Караоке для дамы с собачкой - Татьяна Полякова

— Понимаю. Узнаешь, и что?

— Сверну ему шею и попробую смыться.

— Тебя интересует исполнитель или тот, кто отдал приказ?

— Хватит исполнителя. Так что можешь быть спокойна, если приказ отдал твой Дед, его шея не пострадает.

— Ты же утверждал, что ее убил Тагаев?

— Оставить голову на плечах твоего любовника я не обещаю. Если честно, пристрелю его с удовольствием.

— Ага, только особо не торопись, а главное — береги задницу, если он тебя найдет, с головой тоже не отпустит.

— Когда в деле замешана женщина, — подмигнул Лукьянов, — все становится слишком личным. Ты не находишь?

— Я все больше теряю. Значит, в гостинице ты застал Филиппова уже мертвым? Должна тебя разочаровать. Официантка разговаривала с ним после ухода Тагаева.

— Ты в этом уверена? — вновь улыбнулся Лукьянов. Его улыбка начала вызывать у меня тихое бешенство. — Ты уверена, что она говорит правду?

— Зачем ей врать?

— Чтобы выгородить Тагаева, разумеется.

— У нее не было времени, чтобы все это выдумать.

— Кому-то хватило двух минут, чтобы позвонить ей и предупредить: если она не скажет то, что сказала вам, до вечера не доживет. У твоего дружка отменная репутация, уверен, девушка повторила слово в слово то, что ей велели.

— Если бы ты назвал хоть одну причину, по которой Тагаев мог убить Филиппова, причем сам и так по-дурацки, я бы, возможно, поверила.

— Вот и давай разбираться, — предложил он.

— Ты пришел, увидел труп и оставил мне записку, — разглядывая ногти, напомнила я.

— Оставил. Чтобы ты по-настоящему заинтересовалась этим делом. Чтобы оно стало личным. Ты очень забавный человек, — продолжил Лукьянов, разглядывая меня с довольно странным выражением на физиономии: смесь любопытства и жалости. Не очень-то это приятно для моего самолюбия, впрочем, не оно меня сейчас заботило. — Ты веришь в справедливость. Ведь ты веришь?

— Не очень.

— Это ты сейчас так говоришь. Возможно, я не так поставил вопрос. Тебе хочется верить. Тебе постоянно чего-то хочется: то любить, то восстанавливать справедливость. Не знаю, что это, блажь или свойство характера, для меня важно одно: ты докопаешься до истины, по крайней мере, попытаешься. И твоя большая любовь к Деду, а также к твоему дружку никакого значения не имеют. Истина дороже, — засмеялся он. — Правда, когда истина открывается… но сейчас не будем об этом. Так вот, из-за этой твоей непроходимой глупости я и пришел. Я уверен, ты не сдашь меня и будешь старательно копаться в этом деле, а я тебе помогу. Цели у нас разные, но некоторое время мы вполне можем побегать вместе. Согласна?

— Еще бы. А жить ты собираешься у меня? Я это к тому, что, может, установить дежурство по очереди? Ребятишки явились по твою душу…

— Они мало чего стоят, поверь мне. Обычные дегенераты, ума хватает лишь на то, чтобы ломать кости.

— Иногда дуракам везет, а мои кости мне нравятся.

— Мне мои тоже. Не возражаешь, если я приму душ? — вдруг спросил он.

— Валяй. Я пойду спать. В моей квартире ты должен хорошо ориентироваться, так что объяснять тебе, что здесь и где, не стоит.

— Спокойной ночи, дорогая, — сделал ручкой Лукьянов и удалился, а я стала подниматься в спальню. — Эй! — окликнул он. — Забыл спросить: а где зверь?

— У подруги.

— Жаль. Я надеялся увидеться с ним.

— Приличной собаке это ни к чему.

— Дорогая, не забывай, что это я подарил тебе таксу, и ты даже назвала его в мою честь. У людей есть дети, а у нас с тобой собака.

— Пожалуй, стоит подать на алименты, — согласилась я. Лукьянов наконец-то скрылся в ванной.

Я устроилась на постели, запретив себе о чем-либо думать. С души воротило от Лукьянова, от его рассказов и от себя самой. Однако кое-что следовало проверить, например, показания девушки из гостиницы. В общем-то, ничто не мешало Тагаеву позвонить ей и заставить сказать то, что она нам тут же и рассказала. Однако причина, по которой Тагаев мог убить Филиппова, по-прежнему виделась весьма и весьма смутно. Абсолютная чушь. Правда, была еще папка. Что, если в ней нечто такое, из-за чего Тимур решил рискнуть? Некая информация, которая оправдывала риск. А откуда ее получил Филиппов? Да откуда угодно. К примеру, привез эту папку из Москвы и даже специально явился для этого. Но мог получить ее и здесь. От кого? От Деда? А если не от Деда, а, к примеру, от Никитина? Или от того же Тагаева. Но в изменившейся ситуации тот предпочел ее вернуть. Если бы я знала, что в папке, то разобраться, что за хрень творится вокруг, было бы гораздо проще. Тагаев утверждает, что там обычные документы по строительству. Кстати, и это может быть правдой. Хотя бы чисто теоретически. Филиппов встречался здесь с Тагаевым и Ларионовым. Возможно, вел переговоры. Или торговался? И предметом их торга вполне могла стать красная папка. Лукьянов приходил в гостиницу для того, чтобы забрать ее, да вот беда, Тагаев его опередил. Вполне приличная версия. И сейчас Лукьянов будет искать не убийц предполагаемой возлюбленной, а все ту же папку. Он считает, что с Тагаевым нас связывает нежная дружба, и надеется через меня подобраться к Тимуру. Может, стоит рассказать парню, как мы расстались, чтобы он зря не мучился?

Тимур утверждает, что Светлану убили по приказу Деда, якобы для того, чтобы избавиться от Лукьянова, Лукьянов кивает на Тагаева, а у меня сильные подозрения, что убил ее сам Лукьянов с неясной пока целью. «Разберемся», — оптимистично решила я и услышала, как Лукьянов прошел в спальню напротив, сказал: «Спокойной ночи», и закрыл дверь. Подобная наглость прямо-таки изумляет. Ладно, если сюда нагрянут московские мальчики, это его проблемы. Мне-то вряд ли нанесут увечья, учитывая особое расположение ко мне Деда.

С этой мыслью я повернулась на правый бок и вскоре заснула. Глаза я открыла уже под утро, за окном то ли дождь, то ли снег, в комнате серые сумерки. И вдруг меня поразила мысль, что Лукьянов рядом. Вот он, в комнате напротив. Достаточно открыть дверь или позвать погромче… Сколько ночей я об этом мечтала: позвать погромче, дверь откроется, и он войдет. Потом усердно его забывала. Вроде бы даже ненавидела. И убить хотела вполне серьезно, потому что он гад и сволочь. Хотя на самом деле хотела другого, того, чего хотят все бабы: чтобы пришел, пустил слезу, бухнувшись на колени, а я, обняв и все простив, совершила что-нибудь героическое. Или глупое. К примеру, сбежала бы с ним на Шпицберген. Хотя я даже не знаю, где это.

И вот теперь он нахально является, скалит зубы и даже рассказывает о подружке, которую вроде бы любил и желает отомстить за ее смерть. И что я? А я ничего. Голову ломаю, что там в красной папочке.

С этой мыслью я поднялась и пошлепала вниз. Вдруг мне стало ясно, что уснуть я уже не смогу. Я выпила стакан теплого молока, очень жалея, что Сашки нет рядом. Без него моя жизнь начисто лишена смысла.

От большой тоски я даже включила телевизор, все-таки кто-то жужжит над ухом, потом подумала и налила себе мартини, прихлебывала из стакана по глотку и таращилась в окно, где, как всегда, не было ничего интересного.

— Глазам не верю, — сказал Лукьянов, появляясь в кухне в Дедовом махровом халате, сколько же народу бродило в нем по моей квартире: Дед, Тагаев, человек пять залетных граждан, теперь вот Лукьянов. — Ты ж терпеть не могла вставать в такую рань?

— Я и сейчас терпеть не могу. Твое внезапное появление лишило меня покоя и сна, соответственно, тоже.

— Об этом ты сейчас и думаешь?

— Сейчас я думаю о том, что стоит купить новый халат, тот, в который ты облачился, вызывает у меня массу воспоминаний, а я по понедельникам начинаю новую жизнь. Ты сам-то чего вскочил ни свет ни заря?

— Ну… все-таки стоит за тобой приглядывать, — лучезарно улыбнулся он, взглянул на стакан и опять полез с вопросами. — Помнится, ты говорила, что завязала с выпивкой?

— Теперь, напившись, я не устраиваю дебошей, наоборот, сплю, как младенец.

Он подошел, взял стакан из моих рук и наклонился ко мне.

— Знаешь, чего мне сейчас очень хочется? — спросил он тихо.

— Догадываюсь, — усмехнулась я.

— И что?

— У тебя такой взгляд, что тянет размножаться прямо здесь.

— Отлично, — кивнул он и приступил к делу, для начала запечатлев на моих губах жаркий поцелуй.

Разумеется, ни Лукьянов, ни я особо не верили, что, расчувствовавшись, мы начнем для разнообразия говорить друг другу правду, оттого обошлись без болтовни и всецело сосредоточились на здоровом сексе.

Лукьянов был доволен, а обо мне и говорить нечего, правда, временами почему-то очень хотелось его придушить. Это желание лишь увеличилось, когда он спросил:

— Синяки откуда? Ребята на джипе вели себя скверно?

— Напротив. Правда, я имела дело только с одним.

— Кто ж тебя так украсил?

— Дверные косяки сшибала по пьяному делу.

— Значит, по-прежнему пьешь?

— Иногда позволяю себе для разнообразия. Что за свинство, скажи на милость, вместо того чтобы любоваться моим прекрасным телом, ты любуешься синяками.