В краю молчаливого эха - Александр Меньшиков

Говорил Посвист это с каким-то удовольствием, что ли. Семён тут же поёжился. Мол, как так? О человеке же рассказывает, о своём товарище!

— А в яме никогда не сидели? По колено воды… ха-ха… ни сесть, ни лечь… одна чашка какой-то жратвы на всю ораву… Мы там и лес валили… н-да… и копали… полгода, где-то… ха-ха… Не все протянули…

— Только те, кто посильнее, да понаглее? — сощурился Бор, поигрывая древком скеггокса. — Знамо дело! Небось, у своих же отбирал и еду, и воду, а?

Лицо Посвиста опять нервно затряслось. Он сжал кулаки и насупился.

— А ты… а ты… а ты с моё посиди! Пусть бы и тебя палками по спинке «погладили»! Ха-ха-ха… Или свои, как ты говоришь… ха-ха… Я бы глянул, что запоёшь… Или нет! Когда всю ночь, весь день… ха-ха-ха… постоянно орут раненые… которые уже доходят… Когда ноют кости, жилы… когда над ухом беспрестанно зовут родных… мамку зовут… мол, она далече, не пожалеет, не погладит… А потом вдруг ругаются последними словами… ха-ха… снова орут… то им холодно, то им жарко… то жажда… А ты пытаешься помогать… пытаешься… действительно… ха-ха… А они тебя же… суки!..

Посвист нахмурился и вновь сжал кулаки.

— За месяц… за какой-то паршивый месяц… тридцать человек… тридцать с хвостиком… сдохло… ха-ха… как собаки подзаборные… И за что? Ответь?..

Разбойник как-то по-старчески затрусил головой. Семёну вдруг стало его жаль.

— Одни дураки говорили… ха-ха… вот дураки!.. Они говорили, будто если хорошо работать, нас отпустят… к своим отпустят… ха-ха-ха… А когда начался мор… н-да…

Глаза Посвиста стали совсем безумными. Они блуждали с предмета на предмет, как бешеные. Не могли остановиться.

— Ты бежал?

— Нет… ха-ха… не бежал… Меня потом обменяли… мне повезло… один человечек заметил, когда к хадаганцам приезжал… А ведь тех, кого забрали на Игш — уже не меняли. Они там уже тоже, наверное, сдохли! Ха-ха! Сдохли! — крикнул Посвист. — И ты… ни тебе… никому… Слышите? Среди вас нет никого, кто бы понял! И судить меня не надо! И жалеть тоже!

Ноздри Посвиста раскинулись в сторону, словно крылья птицы. Он сильно засопел:

— Кто… кто дал право подвергать людей таким испытаниям? Таким страшным испытаниям! И за что? Мне тридцать лет… с небольшим… Я… я… я…

Посвист тут же обмяк и скукожился.

— Знаком предмет? — вдруг спросил Бор, указывая на скеггокс.

— Да… знаком… Это мой… вернее, моего отца… и деда…

— Значит, это ты его продал?

Посвист перестал трястись и смело глянул в лицо Бора.

— Я тогда был не в себе… Если бы не Белый Витязь… ха-ха… я многому ему обязан… Никто не хотел заниматься пленными… а он дал денег, чтобы нас выкупили…

— Кто он, этот Белый Витязь?

— Человек. Хороший человек… не чета мне… а, может, и тебе, северянин!

Бор сощурился и вновь поиграл древком.

— Н-да, — ухмыльнулся северянин. — Наверное, это будет символично…

Семён удивлённо вскинул брови, не понимая про что говорит его старший товарищ. А тот вдруг сделал быстрый шаг вперёд и…

Дальше, будто во сне. Прутик увидел, как блеснуло лезвие скеггокса, как оно стремительно рассекло воздух и… Семён с ужасом стал взирать на странный овальный предмет, буквально только что бывший головой Посвиста.

Глаза разбойника были открыты. Они с каким-то то ли удивлением, то ли сожалением глядели именно на Семёна. Потом веки осторожно опустились книзу. Тут же изо рта вывалился язык… А на землю густыми толчками полилась тёмная кровь…

Все кругом молчали. Судя по лицам, никто Бора не осуждал. А некоторые явно желали оказаться на его месте.

— Боги давали тебе шанс! — громко проговорил северянин, обращаясь к мёртвому телу. — А ты его просрал!

Казалось, что мозг Семёна вроде работал чётко: мыслил, рассуждал… А вот тело. Оно вело себя странно. Вернее, странно себя вели кое какие его части: руки, ноги… Семёна трусило, словно в ознобе. Он пытался это всё остановить, повлиять, но тщетно.

На какое-то время вдруг пропала членораздельная речь. Прутик не мог выдавить из себя ни единого слова.

«Как так? — крутились в голове бешеные мысли. — Что же это? Почему?»

Действительно: что произошло? Почему Бор так поступил? Почему, к примеру, он не связал и не отвёл Посвиста в Старую слободку, а там не сдал властям? Того бы осудили…

Дикость! Варварство! И где? В сердце Кватоха?

Семён попятился назад, пока не упёрся спиной в одно из деревьев.

Бор вытер лезвие скеггокса о плащ Посвиста и протянул оружие Первосвету. Тот небрежно стряхнул невидимые капли крови с топора, и стал приторачивать тот к поясу.

— Ну вот и всё! — повторил свою коронную фразу Бор.

Он сурово глянул на Семёна и, развернувшись на месте, побрёл к обозам. Остальные тоже разошлись: кто к раненым, кто к телегам да лошадям.

— Надо бы всех тут похоронить, — подал голос Бочаров, глядя в спину Бору. — И своих, и чужих… Тоже ведь люди.

— Как хочешь, — бросил через плечо северянин. — Голову Посвиста захватите с собой. Покажем её людям.

Прутик пришёл в себя. Он резко двинулся вслед за Бором, а когда его догнал, бросил в спину:

— Почему ты так поступил?

— Что? — голос северянина поднялся, отчего Прутик даже отпрянул назад.

Бор вздёрнул голову вверх, глядя в небо. И тут Семён понял: у этого человека обострённое чувство справедливости. Да-да… так и есть… Этот церемониться не станет. Ему не жаль ни своей жизни, ни чужой. Только справедливость. И всё равно сколько сил на то будет положено.

И это ужасно!

Если быть честным с самим собой, ведь в сущности это Бор отрезал пути назад. Едва Григорий выстрелил, обозники заколебались. Можно было отступить, бросить товар, за то остальные остались бы живы. А северянин нанёс ответный удар. Намеренно нанёс!

Вот и голову он отрубил намеренно! И это… это уж слишком… дико! Это казнь! Без приговора, без суда… Почему он не стал пленить Посвиста? Отвёз бы в Старую слободку, так нет…Он явно намеренно это сделал! Ну, конечно! Ведь смотри: ни заколол, ни зарезал, а именно отрубил голову. Как бы отомстил… Теперь Посвисту возврат назад, в Сарнаут, заказан. Ведь его Искре, кроме как оставаться в чистилище, больше и некуда податься…

Ужасно! Действительно, это ужасно.

За кого он себя принимает? За орудие возмездия? Да он реально сошёл с ума! Реально!.. Ну, ничего, история нас рассудит. Покажет кто прав…

— История? — резким тоном переспросил Бор.

Семён удивился: неужто он мысли прочитал. А тот продолжил:

— История — женщина неблагодарная. Она, честно говоря, всех-то не помнит… кто её творил-то. Она знается только с единицами. Да и то, многие из них под вопросом…