Повседневная жизнь Москвы в XIX веке - Вера Бокова

В начале 1820-х годов по соседству с «Троицким» там же, на Ильинке, в доме Троицкого подворья открылся его филиал — Новотроицкий трактир, вскоре также завоевавший общемосковскую славу как лучший (наряду с новым тогда и недолго просуществовавшим заведением Шевалдышева на Никольской улице «за Иконным рядом»), «Охотники до хорошей икры, рыбы, ветчины и жирных поросят могут достойнейшим образом усладить здесь свой вкус, ибо в целой Москве нигде нельзя найти лучше сих вещей, как в означенных трактирах»[168], — расписывал в 1826 году А. Кузнецов, автор «Альманаха для приезжающих в Москву и для самих жителей сей столицы».

Сохранялась слава Новотроицкого и во второй половине века, когда его владельцем сделался известный в то время ресторатор Лопашов. Особенно хороша здесь была постная кухня и блины, и в Великий пост и на Масленицу сюда обязательно наведывалась московская аристократия (хотя настоящие гастрономы отдавали пальму первенства блинам Воронинского (Егорова) трактира). Кормили в Новотроицком вообще отлично и порции были, как и положено, огромные.

К числу стариннейших в Москве относился и трактир на Варварке, принадлежавший до конца 1820-х годов Брызгалову, а впоследствии тоже Лопашову. Этот трактир, как он выглядел в 1870-х годах, описан у П. Д. Боборыкина в романе «Китай-город». Заведение имело два этажа. На первом была обширная «русская палата», вся, вплоть до последнего ножа и вилки, оформленная под русскую старину. На втором этаже влево от входа шла анфилада комнат, где бывал «мелкий торговый люд». В полуэтаже над трактиром «на вышке» было устроено несколько особых кабинетов-светелок — «сосновых» и «березовых». Все они были невелики по размерам и сплошь обшиты деревом и обставлены резной мебелью в русском (так называемом «ропетовском» — по имени архитектора И. П. Ропета) стиле. Везде были развешаны клетки с соловьями. В общем зале стоял аквариум-садок со стерлядью; имелась угловая комната с камином, где собирались «воротилы старого Гостиного двора» и «пахло сотнями тысяч». Поскольку у Лопашова бывало много раскольников, здесь имелось отдельное помещение, где нельзя было курить.

Среди многих гастрономических изысков, которые предлагали гостям, особой статьей был великолепный чай, причем подавали его у Лопашева всегда по-старинному — в тонких фарфоровых чашках, в то время как в большинстве московских трактиров уже в 1830-х годах появилась мода на чай из стаканов на блюдечках.

Близкий к лопашовскому характер имел «Русский» трактир в Охотном ряду. Известен он был тоже с восемнадцатого века и просуществовал около ста лет — до 1880-х годов. В начале XIX столетия владельцем этого заведения был Воронин, от которого преемникам достались многие кулинарные рецепты, и прежде всего особых, наивкуснейших «воронинских блинов», ради которых в Москву специально приезжали на Масленицу из других городов.

Впоследствии трактир перешел к известному богачу Егорову, бывшему крестьянину Рыбинского уезда, деревни Потыпкиной. Сделавшись счастливым обладателем солидных капиталов, Егоров не забыл о своих односельчанах и в его трактире почти все — от приказчика до последнего полового — были из той же деревни.

Егоров был истовый старовер и потому в постные дни у него нельзя было получить ничего скоромного, ни за какие деньги. По субботам здесь непременно раздавали милостыню — всем без разбора, всякому, кто придет, и с утра у входа набивалась целая толпа нищих, собиравших на храм монахов, старух-богаделок и прочей публики. Не терпя табачного дыма, хозяин отвел посетителям-курильщикам самую маленькую комнатку в дальнем углу верхнего этажа.

Внутри трактир Егорова выглядел так «окрашенные в серый цвет стены, деревянные лавки и столы, потемневшие от времени, бросающиеся в глаза пестрые цветные скатерти ярославского изделия; простота сервировки; деревянная расписная чашка с ложкою троицкого образца, наполненная клюквенным морсом, отпускаемым здесь бесплатно; по углам тяжелые киоты с образами в ценных серебряных ризах, с неугасимыми лампадами, а вверху — клетки с разными птицами… Все это вместе сообщало окружающей обстановке что-то мрачное, таинственное, производящее на свежего человека гнетущее впечатление. Такое впечатление еще более усиливалось при виде почтенных старцев какого-либо <старообрядческого> толка, мирно восседающих возле столов за парочкою-другою чайку с угрызеньицем или медком, ведущих шепотом, боязливо, едва внятно душеспасительные беседы с воздыханием на тему о суете сует и всяческой суете. А над всей этой картиной царила глубокая тишина, изредка прерываемая то хриплым боем часов, то отчаянной трелью птиц, заключенных в неволе… По части кухни вы здесь могли получить все, начиная от самого дешевого, в виде жаренного картофеля на постном масле и кончая изысканнейшею ухою из живой стерляди и налима»[169]. Еще трактир славился чаем — его здесь предлагали десятки сортов. При всем том даже в 1860-х годах, когда Егоровский трактир считался обязательным туристическим объектом Москвы, он не относился к перворазрядным заведениям.

Среди китайгородских трактиров долго славилось заведение Бубнова в Ветошном переулке (в доме Казанского подворья), расположенное, по сути, на задворках Торговых рядов. Уже в 1820-х годах путеводители рекомендовали его приезжающим в числе наилучших, но в московское предание ему суждено было войти все же не поварским искусством, а одной хитрой особенностью — безоконным «сокровенным» подвальчиком, носившим негласное прозвище «бубновской дыры». Дело в том, что в бубновское заведение купцы чаще ходили не обедать и вершить дела, а банально пьянствовать. Причем это были не забулдыги какие-нибудь, а носители самых звучных в купеческом мире фамилий, состоятельные и во всех смыслах осанистые, стало быть, не заинтересованные в огласке.

Когда завелась эта специализация «Бубнова» — история умалчивает, но уже к середине века слава «бубновской дыры» полностью перекрыла известность самого трактира. От входа к Бубнову шло две лестницы — одна, для обычного посетителя, вела наверх, а другая, в 20 ступеней, для посвященных, — вниз, в подвал. Постороннему человеку в это святилище попасть было практически невозможно: охрана, блюдущая уединение «их степенств», была у Бубнова организована великолепно. Попадали в «дыру» строго по рекомендации кого-нибудь из завсегдатаев.

Там, внизу, была пара десятков маленьких и грязноватых, похожих на каюты, номеров, где подавалось только спиртное со скудной дежурной закуской. Ничего, что бы отвлекало от «процесса» — ни обедов, ни музыки, ни барышень. «Я знал нескольких бубновских „прихожан“, которые долгие годы выпивали там ежедневно по 50–60 рюмок вина и водки», — вспоминал И. А. Слонов[170]. Особенно бубновские завсегдатаи гордились предоставляемой хозяином скидкой — для ее получения нужно было потратить на водочные бдения не один год.

В середине века большую известность приобрел «Московский» трактир. Он находился в Охотном ряду, на углу Моховой улицы с Моисеевской площадью. Первым его содержателем в 1830-х годах был купец Печкин, и в то время заведение не имело специального названия. На вывеске значилось просто: «трактир», но прозвище у него было «Железный», потому что в первом этаже дома, в котором он размещался, находились лавки, торговавшие железом. Уже тогда, по причине близости к присутственным местам и университету, завсегдатаями «Железного» были студенты, чиновники и «адвокаты от Иверской», а также актеры расположенных поблизости Императорских театров, и в дальнейшем это превратилось в традицию.

«Печкина» воспевал его завсегдатай, известный актер и водевилист Д. Т. Ленский:

Ей-богу, никуда я больше не гожуся:Таким лентяем стал, что сам себя стыжуся.С утра до вечера занятие одно:У Печкина сижу и пью себе вино.Привычка вредная, без всякого сомненья,Достойная вполне хулы и осужденья,Но вы, мой добрый друг, по сердцу мне родня,Так строго осуждать не станете меня… и т. д.[171]

В конце 1840-х годов владельцем заведения стал его бывший управляющий, печкинский приказчик Гурин, и при нем трактир получил новое название, неузнаваемо расцвел и разросся. Посетивший в середине столетия «Московский» Теофиль Готье писал: «В первой комнате находилось нечто вроде бара, переполненного бутылками кюммеля (сладкой анисовой водки. — В. Б.), водки, коньяка и ликеров, икрой, селедками, анчоусами, копченой говядиной, оленьими и лосиными языками, сырами, маринадами, деликатесами, предназначенными разжечь аппетит перед обедом. У стены стоял инструмент вроде шарманки с системой труб и барабанов… Ручку ее крутил мужик, проигрывая какую-то мелодию из новой оперы. Многочисленные залы, где под потолками плавал дым от сигар и трубок, шли анфиладой, один за другим»[172]. Угощали француза типичными московскими блюдами: щами, икрой, молочным поросенком и стерлядью с солеными огурцами и хреном.