Победители недр (Первое изд. 1937 г.) - Григорий Адамов

— Ювенильных, Володька! Ювенильных! — хохотала Малевская.

— Так это же все равно! — отмахнулся в азарте Володя. — А на пятом километре они совсем сгорели бы в страшной жаре... Правда, Никита Евсеевич?

— Похоже на правду, — улыбнулся Мареев.

— А вот жюльверновские герои, — поддразнивал Брусков, — не только не задохнулись, не сварились и не изжарились, но совершенно целехонькие, правда, довольно потные, поднялись на плоту в кипящей воде через кратер вулкана Стромболи во время извержения...

— Ну, это уж совсем нелепо! — заявил Володя. — Как это может быть? Ведь во время вулканических извержений не вода выходит из кратера, а страшно горячий пар, лава же имеет температуру в тысячу двести, даже тысячу пятьсот градусов. Тут не только человек, но и гранит расплавится! Ведь так, Никита Евсеевич?

— Это все правильно, Володя, но зачем ты так взъелся на старика? Я его раньше любил и теперь люблю. И многие крупные ученые любят вспоминать Жюля Верна... А ты его разве не любишь читать?

— Нет... отчего же... очень люблю... Но только, когда говоришь о научных вещах, то надо говорить если не одну настоящую научную правду, то чтобы хоть было похоже на правду... Он же ведь знал о геотермическом градиенте, а писал так, как будто его и не существовало... И все ребята читают его книги и могут поверить, что в самом деле нет подземного жара.

— Ох, уж этот геотермический градиент! — вздохнул Мареев. — Как за время твоей вахты? Продолжает понижаться? — обратился он к Малевской.

— Да, температура растет все быстрее и быстрее.

Мареев озабоченно покачал головой, и это настроение сразу передалось всем сидящим за столом.

— Чем это объяснить? — говорил Мареев. — Сколько еще будет длиться прогрессирующее нарастание температуры?

— Не проходит ли где-нибудь недалеко от нашего пути трещина с поднимающимися по ней из глубины раскаленными газами? — спросила Малевская, принимаясь вместе с Володей убирать со стола.

— Но ведь боковые киноаппараты ничего не показывают, — заметил Брусков.

— Это неважно, — возразила Малевская. — Такие газы могут за сотни тысяч, а может быть, миллионы лет прогреть толщу породы гораздо больше, чем на сто метров.

— Но температура непрерывно и все большими скачками повышается, — сказал Мареев. — Следовательно, по мере спуска мы должны приближаться к трещине, если она тянется где-то под нами, перпендикулярно к линии нашего спуска.

— Может быть, и так, — согласилась Малевская.

— Никита Евсеевич! — раздался голос Володи из-под лестницы, ведущей в верхнюю камеру; там находился электроаппарат для мытья посуды, и Володя пропускал сейчас через него грязные тарелки. — Никита Евсеевич, а может быть, мы приближаемся к магме?

Мареев резко откинулся на спинку стула и, нахмурив брови, острыми глазами посмотрел на Володю, беззаботно возвращавшегося к столу. По лицам Малевской и Брускова пробежала тень, как будто Володя своим вопросом затронул тему, которой тщательно избегали взрослые члены экспедиции.

Мареев хотел было ответить...

Внезапный крик вырвался одновременно из всех уст: разом погасли лампы, замолкли моторы и остановился буровой аппарат.

Густая тьма слилась с немой тишиной и наполнила каюту.

Снаряд застыл на месте — слепой, безмолвный, безжизненный.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. СНАРЯД БЕЗ ЭНЕРГИИ

После минутного молчания из темноты послышался полный недоумения голос Малевской:

— Что это значит?

В непривычной, странной, как будто мертвой тишине голос прозвучал слишком громко, как в пустой бочке, и тревожно отозвался в сердцах.

— Сейчас узнаем, — спокойно ответил Мареев. — Михаил, переключи осветительную сеть на аккумуляторы и проверь резервный фидер.

Брусков ощупью направился к своему гамаку и протянул руку к полочке, прикрепленной над ним. Но в то же мгновенье он стиснул зубы и отдернул руку: она слишком дрожала.

— Что ты замешкался, Михаил? — нетерпеливо спросил Мареев.

— Куда-то фонарик запропастился... Нашел!.. Все в порядке... Володька, пойдем со мной, ювенильный мальчик!

Яркий клинок света полоснул сверху вниз, справа налево и рассек тьму.

Тем временем Мареев и Малевская отыскали свои фонарики и, освещая ими дорогу, спустились в буровую камеру, чтобы осмотреть моторы.

Через несколько минут вспыхнули все лампы, и помещения снаряда вновь приняли свой прежний вид. Но чего-то нехватало: прекратился шум моторов, тихий скрежет бурового аппарата и шорох породы за стеной. Казалось, из снаряда ушла жизнь.

Мареев подошел к микрофону:

— Михаил! Оставь только по одной лампе в каждом помещении снаряда... Надо экономить энергию аккумуляторов.

Потом обратился к Малевской:

— Продолжай, Нина, осмотр моторов, а я поговорю с поверхностью. Возможно, что авария произошла у них...

Он поднялся в шаровую каюту.

Но прежде чем Мареев вошел в нее, послышалось:

— Алло! Снаряд! Алло! Говорит дежурный инженер Денисов... Никита Евсеевич, включите экран!

— Включаю, — ответил Мареев, подходя к телевизору.

На экране появилось встревоженное лицо дежурного инженера электростанции шахты «Гигант», снабжавшей снаряд электроэнергией.

— Что у вас случилось, Никита Евсеевич? — спросил он. — Наши приборы показывают замыкание...

— Да... Ток перестал поступать в снаряд.

— Не повреждена ли внутренняя проводка? Как ввод? Понизительная подстанция? — в голосе инженера слышалось все возрастающее волнение.

— Еще неизвестно, Александр Сергеевич, — ответил Мареев. — Сейчас Брусков примется за осмотр.

— Пожалуйста, Никита Евсеевич, немедленно сообщите мне результаты. Меня это очень беспокоит... Только бы не фидера...

— Да, это было бы самое худшее... Но пока еще рано волноваться. До свидания, Александр Сергеевич!

Едва Мареев отошел от микрофона, из верхней камеры спустился Брусков. Он был необычайно бледен.

Приблизившись к Марееву, он глухо, прерывающимся голосом сказал:

— Никита... Ввод в исправности... и основные... внутренние провода — тоже...

— Ты твердо убежден в этом?

— Да...

— Может быть, на барабанах что-нибудь случилось?

— Мало вероятно...

— Значит?..

— Фидер... Оба... И резервный тоже... — Брусков едва шевелил посиневшими губами.

— Не волнуйся, Михаил, — мягко сказал Мареев, положив ему руку на плечо. — Это, конечно, самое серьезное, что могло случиться с нами... Но прежде всего — спокойствие... Возьми себя в руки, Мишук...

Он крепко сжал его плечо.

— Конечно, Никита, — слабо улыбнулся Брусков, — это так... Первый момент... Все в порядке...