Ремейк Нового года - Анна Литвинова

— Нет, но для хороших людей готовить люблю.

— Значит, тогда ты каратист.

— Нет, на фирме служу. Импорт-экспорт, то-се. А ты?

— А что — я? — строго посмотрела она на него. — Какая разница, где я работаю?

— Да никакой, — смешался он, — просто интересуюсь, идешь ты сегодня на работу или нет.

— Захочу — пойду, захочу — не пойду. Я человек свободной профессии.

— То есть? — слегка напрягся Василий.

— Ты, может, будешь смеяться, но я модельер.

— Да? — удивился Васечка. — Это что, мода теперь у модельеров такая: пистолеты в сумочках таскать?

— Это не мода, — поморщилась она. — Это долгая история.

— Расскажешь?

— Не сейчас.

— А когда?

Лия не ответила, глянула на экран телевизора — и окаменела. Кадры, которые демонстрировал проклятый «ящик», были странно знакомы. Двор, трехэтажные дома, распростертое на земле недвижимое тело…

— Звук!! — отчаянно закричала она.

— Чего? — оторвался Васечка от кофе.

Она, не дожидаясь, пока он сообразит, бросилась делать звук громче.

— …вчера, — зарокотал телевизор, — во дворе дома номер пятнадцать по улице Первого Мая произошло убийство.

Камера зафиксировала лежащего на асфальте вчерашнего кожаного насильника. Затем — как труп в мешке заталкивают на носилках в машину. Стоят любопытствующие соседки.

— Я услышала у нас во дворе выстрел, — говорила в камеру женщина в пальто, наброшенном поверх халата, — потом еще один, выглянула из окна, а он уже лежит на земле. И второй рядом с ним. А двое каких-то со двора побежали.

— Двое? — уточнил за кадром корреспондент.

— Да, двое их было. Одна из них — женщина.

— Женщина?

— Да. Скорее девушка. Я ее, кажется, узнала. Она живет в нашем доме.

План на экране сменился, и по двору заходили в свете фонарей, фонариков и фар люди в гражданском и милицейском.

Голос за кадром бесстрастно прокомментировал:

— По документам убитый является старшим лейтенантом милиции, оперуполномоченным восемьдесят первого отделения Аркадием Гуртовым…

— О господи, — протянул, разинув рот, Васечка.

Москва, Остоженка.

29 декабря, 13.05.

(Событие)

Воровато оглянувшись, в мощную деревянную дверь особняка проскальзывают трое: первым идет «Де Ниро», следом — двое тех культуристов, что были вчера на совещании в особняке в Люберцах.

Дверь за ними закрывается.

Долгую минуту ничего не происходит. Воробьи нервно тусуются на дереве. Лениво летят снежинки. Тянется поток машин. Из магазина напротив выходит мужчина в трениках, пальто и тапочках на босу ногу. В руках он тащит бутылку водки.

Вдруг из-за дверей особняка доносится выстрел. Потом — другой, третий. Потом вдруг — автоматная очередь: та-та-та-та-та!

Испуганная стая воробьев вспархивает со своего дерева.

Мужчина в трениках вздрагивает и чуть не упускает свою бутылку водки. Матерится, крестится и боком-боком уходит в переулок.

Трусящая по тротуару кошка порскает в сторону подвала.

И снова наступает тишина. И ничего не происходит. И длится томительное ожидание.

Так проходит несколько минут. В переулке все успокаивается. Воробьи садятся обратно на дерево и начинают свой ор. По Остоженке текут машины. Скользят редкие прохожие.

Вдруг дверь особняка с грохотом распахивается. На пороге первым появляется «Де Ниро». В одной руке у него — стального цвета чемоданчик. В другой — пистолет. Следом вываливается еще один — бритоголовый. Он тащит, обняв за талию, друга — второго культуриста.

Второй весь в крови. Голова его запрокидывается. Ноги заплетаются. Он еле идет.

«Де Ниро» оборачивается и кричит первому кожаному:

— Брось его!

Тот упрямо мотает головой.

— Брось, он не жилец!

Первый кожаный, упорно сжав губы, все-таки тяжело спускает своего брата — братка по ступенькам и волочет к машине.

Тогда «Де Ниро» оборачивается и стреляет раненому прямо в голову. Удар пули отбрасывает его на тротуар.

Первый кожаный ошеломленно кричит:

— Что ты делаешь?!

— Едем, едем, едем! — в азарте кричит ему «Де Ниро» и скрывается вместе с чемоданчиком внутри машины.

Первый кожаный словно нехотя, бросив прощальный взгляд на лежащее на тротуаре тело, усаживается в автомобиль.

И в этот момент издалека начинают доноситься сирены милицейских автомобилей: вау-вау-вау!

30 декабря. 8.05.

Москва, проезд Шокальского.

(Спустя 20 часов 45 минут после события)

Лия сидела на моей кухне — поникшая, вся съежившаяся, вжавшаяся в спинку стула.

— Да, круто ты попала, — резюмировал я.

Она вся ощетинилась:

— А ты? Ты не попал?

— И я — тоже, — не стал спорить я.

Лия вдруг расплакалась. Она рыдала как девчонка, навзрыд, всхлипывая. Я подошел к ней и обнял за плечи. Она уткнулась носом в мой живот. Я успокаивающе похлопывал ее по плечу.

Наконец она отплакалась. Я дал ей носовой платок.

— Вася, — пробормотала она. — Васенька! Что мне делать?!

— Для начала ты можешь пожить у меня, — радушно предложил я.

— Для начала?! — зло выкрикнула она. — Это сколько? День? Два? Неделю?

— Сколько надо, столько живи. Хоть всю жизнь.

— Да? — язвительно проговорила Лия. — Просидеть всю жизнь здесь, у тебя дома? И каждый раз вздрагивать от звонков в дверь? Спасибо, конечно…

— Можно сбежать, — предложил я.

— Куда?!

— За границу.

— Как? Меня пограничники тормознут.

— А почему бы не сделать тебе новый паспорт? На чужое имя?

Ее лицо вспыхнуло надеждой.

— А ты сможешь?

— Не знаю, — пожал я плечами, — но попробую. В Москве сейчас все можно. Были б деньги.

— Деньги будут, — серьезно кивнула она.

— Я думаю, тут нужны большие деньги.

— Это все равно. Я заплачу.

— Тогда я узнаю, что можно сделать. Прямо сегодня.

— О, Вася! Я тебе буду так благодарна! Иди ко мне.

— Мне пора на работу.

— Ничего, опоздаешь на полчасика, — промурлыкала Лия и притянула меня к себе.

Москва, Сретенка.

30 декабря, 15.00.

(26 часов после события)

С утра я закрылся в своем кабинете и стал названивать по всем возможным номерам, выстраивая цепочки к делателям фальшивых загранпаспортов. Не знаю, сколько я в точности обзвонил человек — двадцать, тридцать или сорок, — но ближе к обеду меня вывели на некоего Степаныча. Мне сказали, что он — может. Я позвонил ему и по недомолвкам в трубке понял, что Степаныч действительно сможет (если, конечно, не кинет). Мы договорились встретиться с ним в полчетвертого в «Макдоналдсе», в торговом центре у метро «Сухаревская».

Все утро я боролся с желанием позвонить домой — поговорить с Лией. Нет, не для того, чтобы проверить: не сбежала ли она. Просто хотелось услышать ее голос. И вот теперь у меня появился повод. Я позвонил условным сигналом: выждал четыре гудка и нажал «отбой», а потом набрал номер снова.

— Да-а? — пропел в трубке ее голос, и на сердце у меня потеплело.

— Что делаешь? — глупо спросил я.

— Смотрю «ящик». Бразильский сериал.

— Тебе срочно надо сфотографироваться на загранпаспорт.

— Да-а?! Вот здорово!

— В верхнем ящике на кухне есть запасные ключи от квартиры. Сходи к метро и снимись в автомате. Только на маршрутку не садись, иди пешком.

— Йес, сэр! — В ее голосе слышалось ликование.

Я двинулся на встречу со Степанычем.

Москва, Сухаревка.

30 декабря, 15.30.

(26 часов 30 минут после события)

Степаныч оказался огромным седым мужиком, супертяжеловесом. Биг-мак в его руке казался круассанчиком. Как он, интересно, со столь приметной внешностью занимается тайным бизнесом?

— Когда тебе нужна ксива? — спросил он, с упоением перемалывая канадский бутерброд.

— Чем скорей, тем лучше.

— За срочность — наценка.

— Сколько?

Он не ответил, разворачивая своими пальцами-сардельками новый гамбургер.

— Виза тоже нужна? — промычал он, откусывая огромный кусок сандвича.

— Да. Лучше — «шенген».

— Все вместе — десять зеленых кусков. Аванс — пятьдесят процентов, остальное — при получении.

— А документы надежные?

— Тебе, сынок, — усмехнулся он, — придется поверить мне на слово.

Москва, Воробьевы горы.

22 декабря, 01.00.

(За семь с половиной суток до события)

Москва осталась где-то далеко внизу, у подножия Воробьевых гор. Там, в городе, все было как обычно: темноту ночи прорезают скучные фонари, мигают бесполезные витрины, а трепетные снежинки мгновенно превращаются в унылую хлябь. А здесь, наверху, особый мир — присыпанный свежим, сладким на вкус снегом. Мир оголтелый, жестокий, безбашенный. И дьявольски привлекательный.