Все пули мимо - Виталий Забирко

Я как-то и не просёк сразу, когда болтовня эта пустопорожняя оборвалась и пошли чисто деловые разговоры. Лишь по Сашку понял, как он насторожился да верньеры там разные подкручивать начал и прислушиваться особо внимательно.

Слышу тут и я: спецрейс «борт-1126» разрешение на посадку запрашивает.

— Пора? — не выдерживаю я игры нашей в молчанку.

Сашок мне кулак молча под нос суёт — мол, заткнись, гад, — а сам глаза с рации не сводит и слушает так, будто сейчас оттуда важное правительственное сообщение прозвучит, его лично касающееся. Как там в совке, если на современность переиначить, звучало бы: «За рекордные «удои» на ниве рыночного рэкета звания Героя капиталистического труда удостаиваются следующие господа…» Однако я уж эфирную тарабарщину и не воспринимаю — до того мандраж бьёт.

Наконец лицо Сашка разглаживается, уверенное спокойствие на нём проявляется, усмехается он.

— Порядок! — говорит довольно и рацию выключает. — С нашей стороны на посадку заходит.

Вылезает из машины, берёт рацию и… с разбегу в болотце швыряет. Что «в десятку» в полынью «бандура» летит. И снова никаких брызг, лишь пузырьки со дна подо льдом белесыми медузами колышутся.

— Давай на исходную позицию! — командует Сашок, а сам за руль садится и зажигание включает.

Выбираюсь я из джипа и чувствую — что-то вокруг изменилось. То ли засиделся в салоне и холодно мне снаружи кажется, то ли на самом деле похолодало. И вроде как что-то с глазами — свет белый в них будто меркнуть начал. Не так, чтобы сразу — блымсь, и аут, — а вот словно тусклее вокруг стало.

Беру «стингер» — тяжёлая хреновина, оказывается! — взваливаю на плечо и делаю два шага к болотцу. Становлюсь на исходную позицию, Сашком указанную, поднимаю глаза в небо и тут понимаю, что это не в глазах у меня меркнет, а просто вечер наступает. Солнце тоже, видно, «разрешение на посадку запросило» и опускается теперь прямо на аэропорт. Вот, зараза, аккурат в глаза слепит — стрелять-то как?

А тут уж и гул самолёта приближающегося доносится. Зажмуриваюсь я на мгновение, головой мотаю, открываю глаза и вижу — выныривает из-за верхушек деревьев самолёт и прямо на солнце направляется.

— Стреляй! — приказывает сзади Сашок.

А я не вижу куда. Самолёт, алюминием сверкающий, на солнце красное наплывает, и вся эта картинка космическая в моих глазах в пятно слепящее сливается.

— Стреляй! — уже орёт Сашок.

И тогда я направляю «стингер» прямо на солнце и нажимаю на спуск.

Особого грохота не было — так, шипение с фырканьем. Зато дёрнуло меня здорово, еле на ногах устоял.

— Мать твою! — слышу сзади придушенный вскрик Сашка, но не оборачиваюсь. Может, и не туда пальнул, но в следующий раз пусть сам в такой обстановке пробует. Швыряю турель в болото и в машину сигаю.

— Жми! — теперь уже я командую, и только тут понимаю, что «мать твою!» не в адрес моей меткости прозвучало. Дыму в салоне, что в бане пару, а Сашок ресницами опалёнными слепо блымает, глаза трёт — выхлоп «стингера», оказывается, прямо сюда через открытую дверцу попал.

— Поехали! — ору я не своим голосом. — Дома прихорашиваться будешь!

И в это самое мгновение красное закатное солнце вспыхивает ослепительным шаром, а через пару секунд взрывная волна, с грохотом накатившись из лесу, захлопывает дверцы джипа. Раньше бы…

25

Из леска мы, конечно, на полных парах дунули, а уж на шоссе Сашок скорость сбрасывает и спокойненько так, как ни в чём не бывало, рулит. Не хватало только, чтобы нас ГИБДД за превышение скорости тормознуло. Шоссе хоть и пустынно, но менты за любым поворотом караулить могут, скорость измерять. Эти поганцы у родной матери последнюю копейку заберут и глазом не моргнут. А так — к скорости не придерёшься, да и в салоне чисто, никаких улик, разве что в багажнике «паучок» красноглазенький мигает. Но о нём разговор особый, почему и едем, все правила дорожные соблюдая. Правда, морда у Сашка пунцовая, волосы обожжённые в завитушках рыжих, а ресниц и бровей почти нет. Ведёт он машину, глазами моргает постоянно, что альбинос, и чертыхается во всю ивановскую. Но, что в нём уважаю, не в мой адрес, а себя на чём свет стоит честит. А куда денешься — сам виноват, поскольку место для стрельбы он выбирал, да и дверцу переднюю не я открытой оставил.

Только мы из леска выскочили, включает Сашок радио и на местную волну настраивается. Это хорошо у нас «крутой» один придумал — радиостанцию с названьицем претенциозным «Non stop» организовал. Круглые сутки музыку отбойную они крутят и между делом сводку новостей по городу сообщают. Причём новости самые горячие, так сказать, с пылу с жару. И минуты не проходит после аварии автомобильной какой-либо, как весть об этом уже в эфире. Они, хитрованы, на волну ментовскую настроились и как что любопытное засекают, тут же нам, простым смертным, сообщают. Менты на «Non stop» злятся, но ничего поделать не могут — демократия, ядрёна вошь! За неё, родёмую, жизни свои молодые клали, кладём и класть будем. Впрочем, «свои» это так, для красного словца, идиома такая российская, никуда против неё не попрёшь. Мы же с Сашком всё больше специалисты по чужим душам, и сколько надо для процветания демократии, столько и уроем.

Короче, пару минут всего прошло, как слышим сообщение: «…при посадке в аэропорту потерпел аварию частный самолёт бывшего вице-премьера. К месту происшествия направлены три пожарные машины, поскольку лайнер упал в прилегающей к аэропорту лесополосе, немного не дотянув до лётного поля. По предварительной версии, лётчик неправильно рассчитал высоту, самолёт зацепился шасси за верхушки деревьев и клюнул носом. Судя по силе взрывной волны, в живых вряд ли кто мог остаться».

Тут мы с Сашком, не сговариваясь, дружно смеёмся. Полезно знать, что полёт «стингера» никто не видел, и о диверсии, естественно, пока не подозревают. Впрочем, если бы даже и заметили, ментам минут пятнадцать требуется, чтобы кордоны выставить. К тому времени джип уже ясным пламенем почти дотла сгорит, а мы на подменном «жигуле» по городу спокойненько себе катить будем.

— Ну и вид у тебя! — блаженно улыбаясь, говорю я. — Что у поросёнка смолёного.

Сашок мельком глядит на себя в зеркальце, фыркает.

— Чёрт с ним, с внешним видом, — отвечает. — У меня через неделю всё пройдёт, а вот вице-премьеру уже никакие примочки не помогут. Кстати, стекло опусти, а то дыму в салоне столько, будто здесь полк перекур устраивал. Дышать нечем.

Тут он прав. Дыму в машине действительно столько, что не то, что не продохнуть — глаза режет. В нервотрёпке этой как-то не до комфорта было, лишь сейчас ощущать стал. Опускаю стекло, холодный ветер в лицо бьёт, и, казалось бы, от свежего воздуха настроение моё прекрасное ещё выше подняться должно. Ан нет. Вся моя весёлость вдруг непонятно почему куда-то испаряется. Возбуждение тревожное охватывает, будто не с дела, а на дело едем. Уж и не знаю, что меня насторожило: то ли шоссе пустынное — в череде машин как-то спокойнее ехать, — то ли ещё что-то, чего я не просекаю, но шестое чувство подсказывает.