Седая Борода - Брайан Олдисс

— Тут и нет ничего остроумного. Только нелепость — так это называют. — Тем не менее сам он расплывался в улыбке, подобно многим другим зрителям. Заметив это, Дасти Дайк предостерегающе покачал пальцем — до сих пор он не сделал ни одного жеста.

— Улыбаться нет смысла, — продолжал он. — Мне доподлинно известно: все вы сидите тут голые под своими одеждами, но вам меня не смутить — я хожу в церковь и каждое воскресенье слушаю проповедь. Мы — порочная и беспутная нация; я говорю это с не меньшим удовольствием, чем священник. И я не могу сказать ничего плохого о моральных принципах, кроме того что они устарели.

Жизнь ухудшается с каждым днем. В Калифорнии Верховный суд перестал осуждать преступников на смерть — теперь их осуждают на жизнь. Как сказал один человек: невинности уже нет, есть лишь нераскрытое преступление. За последний месяц только в штате Иллинойс совершено столько тяжелых сексуальных преступлений, что мы уже можем считать себя потенциальными жертвами.

Будущее человека беспросветно черно — не подумайте, будто это просто излюбленная краска моего воображения. Однажды два сексуальных преступника обсуждали свои делишки в Чикаго. Один из них, Бач, говорит: «Слушай, Сэмми, что тебе больше по душе — убивать женщину или думать об убийстве?» — «Сам не знаю, Бич, а тебе?» — «Все время думать о том, как я убиваю женщину!» — «А почему?» — «Тогда попадаются более романтичные женщины».

Еще несколько минут человек с детским лицом и в сомнительном костюме отпускал свои сомнительные шутки. Потом он скрылся — в зале зажегся свет, и раздались аплодисменты.

— Выпьем еще, — предложил Пилбим.

— Это же ужасно! — возмутилась Марта. — Просто пошлость какая-то!

— Его надо послушать хотя бы раз пять, чтобы оценить, — сказал Пилбим. — Он — голос нашей эпохи; вот в чем секрет его успеха.

— Он вам понравился? — спросила Марта зеленоглазую девушку, — Ну, я думаю, да. То есть с ним как-то уютнее становится.

Но смотри, не ошибись. Я хочу сказать, что ты теперь достаточно взрослый и должен знать, какую большую ошибку я совершила, когда вышла за твоего отчима. У Кейта есть положительные стороны, но он ужасно ненадежный человек; иногда я просто жалею, что не умерла. Не хочу вдаваться в подробности.

Он все сваливает на нынешние времена, но это слишком простое объяснение. И еще он говорит, что здесь будет революция. Страшно даже подумать. Как будто мало нам Катастрофы и этой ужасной войны, теперь еще грозит революция. Ведь у нас никогда их не было — не то что в других странах. Поистине живешь, как на вулкане».

Последняя фраза напомнила Тимберлейну его собственные мысли. В Вашингтоне тоже день и ночь действовал незримый вулкан, который в соответствии с мрачными предсказаниями ДВСИ должен был уничтожить все и всех. Действие этой жуткой стихии проявлялось не только в постоянном разрушении экономики, очередях за супом в центре города и лихорадочных распродажах после крушения некогда могучих финансовых империй, но также и в волне убийств и сексуальных преступлений, с которыми не могли справиться власти. Эта волна грозила поглотить и Марту с Тимберлейном.

В тот день, когда пришло письмо Патриции Тимберлейн, Олджи и Марта отправились на вечеринку, устроенную летчиком, приятелем Билла Дайсона. Вечеринка была буйная, и они вернулись глубокой ночью.

Утром Марта рано появилась в комнате Тимберлейна. Он стоял в пижаме и брился. На полу в беспорядке валялась одежда. Марта подошла к окну, отдернула занавески и, повернувшись к Тимберлейну, сказала, что ей в общежитие кто-то принес цветы.

Он покосился на нее и спросил:

— И вчера утром, кажется, было то же самое?

— Да, целая корзина орхидей, и вчера и сегодня. Они, наверно, стоят сотни тысяч.

Он выключил бритву и мрачно посмотрел на Марту. Лицо его было бледно.

— Довольно странно, а? Я их тебе не присылал.

— Я знаю, Олджи. Ты не можешь себе такое позволить. Я видела цены на цветы в магазинах — они и так высокие, плюс государственный налог, входной налог, налог на продажу, потом то, что в общежитии называют ОНР, Общий Налог на Разочарование, и Бог знает, какие еще. Поэтому вчерашние я уничтожила — я ведь знала, они, не от тебя. Просто сожгла их и постараюсь больше об этом не думать.

— Ты их сожгла? Каким образом? Я тут нигде еще не видел открытого пламени — разве только в зажигалке.

— Не будь таким тупым, дорогой. Я их спустила в мусоропровод, а все, что туда попадает, сжигается в подвале общежития. А сегодня утром опять такая же корзина, и опять без записки.

— Может быть, это она и есть — с любовью от парня из подвала.

Они все свели к шутке. Однако на следующее утро еще одна корзина с цветами была доставлена в общежитие для мисс Марты Броутон. Тимберлейн, Пилбим и заведующая хозяйством общежития пришли посмотреть на подношение.

— Орхидеи, розы, фиалки, летние крокусы — кто бы он ни был, у него неплохие возможности для выражения чувств, — заметил Пилбим. — Во всяком случае, уверяю тебя, Олджи, это не моя работа. Жалованья в ДВСИ на орхидеи не хватит.

— Это меня очень беспокоит, мисс Броутон, — заявила заведующая хозяйством. — Вы должны быть осторожны, дорогая моя, тем более что вы иностранка. Помните, теперь нет девушек моложе двадцати — обычно за такими прежде охотились пожилые люди. Сейчас нужно беречься всем, кому меньше сорока. Эти богатые старцы привыкли, так сказать, собирать урожай, пока светит солнце. Теперь солнце идет к закату, и они только и думают, как бы не опоздать к последней жатве. Вы меня понимаете?

— Сам Дасти Дайк не выразился бы яснее. Спасибо за предупреждение, мэм. Я буду предельно осторожна.

— А я пока позвоню торговцу цветами, — сказал Пилбим. — Почему бы нам не разжиться кругленькой суммой за счет этого любвеобильного болвана?

Пилбим должен был покинуть Вашингтон на следующий день. Дайсон передал ему приказ: Пилбима направляли на другой участок боевых действий, на сей раз в центральный Саравак. Во второй половине дня он подготавливал снаряжение и делал необходимые прививки в центре города, когда раздался сигнал воздушной тревоги. Пилбим позвонил по телефону Тимберлейну, который в это время слушал лекцию о пропаганде и массовых иллюзиях.

— Слушай, Олджи, я, наверно, задержусь из-за этого налета. Вы с Мартой езжайте прямо в «Тезаурус» и приступайте без меня, а я уж потом к вам присоединюсь. Там же можно будет и перекусить, хотя Бейб Линкольн кормит лучше — это в том же здании, внизу.

— Мне уже пора следить за количеством калорий, — усмехнулся Тимберлейн, похлопывая себя по животу.