Теперь я твоя мама - Лаура Эллиот

– Я видела вас с ней на днях в «Наффис», – сказала Бев. – Я проверила все обычные места, но никто ее с тех пор не видел.

Карла пошла вместе с Бев в местное отделение полиции, чтобы сообщить об исчезновении Аниты. Полицейский, который их принял, сказал, что, учитывая образ жизни Аниты, слишком рано начинать полномасштабные поиски.

Подходя к каналу, Карла заметила в толпе ярко-рыжие волосы Бев.

– Это Анита? – спросила она, понимая, что это вопрос риторический. Одного взгляда на покрасневшие глаза Бев было достаточно, чтобы узнать ответ.

Полицейские потихоньку разгоняли толпу. Их оттеснили в сторону, и Карла заметила неподалеку фургон телевизионщиков.

– Пойдем в «Наффис», – предложила она.

Бев кивнула и начала проталкиваться сквозь толпу. Когда они быстрым шагом шли берегом канала, Карла взглянула на статую Патрика Каванаха. Поэт сидел в задумчивой позе, руки скрещены на груди. Его желание удовлетворили. Никакой могилы. Только место, где бы он мог сидеть и вечно глядеть в спокойные воды канала. Карла вспомнила ночь, когда она встретила Аниту, и то, как девушка скрестила руки на груди. Она спрятала мысли глубоко в свое худое тело. Она стала своего рода проводником, который вел Карлу к «Наффис» и благоразумию.

– Ее нашли не легавые, – сообщила Бев. – Какая-то женщина выгуливала собаку. Собака нашла ее туфлю. Ну, ты знаешь, красную. Ей такие нравились. Потом она нашла Аниту. Она лежала наполовину в воде. Она была там с ночи воскресенья, я так думаю. Ублюдок пырнул ее ножом. А все из-за того, что она должна была ему денег. – Глаза Бев наполнились слезами, которые побежали струйками по щекам, смывая тушь. – Легавые, наверное, захотят поговорить с тобой. Похоже, ты последняя видела ее живой.

Бев была права. Полицейский, который ранее принял у них заявление о пропаже Аниты, допросил Карлу. Ей нечего было добавить к тому, что она уже рассказала. Она лишь однажды видела кого-то с Анитой, и это было в ту ночь, когда они познакомились.

– Он был около кафе, – сказала она. – Я бы не смогла его опознать. Но в воскресенье ей звонил мужчина. Я не знаю, был ли это тот же тип.

Полицейский даже не пытался скрыть любопытство.

– Она была вашей близкой подругой?

– Она стала другом, когда он мне понадобился. Я тоже хотела помочь ей. Но не смогла. Я позволила ей пойти на смерть и не сделала ничего, чтобы помешать этому.

– Из того, что я знаю, можно сказать, что ей уже было поздно помогать.

– Нет, это не так, – возразила Карла. – Анита была потерянным человеком. Но, пока она была жива, ей можно было помочь.

Она без всякого успеха просмотрела фото возможных подозреваемых и покинула участок. Снаружи ждала группа журналистов и фотографов. Она отпрянула от вспышек камер и громких вопросов.

– Карла, откуда вы знали Аниту Уилсон?

– Вы были в курсе того, что она проститутка?

– Вы знали, что она наркоманка?

– Почему вы были с ней в воскресенье вечером?

– Вы много проституток знаете?

– Вы знаете ее поставщика?

– Что вы рассказали полиции?

– Вы все еще верите, что ваш ребенок жив?

Вопросы ранили Карлу, словно пули. Гнев придал ей силы для того, чтобы прорваться сквозь толпу журналистов к машине. Когда возле нее появился фотограф, она ударила его ногой и закричала:

– Чертовы стервятники, почему вы не оставите меня в покое? Оставьте меня в покое!

Она подбежала к машине и попыталась открыть дверцу. Ключи упали на асфальт, и кто-то пинком отбросил их в сторону.

– Мне надо открыть машину!

Ярость сменилась страхом. Теперь между ними не было ничего, только линзы телекамер, которые, словно скальпель, глубоко вонзались в хрупкую защиту, которую она выстроила вокруг себя. Сегодня вечером в «Неделе на улице» и в завтрашних газетах они распнут ее и съедят.

Колин Мур наклонился и поднял ключи. Потом распахнул дверцу и помог ей забраться внутрь.

– Извини, Карла, – сказал он. – Мы просто делаем свою работу.

Парикмахерша была из Польши.

– Меня зовут Флорентина, – представилась она, колдуя над волосами Карлы. – Вам нужно просто немного подрезать секущиеся кончики, да?

Карла посмотрела на ее отражение в зеркале.

– Стригите! – приказала она.

– Но блондинки… это ведь так мило! – Флорентина была ошарашена. – У вас такие красивые волосы.

– Я хочу, чтобы вы состригли как можно больше волос. Лишь бы я не выглядела лысой. И надо покрасить их в черный цвет.

– Черный?!

– Черный как смоль.

– Но у вас уже есть одна Шинейд О'Коннор. Нельзя, чтобы их было две.

– Пожалуйста, Флорентина. У меня был тяжелый день. Просто сделайте так, как я прошу.

– Черный скучный и неинтересный, правда ведь? – спросила Флорентина, когда все было закончено. – Если вы измените свое мнение, приходите ко мне, и мы снова сделаем из вас блондинку.

– Я не изменю свое мнение.

Карла посмотрела на свои коротко остриженные волосы и почувствовала себя словно змея, сбрасывающая старую кожу.

Она стала невидимой, чтобы оставаться видимой.

Глава сороковая

Джой

Пятнышко стал просто проклятием для матери. Джой смотрит на лужу и на кучку в центре оранжереи. Надо поскорее прибрать, чтобы мать не увидела и не начала кричать, что Пятнышко – это настоящие бедствие и что он никак не может научиться, как себя вести. Если он не изменится, то будет жить на улице в будке.

Оранжерея превратилась в личное место матери. Она не любит, когда кто-нибудь туда заходит, особенно с тех пор, как Пятнышко сжевал одну из подушек с плетеного кресла и поцарапал ножки диванчика. Отец говорит, что оранжерея выглядит, как нарыв на боку дома, но мать любит сидеть там и писать, писать. Она запишет имя Пятнышка в Судебную книгу, если увидит, что он снова напроказил.

Мать топчется где-то на втором этаже. Джой хватает щенка на руки и бежит в кухню за газетой. Газета впитывает мочу Пятнышка и становится желтой. Нужна еще одна. Пятнышко скачет по расстеленной газете и оставляет на полу мокрые следы.

– Убегай отсюда, Пятнышко, – шепчет Джой и выгоняет его за дверь.

Третья газета уже не такая влажная. И в этот момент она видит фотографию. Сначала она замечает волосы. Они светлые, как у нее, и закрывают часть лица женщины. На ней черная куртка с блестящими пуговицами и тонкие черные брюки. Она опирается о капот машины. Ее рот раскрыт, как будто она кричит. Одной рукой она кого-то отталкивает. Джой видит только часть этого человека. Непонятно, мужчина это или женщина. Она читает заголовок: «Модель связана с про…» Длинное слово. Она пытается разбить его на части, как учила мать со словом «пре-зи-дент». Джой знает, кто такая модель.

Модели высокие, худые и носят красивую одежду. Но другое слово она никогда не слышала: про-сти-тут-ка. Она произносит его вслух.

– Что ты сказала?

Джой смотрит по сторонам и замечает ноги матери.

Ее застукали. Она сжимает газету, и на ней проступает моча Пятнышка. Щенок маленький, но внутри у него, должно быть, целое озеро.

– Про-сти-тут-ка, – повторяет она. – Так в газете написано.

Мать становится рядом с ней на колени и так сильно наклоняется над газетой, что Джой кажется, что она сейчас упадет. Но мать вовремя подается назад и комкает газету. У нее снова такое выражение лица, словно она не знает, кто такая Джой. И она издает какой-то странный звук, как будто пытается откашляться.

– Твоя собака сжевала руку Барби, – говорит она. – Держи его под контролем, или он будет сидеть на улице. Понятно?

Мать права насчет Барби. Одна ее рука изжевана. Но Джой все равно. У нее шесть таких кукол. Бабушка Тесса дарит ей новую каждый раз, когда приезжает в гости. Джой никогда с ними не играет. Они не могут разговаривать, как умел Медведь. Никто не похож на Медведя, даже Пятнышко.

На следующий день они оставляют его скулить в кухне, где пол застелен газетами. Они с матерью едут в Маолтран. Они давным-давно не были в деревне, с тех пор как стали заказывать продукты на дом. Они проезжают мимо школы. Джой опускает стекло и слышит крики детей в школьном дворе.

– Ты выпускаешь тепло, – говорит мать. – Немедленно подними стекло.

Парикмахершу зовут Мэри. Она закрепляет у нее на шее черную накидку. Джой смотрит на свое отражение в зеркале. Мэри поднимает ее волосы и отпускает их.

– Вши, – говорит мать. – Не спрашивай меня откуда, но у нее уже два раза были вши. Обрежь их как можно короче.

– Обычно девочки собирают волосы в хвост, и это решает проблему, – говорит Мэри. – Жаль, мне кажется, избавляться от такой красоты.

– Она жует кончики волос, – говорит мать. – Это негигиенично. Пожалуйста, сделай, как я прошу.

Джой хочет сказать Мэри, что она не жует кончики волос. Она жевала их одно время после похорон Медведя, но это было очень давно. Мэри зачесывает ее челку назад и проводит гребнем до кончиков волос. Они искрятся, словно по ним пробегает ток. Мэри улыбается отражению Джой. Джой улыбается в ответ, хотя ей хочется плакать. Она нагибает голову, чтобы не видеть, когда Мэри начнет их резать.