Змейские чары - Наталья Георгиевна Осояну
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Посмотрела — и ее как будто рекой унесло:
…свадьба их была такой пышной, что
слышали от неба до Преисподней,
а потом он повел ее в опочивальню,
и это было прекрасно, как рассвет, и она
трепетала от счастья, когда он говорил
о чем угодно, потому что любила в нем
каждую черточку, каждый звук и вдох,
а потом она легко родила ему сына и дочь —
родила бы хоть десять детей, хоть сотню,
и жизнь с каждым днем становилась
все красивее, так что годы текли-летели,
словно мед по краю чаши, словно перо,
упавшее из крыла маястры на пол клетки,
и, лишь увидев в зеркале первый седой волос,
Милица вспомнила далекий холодный край,
и кольнула игла в сердце: жаль, что все так…
— Ты хочешь вернуться домой?
— Да.
Раздался страшный грохот.
…Милица сидела за столом в пиршественном зале, который сперва показался ей сумеречным, потому что она за минувшие двадцать — ведь двадцать же? — лет привыкла к золотому сиянию, поздним закатам, ранним рассветам, да и ночи там, где она провела все это время, проходили под бархатным небосводом, щедро усыпанным звездными драгоценностями. Смердело горелым жиром, нечистым телом. Царица дальней безымянной страны поднесла руку к глазам и увидела, как распрямляются, стираются линии, нарисованные судьбой; исчезают тени поцелуев и детских прикосновений; наполовину исписанный пергамент вновь становится почти чистым.
— Не надо… — тихо проговорил сидящий рядом Радослав и поморщился, тронув забинтованное плечо. — Не смотри, не говори, не слушай его… я имел дело с колдунами — послушай меня, я знаю, чем это заканчивается… не надо!
— То, чего не может быть, ха! — Драгомир сунул в рот остаток куриной ножки, бросил кость под стол. Кое-как прожевал, проглотил и запил вином, а потом прошелся голодным взглядом по Милице, которая встала, оглядывая сперва платье — то самое, в котором ее привели на пир, — затем сидящих за столом придворных и гостей, слуг у них за спиной и черного школяра в цепях… — Магия так не работает — нужно в точности сказать, чего хочешь! Радослав, ты подсунул мне дурочку. У тебя, случаем, нет других дочерей? Ну, в любом случае уже не будет.
Милица судорожно вздохнула, вздрогнула всем телом. На мгновение показалось, что в пиршественном зале больше никого не было, кроме Дьюлы Мольнара с нечесаными волосами и щетиной на усталом лице, в грязном кафтане и оковах на черных руках со странными ногтями, про которые она его так и не расспросила. Черный школяр грустно смотрел на княжну в ответ своими зелеными, светящимися очами.
Где-то далеко хохотал Драгомир и кричал, что школяр только и умеет, что гонять драконов, так что место ему не во дворце правителя, а в придорожной канаве или, самое большее, третьесортной корчме, куда Мольнара и следует доставить немедля. Челник, взмахнув рукой, что-то говорил стражникам, и те уже тащили юношу прочь.
— Я же сказал, что всегда делаю то, о чем меня просят, — успел он сказать напоследок. — Меня, как обычно, никто не услышал…
Милица медленно опустилась на место, глядя в пустоту. Губы ее дрожали.
Потом говорили — ох, быстро истаяла третья жена Драгомира.
Словно свеча.
Вечны только чернила
Тень на черном струящемся фоне стояла неподвижно и смотрела на Киру. Ей хотелось увидеть лицо Дьюлы, хотелось понять, что он испытывает, но пятно в форме человека хранило все свои чувства в глубокой тайне. Тишина сводила с ума, и Кира заговорила первой:
— Не хочу умереть в своей постели от истощения.
Он вздрогнул и вновь промолчал.
— Эта история… твоя история… я хочу узнать, чем она закончится. Хочу увидеть, как ты одержишь победу над Дракайной и освободишь свою любимую. Я знаю, тебе не нужна обуза в таком нелегком путешествии, но ты же сам сказал, что обязан мне. Возьми меня с собой!
— Если я не преуспею, ты не вернешься, — тихо сказал Дьюла. — Твоя судьба может оказаться страшнее смерти. И моя тоже.
— Нет ничего страшнее смерти, — резко ответила Кира, и внезапно собственный голос ее испугал, показавшись незнакомым. — Возьми…
— Не надо просить трижды, — по-прежнему тихо перебил граманциаш. — Я понял. Я выполню твою просьбу.
Он повернулся спиной — плоский черный силуэт приобрел подобие объема, едва заметные переливы цвета обрисовали знакомые очертания потрепанного кафтана, взлохмаченной шевелюры — и поднял руку. Что-то загрохотало у них под ногами, и в кружении
появилась мерцающая тусклым светом прямоугольная дыра, словно люк в полу. Дьюла подошел к ее краю, приостановился.— Идем. В любом случае здесь тебе оставаться нельзя.
— Почему? — спросила Кира, повинуясь внезапному любопытству, хотя, конечно, ничто в мире не заставило бы ее остаться в одиночестве на дне огромной чернильницы.
— Этого места не существует, — объяснил Дьюла. — Я вымарал змеев и их логово из Книги — и теперь мы за ее пределами, в Нигде. Если задержимся, сами растворимся в чернилах. Идем, я объясню все остальное по пути.
И он объяснил, но сперва пришлось взять его за руку — совершенно черную, словно нарисованную руку, которая ощущалась живой, плотной и теплой, — и шагнуть прямо в тусклый свет, в пустоту. Последовал тошнотворный миг падения сквозь грязновато-белую круговерть, похожую на метель за окном. Метель в середине зимы, когда кажется, что в целом мире не осталось ничего живого, кроме стаи волков во главе с Пастырем…
Рука чернокнижника крепко сжимала ее ладонь, а голос как будто звучал внутри головы. Он говорил странные вещи, которые тем не менее казались понятными и даже смутно знакомыми.
страницы жизни страницы смерти
история у которой есть начало и однажды будет конец
герои трусы предатели влюбленные дети родители
правители наставники учителя лекари
буквы слова фразы
быть буквой быть словом
собой заслонить пустоту
жребий таков
мир огромная книга
и всегда был книгой
которая пишет себя
но буква есть буква и слово есть слово
бумажно-чернильное бытие не оторвется от плоскости
герои трусы предатели влюбленные дети родители
правители наставники учителя лекари
пишут
