Логово зверя - Василий Головачев

– Конечно, пожелаю.

– Тогда вперед. – Валерия подставила локоть, и они медленно побрели по тротуару к метро «Парк культуры», чтобы пересечь Комсомольский проспект и у Крымского моста спуститься на набережную Москвы-реки.

– Расскажи, как ты попал в тюрьму. Или тебе неприятно об этом вспоминать?

И Антон вспомнил.

В России существует всего четыре места, где за колючей проволокой в робе арестанта мотают срок бывшие милиционеры, судьи, прокуроры и сотрудники спецслужб. Громов отбывал наказание за несовершенное им преступление в Шантарской колонии особого режима под Нефтеюганском. Вчерашние стражи порядка сидели здесь за тяжкие и особо тяжкие преступления.

Никаких специальных удобств и пайков для бывших правоохранителей и «двойных» специалистов, как называли тех, кто одновременно работал на государство и на мафию, на бандитов, не было. Никаких дополнительных вольностей. Никаких разрешений на встречи с родственниками. Тысяча триста зеков занимали здесь пространство, рассчитанное всего на восемьсот человек. Одним из них стал бывший инструктор спецназа Антон Громов тридцати пяти лет от роду.

Самый многочисленный отряд осужденных в Шантарской колонии представлен был гаишниками, или, как их теперь принято было называть, губдовцами. Вслед за ними шли разночинные сотрудники милиции и РОВД, сидевшие за превышение служебных полномочий. Попадали в эту зону и разведчики, осужденные по статье 276 – за шпионаж, и спецназовцы, и чекисты. Их было меньше всего, но от этого Антону не становилось легче. Он знал, что сидит ни за что.

Жесткой иерархии в зоне не было. Уважения добивались только те, у кого срок был больше. Но пахан существовал – бывший майор спецназа, воевавший еще в Афганистане, а потом организовавший банду, грабившую автомашины на дорогах. Взяли его в Туле и дали срок – двадцать лет за два убийства, изнасилование и грабежи. Мужик он был действительно крутой и очень сильный, мог пальцем вдавить гвоздь в деревянный стол, а потом пальцами же его вытащить, и его боялись не только заключенные, но и охранники зоны. Однако прославился он не гигантской силой, а тем, что установил железный порядок в зоне, который неукоснительно должны были соблюдать все зеки, старые и новые. Тех же, кто пытался бороться, превращали в «петухов» шестерки майора, получившего кликуху Мамонт. Он и в самом деле смахивал на древнего родственника слона – такой же могучий, грубый, дубовокожий, с густо заросшими волосами спиной и грудью.

На Антона в первый же день его появления была предпринята атака с целью «объяснить» новичку его место в бараке. Трое бывших спецназовцев из Ставропольского, Ростовского и Томского ОМОНа попытались «опустить» новичка сразу же после отбоя. Двое из них получили переломы рук и челюсти, а третий очнулся только наутро в лазарете, так и не поняв, что произошло. Антона за это посадили в ШИЗО[13], потом перевели в «строгач», где его снова попытались «обжать», но и там он дал отпор и воевал еще два десятка раз, пока пахан самолично не пришел к нему в барак и не предложил работать в его команде. Антон отказался. Тогда бывший майор предложил ему посоревноваться в метании ножей, сам он считал себя непревзойденным мастером метания, и когда Антон с расстояния в полста метров расщепил черенок швабры, а также отбил рукой пущенный ему в спину специально заточенный напильник, принадлежащий одному из прихлебателей пахана, – расчет строился на том, что во время соревнования должен был произойти «несчастный случай», – Мамонт пожал Антону руку и во всеуслышание объявил, что отныне Гром находится под его покровительством.

Правда, покушались на жизнь Громова еще дважды, но все же беспредела уже не было. Вышел он почти в тот же день, когда Мамонт сбежал из Шантарской колонии. Как выяснилось, бывший майор выехал из зоны на пустых лотках хлебовозки: помог начальник караула, которого потом убили, чтобы следствие по этому делу зашло в тупик.

Всего этого Антон рассказывать Валерии не мог, да и не хотел, поэтому отделался шуткой:

– Когда легковерен и молод я был,

Младую гречанку я страстно любил.

Валерия его поняла, она помнила это стихотворение Пушкина, заканчивающееся смертью гречанки и ее любовника. Теснее прижала руку Антона локтем, погладила по пальцам.

– Извини за дурацкое любопытство, больше не буду спрашивать. Илья говорил, что ты был мастером рукопашного боя…

– Почему был?

– Я неправильно выразилась. Наверное, с детства занимаешься воинскими искусствами?

– С девяти лет. Я тогда гостил у бабушки в деревне под Ярославлем и к нам приехал мой дядя по материнской линии, который тогда работал в китайском посольстве. Вот с него все и началось. – Антон невольно улыбнулся, вспомнив забавный эпизод в деревне.

Валерия заметила его улыбку.

– Расскажи.

– Странно, что именно это врезалось в память… Мы с дядей по утрам занимались на траве возле дома, а у бабушки кот был, Васькой звали, такой огромный, матерый, черно-белый, ну вылитый котяра из мультфильма «Котенок по имени Гав». Мы возимся, а он обычно сидит у забора и внимательно за нами наблюдает.

– Как тренер? – улыбнулась Валерия.

– Точно, как наставник. У соседей бабушки собака была, дворняга по кличке Керим, уж и не помню, за что ее так прозвали. И вот этот Керим с лаем мчится на кота, вроде как собираясь дать ему трепку. Ну, думаю, сейчас тот прыгнет на забор и инцидент будет исчерпан. Не тут-то было! Кот даже ухом не повел! Лениво так повернул голову к дворняге, и мы не поверили глазам: Керим понял, что попал в переплет, перестал лаять и метров за десять до кота начал тормозить. Остановился в двух шагах от кота, который так и не сдвинулся с места, завилял хвостом, как бы говоря: извини, друг, я пошутил, – и побежал в другую сторону. Кот проводил Керима светящимся взглядом и снова стал смотреть на нас. Ох и смеялись же мы!

– Да, – рассмеялась и Валерия, – представляю. Железное самообладание было у вашего Васьки.

– Кот был умнейший, все огни и воды прошел, его самого можно было вместо сторожевой собаки держать. До сих пор помню его снисходительно-предупреждающий взгляд.

– А правда, что за вами с Ильей кто-то наблюдал? – перевела вдруг разговор Валерия.

Антон невольно оглянулся. Показалось, будто спину мазнул знакомый липкий взгляд. Хорошее настроение дало трещину.

– Правда. Я никогда особенно не интересовался оккультными науками и мистикой, если не считать старинные философские трактаты, но готов поверить во что угодно. Своими глазами видел, как из спины читающего в метро газету мужика на меня смотрел странный, полупрозрачный, как кисея, человек.