Кровь артефакта - Роман Васин

— Приплыли! — Сонька скептически осмотрела узкое пространство улицы, покрытое аномалиями, словно лоскутным одеялом. — Врят ли удастся здесь пройти.

— Согласен. Пройдём по другой дороге.

Мы развернулись и вышли на одну из центральных улиц Новошепеличей. Обратно идти не хотелось, а впереди, на сколько хватало глаз, не было ни одной боковой улочки. Оставалось или ворачиваться метров триста, или рвануть через дворы. Не люблю возвращаться.

— По дворам? — Я глянул на Соньку и прищурился от бьющего в глаза солнца.

— Думаешь, испугаюсь? — Поняла она мой прищур по-своему. — Пошли.

И первая направилась к ветхому забору, имеющему многочисленные прорехи.

Лучше бы мы вернулись и прошли по другой улице, честное слово. Пробираясь сквозь заросшие бурьяном и каким-то мелким кустарником дворы я то и дело чертыхался и ворчал себе под нос, постоянно цепляясь за что-нибудь или царапая кожу об особо колючие кустарники. Аномалий, конечно, здесь оказалось на порядок поменьше, чем на улице, но встречались и здесь. Взгляд то и дело вырывал из окружающей обстановки то потрескивающую «молнию», то молчаливую «серебряную паутину». В одном месте кинутый вперёд камень просто растворился без следа в воздухе. Не разорвался на мелкие крошки, не вылетел обратно, а именно растворился. Мы благоразумно обошли это место по широкой дуге и нырнули под очередной навес сарая. Интуитивно отметив в дальнем углу серебряный отблеск паутины, я повернул туда голову, и тут же всю левую часть головы накрыло что-то липкое и мягкое.

Паутина! Я заорал, так жутко мне сделалось. Вляпаться в «серебряную паутину», это обречь себя на долгую и мучительную смерть, или того хуже на долгую и всепроникающую боль, переходящую в необратимую мутацию организма. И жить, существуя в какой-нибудь жуткой скрюченной форме, но с ясным умом, осознавая всё происходящее с тобой. Нет, только не это.

Кажется, я заорал, сдирая ногтями с лица паутину вместе с кожей. Кажется, я куда-то побежал, не различая направлений и окружающей опасности. Кажется, начало гореть облепленное паутиной лицо. Кажется, я обо что-то споткнулся, и орал уже катаясь по земле. Потом в затылке возникла тупая боль и, теряя сознание, я успел подумать, что пришёл и мой черёд отправляться в свой сталкеровский рай. Или ад, как повезёт.

Вновь болело всё тело! Да что же это такое? Что, каждое утро теперь так просыпаться буду? Неужели Зона так вымотала меня? Нет, однозначно надо выйти к предбаннику и покиснуть там пару деньков хоты бы. Чтобы не то, чтобы вновь потянуло в Зону, а хотя бы, чтобы не думать о ней с отвращением. А сейчас она вызывала во мне именно такие чувства. Я удивился, надо же, такого никогда ещё не было, чтобы Зона вызывала отвращение!

Я с трудом разлепил глаза и изумлённо уставился в ясное голубое небо. Ничего себе я поспать! День-деньской уже, а я всё сплю. И как Сонька мне позволила так долго нежиться в объятиях морфея? Боль разделилась и стала конкретной, теперь я отчётливо понимал, что болело не всё тело, а в основном голова в затылочной части, да ещё нещадно жгло щёку. Да, видимо от удара оборотня я сильно приложился об стену, раз до сих пор всё так сильно болит, но при чём здесь щека?

Я попытался аккуратно дотронуться до неё. Не получилось. Что за чертовщина? Немного наклонив голову влево, я с удивлением обнаружил, что моя рука привязана к какому-то железному штырю, вбитому в землю. Не понял…

Я подёргал правой рукой, подрыгал ногами, та же история. На меня упала тень, и знакомый голос произнёс:

— Очнулся, болезный? — Что-то я по голосу не понял, сочувствующий он, или ехидный? — Развязывать можно?

— Развязывать? — Переспросил я Соньку. — А зачем было завязывать?

— Как это зачем? — Удивилась она. — Ты же себя чуть не убил.

— Зачем? — Тупо посмотрел я на Соньку, пытаясь в памяти восстановить хронологию вчерашних событий. Получалось слабо. То, что я в Припяти, я помнил, но вот дальше. События путались в голове, словно пятнашки, и я никак не мог определить их очерёдность. Я повертел головой, пытаясь хоть немного определить своё месторасположение, может оно поможет. Взгляд выхватил только несколько деревянных крыш каких-то строений. Точно! Мы ведь идём по частному сектору Припяти! Как только я это вспомнил, прошедшие события сразу уложились в нужной последовательности, и стало полегче, но это не давало ответа на вопрос, почему я связан.

Я начал разматывать клубок и дошёл до «серебряной паутины». Вот тут меня снова проняло. Я задёргался, пытаясь освободиться и хотя бы пощупать, что у меня с лицом. А что-то с ним наверняка было, раз оно так саднит.

— Развязывать рано. — Констатировала Сонька, продолжавшая спокойно стоять на до мной.

— Не рано. — Взял я себя в руки. Действительно, чего переживать и дёргаться, если ничего изменить уже нельзя. — Сильно меня?

Заканчивать вопрос я не стал, Сонька умная, всё правильно поймёт, а я не хотел об этом даже думать, не то, что говорить. Жить всю оставшуюся жизнь уродом, что может быть хуже?

— Сильно подрана левая сторона лица. Глаз вроде не задет. — Сонька присела рядом. — Замазала зелёнкой и заклеила лейкопластырем. Как говорится, что могла — то сделала.

— Что значит подрана? — Не понял я. — Ты мне по существу скажи, сильные мутации, или жить можно?

Вообще, если не считать ноющей боли в лице и саднящей в затылке, я чувствовал себя вполне сносно. На всякий случай пошевелил пальцами на ногах, вроде что-то шевелится. Руки я видел. Да и всё остальное вроде работает. Разве такое возможно, вляпаться в «серебряную паутину» и остаться невредимым?

— Нет никаких мутаций. — Сонька принялась меня развязывать. — Ты не в «серебряную паутину» угодил, а в самую обычную.

— Да ну нах. — Скорее не из-за недоверия, а от стыда за своё малодушие пробормотал я.

— Вот тебе и «нах». — Сонька отвязала руку и пошла ко второй, но, увидев, что я сразу потянулся к лицу, пригрозила. — Сейчас снова привяжу!

— Всё, всё! Не буду. — Убрал я руку подальше от лица. — Зеркальце хоть дашь посмотреть?

— Думаешь, стоит? — С сомнением произнесла Сонька и принялась отвязывать ноги. — А то забьешься опять в истерике.

— Очень смешно. — Пробормотал я, сел и вытянул руку ладонью кверху — Давай.

Она вытащила из нагрудного кармашка маленький кругляш и вложила в мою ладонь.

— Любуйся.

Я полюбовался. Почти всю левую часть лица покрывали пропитанные зелёнкой бинты, удерживаемые лейкопластырем. Похоже, без шрамов не обойтись, но это всё же лучше, чем валяться завязанным в узел после «серебряной паутины».