Крыло. Последний Патрон (СИ) - Оришин Вадим Александрович "Postulans"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
От солдат пахло порохом, мушкет держал в руках только один. Двое других несли в руках топоры, и намерение мужчин было очевидно. Люди вышли за дровами.
Волчица ощерилась, подавляя желание зарычать. Теперь они её добыча.
Солдаты обсуждали сегодняшний ужин, спорили, будет ли знакомый десятник проставляться на день рождения, да оценивали фигуру наездницы, готовившей грифона к ночному облёту. В общем, говорили о чём угодно, лишь бы не обсуждать утренний бой. И причина этому молчанию — страх. Глубокий, болезненный страх. Страх магии.
Большинство солдат привыкли бояться одарённых, которые всегда жили где-то рядом. Каждый из солдат осознавал опасность, исходящую от владеющими магией. Знал, что для успевшего начать колдовать рыцаря и несколько десятков солдат — лишь живые мишени, не являющиеся угрозой. Этот страх стал привычен. Их тренировали сражаться с рыцарями. Учили быть готовыми к смерти. Сегодня страх взял новую планку. Сегодня они встретили одержимого.
Монстр, что вышел в одиночку против целой армии. Его не брала магия. Раны от пуль заживали на глазах. И пусть в конце он отступил в форт, но сделанного оказалось достаточно. Солдаты помнили крики товарищей, горевших заживо от странного пламени, что никак не хотело гаснуть, даже если его плотно накрывали тканью, лишая доступа к воздуху.
Солдаты знали, что они неровня одарённым. Эта мысль, привычная, глубокая, воспринималась едва ли не с молоком матери. Страх перед наделёнными даром, привычный и естественный, вспыхнул с новой силой. Чудовище, демон в теле человека, раздул его, превращая в ночной кошмар, от которого не избавиться.
Там, у подножья, когда солдаты смотрели на догорающее демоническое пламя, которым монстр отогнал нападающих от форта, когда прошёл адреналин, угар битвы, ряды дрогнули. Сначала солдаты начали переглядываться, до дрожи в коленках опасаясь приказа на штурм. Неважно, были ли это молодые новобранцы или ветераны. Какая демону разница, кто перед ним? Его магия обратит в пепел всех. Десятники заметили состояние своих солдат. Но, вопреки привычным правилам, не стали одёргивать своих солдат. Они тоже боялись. Десятники, даже сотники, никто не желал идти прямо в демонический огонь.
Офицеры выстраивали отряды, но вместо перегруппировки перед новым рывком получили толпу деморализованных солдат. Атака так и не началась. Армия отступила в лагерь. Что именно решат командиры, завтра отправить их в новую атаку, или рыцари попробуют справиться сами — никто не знал. И воодушевления солдаты не испытывали, хотя и до роптания пока не дошло.
Олимпия ощутила страх своих жертв. Ещё не знала, на что именно он направлен, но сейчас это для неё не имело значения. Зверь радовался возможности отведать свежей крови, и сама Олимпия ощущала солидарность с его желаниями. Но не спешила, следовала на отдалении, наблюдала, ждала. Человек — опасная добыча, много уловок, оружия, хитростей, грязных приёмов. В охоте на человека требовалось терпение и осторожность.
Шедший первым указал на дерево, сказав, что оно подойдёт. Солдат с винтовкой отошёл в сторону, присев на землю и перехватив оружие для удобства. Его товарищи, вооружённые топорами, принялись за дело. Волчица медленно обошла поляну, выходя за спину к вооружённому солдату. Она давала людям время расслабиться, погрузиться в работу, поверить в собственную безопасность. Их страх дурманил и дразнил, но Олимпия не торопилась. Она выгадывала идеальный момент, когда никто не будет смотреть в её сторону. Момент уязвимости, слабости.
И он настал.
Волчица сорвалась с места. Три прыжка, заглушённых ударами топоров, и зубы оборотня сжимаются на шее солдата, прокусывая кожу. Олимпия дёргает головой, ломая шею жертве. И этот хруст остался единственным звуком, изданным солдатом. Двое оставшихся обернулись. В этот момент волчица, уже отбросив мертвеца в сторону, прыгала на ближайшего. Мужчина не успел даже испугаться за те мгновения, что смотрел на летящего прямо в него оборотня. Удар тяжёлого тела роняет человека на землю, под весом оборотня переламываются рёбра. Последний успевает лишь сделать неловкий шаг назад, едва не поскальзываясь на мхе. Удар лапы не убивает его, но выбивает дух.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Волчица уже почти бросилась на него, чтобы добить, но замерла. Солдат мог рассказать ей, что происходило последние дни. Может быть, он видел Като. Глупая надежда, ведь её возлюбленный вряд ли станет расхаживать перед рядами противника в полный рост, чтобы дать рассмотреть получше, скорее будет бить исподтишка или заманивать в ловушки, или ещё что-нибудь.
Впрочем, Олимпия вспомнила примеры того, как Като атаковал в лоб, так что всё может быть. И разговаривать с пленником лучше Марку, как ей казалось.
Оглянувшись на два трупа, волчица тихо рыкнула, приступив к делу. Телам стоило придать такой вид, будто их растерзали дикие животные. Для неё — проще простого, её зверь и есть то самое дикое животное. Все вещи она, естественно, бросила прямо там, ведь зверью всё это ни к чему.
Дотащить пленника до логова оказалось не так-то легко. Сил на это волчице вполне хватало, наоборот, она боялась повредить человека неосторожным движением или обо что-нибудь случайно ударить. И к тому времени, когда волчица уловила, наконец, запахи своих спутников, ноша успела порядком её утомить.
Марк появился снаружи практически сразу. Оборотень не задавал вопросов, сам отлично понимал, чем им может помочь пленник. Марк грубо, внешне нисколько не заботясь о его состоянии, отволок солдата к воде, и только после этого сменил форму. Уже в облике человека макнул пленника головой в воду, чтобы тот пришёл в сознание.
Олимпия хотела и сама перекинуться в человека, чтобы нормально понимать речь, но подумала, что вид оборотня сделает солдата сговорчивее.
Солдат очнулся. Сначала он запаниковал, попытался дёргаться, но несколько оплеух от Марка привели его в чувство. Оборотень задал несколько вопросов, смысл которых прошёл мимо Олимпия. Девушка искала в речи ключевые слова. Като, Минакуро, одержимый, что-то, что прямо указывало на её возлюбленного. Солдат говорил, но о другом. Отвечал на вопросы мужчины. И боялся. Однако боялся он точно так же, как и раньше. Оборотни не стали для него чем-то более устрашающим, чем что-то пережитое буквально сегодня.
Изнывая от нетерпения, Олимпия не выдержала, сменив, наконец, форму. По обнажённой коже пробежала ласковая прохлада вечернего леса. Инстинкты зверя, что за несколько дней плотно обволокли разум, постепенно отступали и Олимпия смогла воспринимать речь.
Солдат рассказывал. Бормотал, не всегда внятно, про прошедший бой. И про одержимого, что в конце концов и отбросил армию обратно к подножью. Марк задавал вопросы, уточнял, а Олимпия не могла не испытать облегчения. Като жив!
Солдат говорил о ранениях, что успели нанести одержимому, но по разговорам других слышал, что тот ушёл на своих ногах. Вскоре полезная информация закончилась, и солдат лишь молил отпустить его, обещая провалиться сквозь землю, но не возвращаться в войска и тем более не рассказывать о встреченных в лесу оборотнях. Марк обратил руку и без затей свернул пленнику шею.
Затем мужчина разбудил спутников, приказав сидеть на страже. А сам расспросил Олимпию о том, что она видела. Потом предложил ещё раз пройтись до лагеря, на что волчица согласилась не раздумывая. Несколько часов, до самой темноты они рыскали по окрестностям. Обошли укрепления со всех возможных сторон, видели форт с одного и другого края. Марк оценил состояние укреплений, сказав, что форт сильно повреждён, но у армии больше нет пушек. Пока нет, солдат упоминал про разговоры о подкреплении, что должно подойти к ним в ближайшие дни.
— Я должна туда прорваться, — тихо, но твёрдо сказала Олимпия.
Марк тяжело вздохнул. Желание волчицы было для него очевидно с первого момента встречи. И вместо возражений он начал перебирать варианты. Из-за грифона в лагере пытаться идти по склонам ночью слишком опасно. Это на форт грифон нападать не будет, а на одинокую фигуру на склоне — обязательно. И если в лесу выдать себя за волка ещё можно попытаться, то на склоне — точно нет. Марк видел только один путь, но он требовал времени, возможно — несколько дней.