Май без императора - Николай Буянов

На этот раз ни звонить, ни стучать не пришлось: дверь поддалась сразу, стоило лишь слегка толкнуть ладонью. Крошечная полутемная прихожая с аккуратным шкафчиком для одежды, допотопный телефон на тумбочке — черный и вытянутый вверх, словно старинный комод, единственная комнатка-маломерка (гостиная, она же спальня)… Посередине комнаты — празднично накрытый стол под малиновой бархатной скатертью: салат «Оливье», заливная рыба, сыр, зелень, тушеное мясо в горшочке, початая бутылка «Каберне»…

Неподвижная женская фигура в кресле, и перед ней — почему-то коленопреклоненный Савелий Ерофеич, и плечи его сотрясает крупная дрожь, сопровождающая странные звуки: то ли смех, то ли плач… Вот он услышал шаги за спиной, обернулся и страшно прохрипел, отгораживаясь ладонями:

— Это не я… Я ни при чем, клянусь! Она была уже мертва, когда я пришел!!!

— «Каберне» принесли вы?

— Что? — с трудом переспросил Ерофеич. — Нет, я купил «Мукудзани», ее любимое, только не успел вынуть из пакета — мой пакет в прихожей… А «Каберне» уже стояло на столе, это я хорошо помню.

— Когда она умерла? — сухо спросил Колчин, не оборачиваясь.

Тучный врач с белой дедморозовской бородой шумно высморкался в носовой платок.

— Часа два — два с половиной назад.

— А причина?

— Яд, — врач снова высморкался. — Следы пены в уголках губ, отек горла, синюшные веки… Определенно отравление. Вообще, любопытная дамочка.

— В каком смысле?

— А ты обрати внимание на стол, точнее, на сервировку. Я поначалу подумал, что она ждала гостей, но…

Колчин оторвался от протокола.

— Да, ты прав. Сервировка по высшему разряду, как раз для романтического ужина вдвоем. Но при этом — один прибор, один бокал, одна тарелка…

— Я бы сказал, дамочка решила красиво уйти из жизни. Лавры Сары Бернар покоя не давали: та тоже, прежде чем выпить цианид, сделала прическу, маникюр, надела вечернее платье, села в кресло…

— Бред, — Колчин раздраженно встал, подошел к Егору (тот стоял, всеми забытый, в уголке между сервантом и дверным косяком и безучастно наблюдал за происходящим в комнате) и жестом попросил сигарету.

— Вы еще здесь? — нелогично спросил он. И вдруг добавил: — Скажите, у вас нет ощущения, что вся эта чертовщина вертится вокруг вас?

— Не понял, — растерялся Егор.

— Посудите сами. Юлию Милушевичу его коллекция досталась от отца — то есть он владел ею много лет. Медальон императора у госпожи Блонтэ был похищен два года назад — и эти два года мирно лежал в сейфе, в «потайной» комнате, а парижская полиция имела классический «глухарь» (оказывается, на набережной Орфевр работают не одни сплошные комиссары Мегрэ). Понимаете, о чем я? Все было относительно спокойно, но вот на сцене появляетесь вы — и в особняке начинают умирать люди…

Егор вдруг почувствовал беспокойство. Словно тонкая игла проникла в подкорку головного мозга. И источник этого беспокойства находился где-то совсем рядом, только протяни руку. Коридор, коврик под ногами, зеркало, тумбочка, угол серванта…

— Николаич, глянь, — окликнули следователя, — тут кое-что любопытное…

Угол серванта, тумбочка, зеркало, коврик, салфетки с вышитыми краями…

— Пойдемте посмотрим, Егор, — сказал Колчин. — Может быть, сейчас мы найдем ответы на все вопросы.

Худой эксперт, облачившись в хирургические перчатки, выдвинул нижний ящик серванта, вытащил оттуда некий бесформенный сероватый комок и жестом подозвал к себе супружескую чету, примостившуюся на диване — соседей покойной по лестничной клетке.

— Понятые, подойдите поближе.

Миниатюрная бабулька в байковом халате поднялась, помогла встать супругу — седоусому старикану с массивной тростью в руках, и они вдвоем послушно просеменили к столу. Егор привстал на цыпочки и посмотрел поверх их голов.

Сероватый комок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся седым париком (что ж, легче, быстрее и практичнее, чем менять прическу и смывать-наносить краску), очки в тонкой металлической оправе, нарочито нелепая вязаная кофта с такой же нелепой брошью, за которую покойница, надо думать, отвалила неподъемную сумму рублей в двести…

— А очки-то липовые, — заметил эксперт. — Стекла без диоптрий. Кстати, Николаич, я ведь вспомнил эту дамочку. Она работала у нас, в отделе судебно-медицинской экспертизы. Потом она ушла на пенсию — кажется, по инвалидности. Ты-то тогда еще кантовался в райуправлении…

— Полагаете, звонила она? — в полголоса спросил Колчин.

— Нет, — так же тихо отозвался Егор. — Я думаю, звонили ей.

Колчин недоверчиво промолчал.

— Екатерина Николаевна — в прошлом медэксперт, — горячо заговорил Егор. — Она была знакома с ядами, их действием на организм, симптомами отравления и прочим. Кроме того, она могла нанести на баночку с мышьяком Машины отпечатки пальцев — я слышал, есть способ, кажется, с помощью специальной пленки… Проверьте, возможно, у нее сохранился доступ в лабораторию — значит, она могла подменить образцы, подделать отчет, да мало что еще…

— А как она, по-вашему, подмешала мышьяк в бокал Юлия? — поинтересовался Колчин. — Мы по десять раз опрашивали всех, кто в то утро побывал в спальне, о горничной никто и словом не упомянул…

— Так ведь горничная, — пояснил Егор. — На нее никто просто не обратил внимания. Она вошла, незаметно подсыпала яд (к примеру, когда Юлий выяснял отношения с импресарио), оставила отпечатки пальцев Марии на баночке в подсобке, подбросила пузырек под окно — нарочно, чтобы его легко обнаружили… После этого ее дважды вызывали в прокуратуру, она ответила на вопросы — и о ней забыли. И вдруг раздается телефонный звонок. Она снимает трубку — и слышит: «Это вы убили…»

— Извините…

Егор обернулся. Старушка-понятая робко тянула его за рукав, приняв, очевидно, за местного «разводящего».

— Извините, но Катюше никто не мог звонить. И она никогда не звонила. Понимаете, она была глухая. То есть совсем глухая. Она могла только читать по губам.

Она что-то сказала, эта старушка, божий одуванчик, высунувший голову из ворота байкового халата. Что-то странное, совершенно нелогичное, и вместе с тем такое, что впору было треснуть себя по лбу: что же я, дурак, раньше-то…

— Что с вами? — встревоженно спросил Колчин.

— Она сидела в кресле, — заторможенно проговорил Егор. — Обратите внимание: кресло стоит так, чтобы можно было следить за входной дверью. Она увидела, что дверь открылась, вышла в коридор, заметила на тумбочке беспорядок… Убирать некогда, она просто накинула сверху салфетку… — Егор поморщился. — У нее кто-то был. Тот, ради кого она накрыла на стол и купила «Каберне» вместо любимого «Мукудзани». Николай Николаевич, она не покончила с собой. Ее убили.

Показания.

«— Элеонора Львовна, как вам пришла в голову такая, простите, идиотская идея?

— Это глупо, это так глупо с моей стороны… Покойная Катюша однажды подарила мне книгу. Покойная… Господи, как страшно звучит… Понимаете, мой муж, Витольдик… Он был блестящим ученым, а как много он сделал для обороноспособности нашей страны… Но когда он умер, я осталась ни с чем. Нет, нищей он меня не оставил, у него было кое-что накоплено… Но я совершенно не умела экономить. И деньги стали уплывать. Я переехала в другую квартиру, подешевле, кое-что распродала… Потом мне посчастливилось устроиться на работу в дом к Юлию Валентиновичу. Он мне хорошо платил, но, сами понимаете…

— Кажется, начинаю понимать.

— Когда его отравили, я подумала, что если это сделала не Мария, то где-то в доме есть настоящий убийца. Только не представляла, как его вычислить. И тогда стала звонить всем подряд. Сначала я хотела просто посмотреть на его реакцию: он ведь должен был забеспокоиться, верно? А затем я попробовала бы с ним договориться…

— Вы собирались потребовать деньги за молчание?!

— Я бы попросила немного, честное слово. И обещала бы, что никогда не обращусь к нему впредь. И потом, я была осторожна, очень осторожна! Я два дня тренировалась изменять голос, и говорила в трубку через носовой платок… Я даже не пользовалась телефоном-автоматом на углу моего дома — он накрыт только козырьком от дождя, а я боялась, что меня подслушают…»

— Ну, что скажете? — спросил Колчин, когда Егор дочитал протокол.

— Потрясающе, — искренне отозвался тот. — Значит, преступник их перепутал? Элеонора говорила через платок, он не узнал голос и убил не ту…

— Вряд ли… — следователь горестно подпер ладонью щеку. — Он не ошибся: он убил именно того, кого собирался убить.

Егор посмотрел непонимающе.

— Коллекция, — пояснил следователь. — Коллекция Юлия Милушевича когда-то принадлежала Екатерине Николаевне. Точнее, ее деду, академику Добелю. В конце сороковых академик был репрессирован (обвинения для того времени самые банальные: вредительство, подготовка покушения на членов правительства, шпионаж в пользу Англии…). Его дело вел старший лейтенант госбезопасности Валентин Милушевич, отец Юлия, — Колчин помолчал. — Так-то, Егор. Пятьдесят с лишним лет понадобилось, чтобы мина рванула. Между прочим, вы были правы: Екатерина Николаевна вполне могла побывать в бывшей «своей» лаборатории. И подменить баночку с ядом, которая стояла в подсобке, на другую, точно такую же, но с отпечатками пальцев Марии. Правда, «могла» — это вовсе не означает «сделала»…