Тщетная предосторожность - Барбара Картленд

За несколько дней работы в яслях и пребывания под кровом у миссис Ноулз Синтия стала привыкать к новому повседневному укладу, а месяцы на вилле «Дауэр-Хаус» были теперь словно сон, прекрасный сон: все хорошее она помнила, а отчаяние и тяжкие думы забылись.

Она теперь много работала и очень уставала. Она всегда считала, что лучшее лекарство от тоски и тяжелых переживаний — это работа. И сейчас лишний раз в этом убедилась.

В первый же вечер в Лондоне она написала Грейс, что вернется не раньше, чем через несколько недель. Она просила выслать ей кое-что из одежды и строго-настрого запретила кому бы то ни было давать ее адрес. Она знала — Грейс будет особенно строго соблюдать запрет по отношению к Питеру и Роберту.

Грейс ответила незамедлительно, и в коротком, уважительном письме читались сочувствие и преданность. Синтия даже прослезилась. Как привязана к ней Грейс! И как ей повезло, что у нее есть вилла в «Березах». Мир вокруг казался ей бурным, разъяренным морем, грозящим гибелью, но у нее есть вилла — надежное убежище, где ее всегда ждут.

И она обязана этим Роберту Шелфорду! Пусть так, она постарается не думать о Роберте. И тем более о Питере. Все, связанное с «Березами», безвозвратно кануло в прошлое. А ей надо думать о будущем.

Ее вполне удовлетворяла работа у миссис Гривз, хотя и оказалась много труднее, чем Синтия предполагала. Иногда она уставала до изнеможения. Конечно, Синтия всегда любила детей, но одно дело любить их вообще, отвлеченно, и совсем другое — с утра до ночи, день за днем ухаживать за малышами. Среди них были очаровательные, прелестные существа, но некоторые — как чистосердечно призналась Дорис Гривз — просто «маленькие чудовища». Попадались среди них маленькие злюки и завистники, но ничто не могло затмить вечного чуда — детской прелести, сочетавшей в себе невинность и доверие к взрослым. И в каждом ребенке проявлялись особые черты, свой собственный характер. И если женщина жаловалась: «Я не могу ничего поделать с Джин, поверьте, у нее характер сильнее моего. Как с ней ни бейся, она все равно стоит на своем», — Синтия не сомневалась, что так оно и есть.

Через некоторое время Синтия с радостью и гордостью отмечала среди остальных не по возрасту развитых и самостоятельных. Она часто думала, что именно таким будет дано построить мир более совершенный, чем удалось ее поколению, и пыталась вообразить, как они вырастут, вступят в жизнь, упорно добиваясь цели, а потом их дети и внуки последуют их заветам.

— Я часто размышляю о жизни вообще, наших детях, их будущем… о рождении новой жизни и что все это значит с разных точек зрения, — поделилась однажды Синтия с миссис Гривз.

— Очень хорошо все понимаю, — ласково улыбнулась та. — Сама когда-то много об этом думала… В особенности о том, какая от меня польза себе и другим. Ах, дорогая, сколько я упустила времени, задавая себе подобные вопросы, подвергая сомнению смысл своего существования, — надо было попросту выполнять свой долг, и все.

— Это, по-вашему, самое главное?

— Конечно! — уверенно воскликнула миссис Гривз.

— Увы, я не всегда знаю, по отношению к кому мне следует выполнять свой долг, — отозвалась Синтия.

— Ну, вы его выполнили по отношению ко мне, когда появились у нас, мой ангел! Не знаю, что бы я без вас делала!

— Я работаю с удовольствием, трудно, конечно, но с удовольствием, — призналась Синтия и добавила: — Вы меня не выгоните?

— Что вы! — горячо сказала миссис Гривз. — Оставайтесь, если можете, вы так нужны нам.

И детям — они так вас любят.

Синтия поглядела на кроху, примостившегося у нее на коленях. Он устроился поудобнее и сладко заснул.

— Прелесть, правда? — улыбнулась Синтия.

— А может быть, для вас именно в этом ответ на все вопросы? — тихо сказала миссис Гривз. — Ребенок, свой собственный, существо, которое верит вам, во всем зависит от вас, а наступит час — будет вам заменой.

Синтия отрицательно покачала головой, и от собеседницы не укрылось минутное выражение горькой печали на ее лице.

Дверь в эту минуту открылась, и Дорис позвала:

— Мама! Тебя хотят видеть!

Миссис Гривз встала, Синтия обернулась, и сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди, когда она увидела, кто стоит позади Дорис.

Роберт! В этой непривычной обстановке было особенно заметно, какой он рослый, как хорош собой.

Он говорил о чем-то с миссис Гривз, потом оба повернулись к ней, а она сидела безмолвно, прижав к груди спящего ребенка, еле переводя дыхание.

Роберт подошел, и на миг Синтии показалось, что все исчезло, они остались вдвоем, и никого больше, кроме спящего малыша у нее на руках.

— Что вы хотите? — произнесла она с трудом и вдруг увидела, что на лице у него странное, незнакомое ей выражение усталого отчаяния.

— Вы должны помочь мне, Синтия, — ответил он. — Только вы в состоянии мне помочь. Микаэла сбежала с Хью Мартеном. Голос его звучал спокойно, но Синтия разглядела в его глазах выражение глубокого страдания.

Глава семнадцатая

Синтия потом так и не могла себе объяснить, как получилось, что без каких бы то ни было объяснений или извинений она просто встала и пошла вместе с Робертом. Он увел ее, и вот они в пути.

Машина быстро мчалась по дороге, Роберт сосредоточенно глядел вперед — ему вообще была свойственна сосредоточенность во всем, что он делает, — но сейчас в нем чувствовалось еще и огромное внутреннее напряжение.

Роберт молчал, и, подождав, пока они выедут с шоссе на проселочную дорогу, она спросила:

— Как вы меня нашли?

— Заставил Грейс дать ваш адрес. Не вините ее, она упиралась, довела меня просто до отчаяния. Тогда я сказал ей правду, и она согласилась со мной — только вы одна можете помочь.

— Остановимся на минутку, расскажите все толком.

Роберт повиновался. Он молча подъехал к обочине, выключил зажигание и только тогда взглянул на нее. В его глазах читалась немая мольба.

— Рассказывать, в сущности, особенно нечего. Сегодня я должен был провести весь день вне дома. Уехал сразу после завтрака в Ньюмаркет. Микаэла завтракала со мной в столовой. Я этому несколько удивился — обычно завтрак ей подают в постель. И я даже растрогался: подумал, что девочка хочет побыть со мной.

На мгновение он смолк, словно стараясь удержаться от едкого замечания. Потом, сделав над собой усилие, заговорил снова:

— Я попрощался и уехал. Проехал несколько миль и вдруг сообразил, что забыл дома важные бумаги, которые нужно обсудить с грумом.

Я вернулся в «Березы» минут через сорок, прошел в библиотеку и взял бумаги с письменного стола. И подумал — вдруг опоздаю к обеду, надо предупредить Микаэлу, а то я ей за завтраком сказал, что непременно буду к восьми. Я позвонил Барнетту и, когда он вошел, спросил: «Где мисс Микаэла?» Он с удивлением поглядел на меня и ответил: