Мгла - Юлия Барановская

— Ай да семейка… — Наконец задумчиво произнесла я, качая головой. Отступила назад, и

споткнулась о столик, уронив небрежно брошенные там книги, среди которых мелькнул пестрой обложкой, подобранный мной альбом. Я смотрела на него с больной улыбкой, больше напоминающей оскал, вспоминая, как была счастлива в то время. Незаметно для себя села в любимое кресло, придвинутое мною к двери, отстраненно листая исписанные всевозможными подчерками страницы, но думая совсем не о пожеланиях, оставленных нашими гостями.

Моя семья оказалась совсем не такой доброй и безгрешной, как мне казалось. А я — хранителем, о чем и пытались сказать мне Зак и Светоч, но я была слишком глупа, чтобы их послушать. В довершении всего меня решили выдать замуж, а вернее откупиться от чудовища, чьим именем в деревнях детей пугают…

Я не знала, что мне делать.

Я не желала никого возвращать и ни с кем бороться. Я хотела просто жить в мирке, где любят меня, и люблю я.

Но всё решилось за меня, возможно ещё до того, как мой рассеянный взгляд зацепился за чистый лист, исписанный ровным, красивым подчерком.

Не тоскуй, мое счастье, пусть горек наш путь,

Я клянусь, что сумею, хоть на миг, но вернуть,

Взгляд любимый туманный — словно свет маяка,

Мне его не забыть… Пусть прошли уж века.

Шелк волос, что и мрака, точно, будут черней,

Обними же, родная — дух и сердце согрей.

Прикоснись ты к душе, но молю: не разбей,

Я весь Ад исходил… за улыбкой твоей…

Ну а ты все забыла, смотришь, люто, как зверь,

Тяжело жить, наверно, в мире слез и потерь….

Ну а я все равно вместе с ветром приду,

Оттого что люблю в этом мире лишь Мглу.

Некоторое время я сидела в кресле, переводя взгляд со стиха на смятое покрывало. Дорогое, темно-синее, густо вышитое золотой нитью, оно было привезено Элоизой с одной из ярмарок, где посчастливилось побывать сестрице, увязавшейся как-то за нашим отцом.

— Нравится? — Спросила тогда она, самолично расстилая его на моей постели.

— Нравится… — Эхом повторила я — коротко остриженная и бледная, едва начавшая осознавать саму себя, и так отчаянно цепляющаяся за это непоседливое существо. Мне было всё равно, что укрывает мою постель — императорский полог или линялая тряпка, куда интереснее мне было рассматривать собственные тонкие руки с неряшливо обломанными ногтями. Но Элоиза не замечала этого, смеясь, будто услышала очень смешную и остроумную шутку.

Тогда я лишь подняла на неё глаза, и, повторяя её движение, осторожно провела по расшитой ткани истончившейся, словно прозрачной ладонью.

Сейчас подошла к постели. Привычно погладила золотые узоры… и резким рывком сорвала сестринский подарок, безжалостно бросив в растопленный кем-то камин.

Пару мгновений смотрела, как темнеет под поцелуями огня пестрая ткань… а затем разрыдалась, бессильно упав на колени.

Они пришли, когда часы пробили три утра. Тихо щелкнул секретный механизм, пасторальная картина неслышно отъехала в сторону и на границе между потайным коридором и моей спальней возникли две высокие фигуры, слабо освещенные искрами поднимающимися над прогоревшим покрывалом.

— Вира? — Тихо спросил Светоч, испуганно разглядывая меня, все так же неподвижно сидящую на полу, нервно комкая мокрый от слез платок. — Прости. Мы уходим и пришли только…

Я лишь покачала головой и сказала, поднимая на него опухшие от недавних слез глаза, невежливо перебив потерянного графа:

— Обними меня, мне холодно…

Холод бывает разный. Веет холодом земля и ветер, стены и вода.

Он сыплется с неба белым снегом и скрипит белым инеем на черных ветвях. Но куда страшнее его — тот, что царит внутри. Стужу в груди не согреть горячей водой и не прогнать жарким пламенем. Она пробирается внутрь, белым, северным волком вгрызаясь в сердце.

И от него нет спасения, нигде кроме как в чужом сердце.

Раньше я укрывалась от него рядом с Элли. Сегодняшний день внезапно показал, что я старалась согреться рядом с ледяной глыбой. Я так никогда и не узнала, любила ли меня сестра на самом деле. Быть может, в том чувстве, что она испытывала ко мне, было больше жалости и превосходства.

Тогда все это было не важно…лишь горячие руки моих лордов, да мой тихий, тоскливый плачь, когда за спиной несущего меня на руках Светоча, закрылась потайная дверь, ведущая в такую привычную и любимую, но уже чужую комнату…

Часть 2 Беглянка

Глава 1

Утром последнего дня третьего месяца Аллира, прозванного в народе Сияющим, мы пересекли южную границу баронства. Рассвет едва уступил место новому дню, и в небе сияло пока еще бледное, не наполнившееся испепеляющим жаром солнце, тем не менее, слепящее привыкшие к темноте глаза. Над редким пролеском плыл белесый густой туман, скрадывающий и солнечные лучи и очертания оставленного позади леса. На добротной ткани камзола Светоча расползались влажные пятна, а руки были холодны, как лед, однако он и не думал осаживать коня, давая ему отдых, а себе — возможность забрать плащ, так неосмотрительно отданный мне.

Несколько раз я пыталась расстегнуть затейливую фибулу, выполненную в форме стилизованного солнца, с глазами-сапфирами. Но каждый раз на пути моих закоченевших пальцев вставали руки её владельца, и беловолосый граф вновь останавливал меня, говоря, что ничуть не замерз. Я не верила, но кивала, вновь проваливаясь в зыбкое забытье, навсегда окутавшее и разрознившее картины моего бегства.

Я плохо помнила, как мы выбирались из замка.

Помнила боль в правой, зачем-то порезанной Светочем руке, а так же то, что преодолела весь путь на его руках и как мелькали, сменяя друг друга коридоры. На измученное переживаниями сознание опустилась тьма, сквозь которую прорывались обрывки слов, произнесенных на незнакомом языке, слабый огонек затухающего факела в руке Зака и свирепо скалящееся изображение волка на разрушенной в какую-то ночь стене.

Тяжелые камни избороздили глубокие трещины, рисунок осыпался и раскрошился, но куда больше потрясла меня дыра, чернеющая в том месте, где был когда-то эфес ныне осыпавшегося цветным прахом меча.

Казалось, кто проломил стену кулаком, легко пробив тяжелую кладку и уничтожив замочную скважину. Я думала братья придут в отчаяние. Но они лишь выругались и продолжили свой путь, не замечая, как пришедшая было в себя я, вновь закрыла разом потяжелевшие веки, уже не видя, как сменяют друг друга проходы.

Пропустила я и миг, когда мы покинули замковые стены, а сама я оказалась сидящей впереди Светоча, заботливо укутавшего меня в свой теплый плащ.