотя бы мелькнула улыбка или хотя бы отразилось понимание в глазах — понимание комичности момента, но Фелиция, суровая и величественная в эту минуту, была, кажется, зла, как фурия. Она повернулась к нему правым боком, который был у неё надменнее, внушительнее левого, она метала глазами молнии, оправляя у себя на груди помятое платье. Губы у неё дрожали, и тонкие ноздри от гнева трепетали.
Ни слова не сказав Николаусу и Ангелике, Фелиция вдруг напустилась на служанку:
— Кто позволил тебе брать амбру, Мартина?..
— Я не брала, — едва выдохнула Мартина.
Девушка была так испугана, что, кажется, согласилась бы сейчас навсегда обратиться в птичку — только бы упорхнуть отсюда куда-нибудь подальше да повыше, или превратиться безвозвратно в малое зёрнышко — лишь бы закатиться в глубокую щель меж гранитными плитами пола, в ягодку обратиться и затеряться в пыльном углу под скамеечкой, или даже противной гусеницей стать, но уползти, уползти с глаз долой в какое-нибудь тёмное место, под спасительные панели.
— Это я ей надушила платочек, тётя, — вступилась Ангелика. — Она и не брала.
Прошипев нечто невнятное, Фелиция быстрым шагом устремилась прочь. Стройное тело её было прямое и гибкое, как зелёный ивовый прут, как злая розга, готовая стегать, стегать, стегать, наказывать, пороть нещадно, причинять боль...
Когда она удалилась, Мартина заплакала:
— Простите меня, госпожа! — и бросилась бежать куда-то.
Но Ангелика поймала её за руку, обернулась к Николаусу:
— Мы сами не заметили, откуда она появилась, — и засмеялась, правда, с оглядкой. — Но вышло смешно. Мы ещё сыграем как-нибудь. Ладно?
Мартина вырвалась, однако, и убежала вся в слезах. Ангелика, попрощавшись с Николаусом, пошла за ней.
Глава 28
И самая маленькая птичка вьёт себе гнездо
